Старик, низенький и тщедушный — удивительно, как его не сдувало ветром, — поднял руку и помахал Филиппу. Казалось, он что-то кричит ему.
Филипп открыл окно и тотчас зажмурился — ветер и дождь хлынули ему прямо в лицо. Вдалеке он слышал голос Мортимера, но слова тонули в сумятице грозовой ночи.
— Мне не слышно, — закричал Филипп в ответ, стирая с лица струи дождя. — Кричи громче!
Мортимер сложил руки рупором и снова закричал. На этот раз голос его был заглушен могучим раскатом грома, и когда гром смолк, до Филиппа долетело только последнее слово:
— … помоги!
Мортимер снова помахал ему, и на этот раз Филиппу стало ясно, что старик не просто машет руками, а подзывает его к себе. Дает знак выйти к нему во двор. И как можно скорее.
— Бегу! — Филипп закрыл окно и быстро натянул штаны. Он не мог оставить в беде человека, зовущего на помощь. Даже если этим человеком был сам Господин Смерть.
Филипп выбежал в коридор, сунул ноги в стоптанные кроссовки и вылетел из двери. Перешагивая через две ступеньки, он помчался вниз по лестнице.
Филипп с мамой жили на четвертом этаже, и он почти уже добрался до первого, как вдруг оступился и пропустил одну ступеньку. Правая нога подвернулась, на мгновение ему показалось, что стопа вспыхнула огнем. Филипп потерял равновесие, и лестница поплыла у него из-под ног. Но ему повезло. В последнюю секунду ему удалось нащупать перила, схватиться за них и предотвратить падение.
Наступать на ногу было больно, Филипп был уверен, что вывихнул лодыжку. Но он был так взволнован сценой, которую только что видел из окна, что, не обращая внимания на боль, припадая на одну ногу, направился к черному ходу.
Очередная вспышка молнии раскроила ночное небо, пока Филипп ковылял через двор к ожидавшему его под деревом Мортимеру.
Старик странно размахивал руками, и Филипп вдруг понял, что в руках он держит вовсе не палку, а какой-то инструмент, которым со всего размаху бьет по стволу. Снова и снова. Может, это топор? Похоже, он намеревался срубить дерево. Что, черт возьми, он затеял?
Дождь хлестал с такой силой, что было даже больно, и Филипп в одно мгновение промок до нитки.
Господин Смерть продолжал свое занятие. Удары повторялись все чаще. Старик трудился в фанатическом исступлении, сквозь рев ненастья до Филиппа доносилось его тяжелое дыхание. Он хватал воздух губами, словно был на последнем издыхании.
— Мортимер, что происходит…
Раздался раскат грома такой оглушительной силы, что Филипп подумал, что небеса раскололись надвое, и сердце ёкнуло у него в груди. Он поднял глаза, ожидая, что увидит на небосводе огромную трещину. Когда же он перевел взгляд на дерево, Мортимера под ним не было.
Филипп всматривался в темноту, но так и не нашел Смерть. Двор был пуст. Как так могло произойти? Ведь он только что был здесь! Куда он мог подеваться?
Филипп, прихрамывая, подошел к дереву. В грязи виднелись следы, оставленные стариком. Их быстро размывало потоками дождя. Значит, он все-таки стоял на этом месте, и это не просто игра воображения.
— Мортимер?
Голос тотчас же откликнулся. Он был грубым и потрескавшимся, как ствол дерева, под которым стоял Филипп.
— Наконец-то, друг мой, — прохрипел он. — Наконец-то!
Филипп обернулся и встретился взглядом с налитыми кровью глазами Смерти. Тут он осознал, что старик был не один. Сердце Филиппа похолодело. Потому что прямо рядом с ним…
— О, Боже!
Филипп отклонился назад при виде трехногой лошади, но не успел сделать и шага. Очередная вспышка молнии прорвалась сквозь черноту ночного неба.
Кровавые глаза лошади сверкнули в ее холодном свете — чудовище как будто улыбнулось.
Молния ударила в дерево, словно гигантский топор, и раскроила ствол пополам. Что-то упало Филиппу на голову. Вокруг все потемнело и стихло.
Сначала была только темнота. Вязкая, тяжелая темнота. Затем стало немного проясняться. Хотя разглядеть что-либо все еще было невозможно.
Филипп сразу сообразил, где он. Он уже бывал здесь однажды. На бесконечно длинной лестнице, уходящей вниз, в Преисподнюю.
Через пару секунд он понял, что ошибается. Он оказался не в том месте, где прежде. Не совсем в том.
Дело в том, что он стоял не на самой лестнице, а у ведущей к ней двери. Дверь эта, сделанная из тяжелого цельного куска дерева, окованная железом, была распахнута, так что Филипп мог видеть дюжину ступенек, устремлявшихся вниз во всепоглощающую черноту.
Осмотревшись по сторонам, он обнаружил еще одну похожую дверь у себя за спиной. Она также была не заперта и выходила на лестницу.
Эта лестница отличалась от той, что вела в Ад. Узенькие, кривые ступеньки поросли мхом. В то время как в Преисподнюю спускалось несколько сотен ступеней, эта насчитывала только семь.
«Лестница в Небеса», — подумал Филипп, и мурашки побежали у него по спине. Он осторожно вошел в дверь, чтобы рассмотреть грубо вырезанные на каждой ступеньке слова. «Superbia» — значилось на первой из них.
— Гордыня, — пробормотал Филипп. Он встал на колени и провел пальцем по каждой из восьми букв.
Его охватил трепет, под ложечкой засосало, словно с его груди упал камень. Он едва смог сдержать улыбку.
Филипп внимательно изучил остальные надписи.
Как и первая, они были на чужом языке, но Филипп помнил их со времен своего обучения у Люцифера.
Это были названия семи смертных грехов.
Филипп поднялся с колен и посмотрел на обе двери поочередно.
В прошлый раз, когда он был здесь, он оказался на самой лестнице в Преисподнюю, а дверь за его спиной была заперта, так что у него не было другого выбора, кроме как спуститься в Ад. Но что же на этот раз? Перед ним были открыты обе двери. Не означало ли это, что он сам может выбрать свой путь?
Если так, то принять решение должно быть не так сложно.
И все же — и все же нелегко. Потому что с тех самых пор, как он покинул Ад с его обитателями, он скучал по Сатине и в глубине души надеялся в один прекрасный день, а точнее ночь, снова увидеться с ней. Сейчас ему представлялся такой шанс, но если он выберет лестницу с семью ступеньками, шанс будет упущен. Возможно, навсегда.
Что же выбрать? Небеса или Ад?
Филипп медлил, переводя взгляд с одной лестницы на другую. И вдруг в его мыслях явственно всплыло одно воспоминание, и решение было мгновенно принято. Хотя от него сжималось сердце.
«Твой отец на небесах, — прозвучал в его ушах голос мамы. Ему тогда не исполнилось еще и пяти лет, и он так любил слушать мамины рассказы об отце, которого ни разу в жизни не видел. — Он смотрит на нас с Небес и оберегает нас».
Филипп повернулся спиной к лестнице в Ад и направился к семи ступенькам. Он успел сделать только один шаг, как вдруг его окликнул знакомый голос:
— Филипп! Филипп!
Он оглянулся и увидел Сатину. Девушка бежала вверх по ступенькам, широко размахивая руками. Радость потоком хлынула в его сердце, и он бросился ей навстречу.
В то же мгновенье раздался грохот, и дверь, ведущая на Небеса, с треском захлопнулась. Филипп почти не обратил на это никакого внимания.
Он поравнялся с Сатиной на пороге Царства Тьмы, и они обняли друг друга.
— Наконец-то ты здесь! — воскликнула Сатина, и Филипп почувствовал, как искреннюю радость вдруг сменило смущение, нахлынувшее при взгляде в ее иссиня-черные, как полуночное небо, глаза.
Сатина выглядела в точности так, как он ее запомнил: она была прекраснее заката. Единственное, что изменилось в ее облике, это рога. Они немного подросли, и их острые концы проглядывали сквозь черную челку.
— Я ждала тебя всю ночь, куда ты пропал?
— Я… — он растерянно пожал плечами, потому что не совсем понял ее вопрос. — Я был жив.
— Ах да, конечно. — Сатина бросила на него короткий взгляд, и Филипп почувствовал, как его щеки зарделись. — Ты очень вырос.
— Вообще-то полгода прошло, — заметил он.
Сатина покачала головой:
— Это у вас там. А здесь прошло не более — дай-ка соображу, сколько это будет в вашем исчислении, — пары месяцев, если не ошибаюсь.
Филипп понял, что она хочет сказать. С тех пор, как он вернулся на землю, Сатина много раз «навещала» его. Для Филиппа она была невидимой — только голос, но Сатина видела все, что с ним происходит.
Он мысленно вернулся в прошлое и с улыбкой на лице кивнул в ответ:
— Тот раз, когда ты подговаривала меня оставить себе все деньги из кошелька, что я нашел на улице, — был последний, когда я слышал тебя.
— Но ты повел себя порядочно и деньги не взял, и кошелек отнес владельцу, — Сатина обреченно вздохнула. Точь-в-точь как Люцифер в то время, когда Филипп учился у него мастерству зла.
