— Тихо, — шепнула она.
— Слушай.
— Доктор Грумман когда-то был Ученым нашего Колледжа, — с жаром сказал Декан.
— Попасть в руки тартар…
— Но на дальнем Севере?
— Вероятно, они проникли дальше, чем мы полагали!
— Я не ослышался — вы сказали, что нашли его близ Свальбарда? — сказал Декан.
— Совершенно верно.
— Надо ли понимать так, что тут не обошлось без панцербьёрнов?
Для Лиры слово было неизвестное, но Ученые его явно знали.
— Невозможно, — возразил Кассингтоновский Ученый.
— Такого за ними не водится.
— Значит, вы не знаете Йофура Ракнисона, — сказал Пальмеровский Профессор, несколько раз участвовавший в арктических экспедициях.
— Меня нисколько не удивит, если он перенял у тартар обычай скальпировать людей.
Лира перевела взгляд на дядю, который наблюдал за учеными с насмешливым блеском в глазах и не вмешивался.
— Кто такой Йофур Ракнисон? — послышался чей-то голос.
— Король Свальбарда, — ответил Пальмеровский Профессор.
— Да, он панцербьёрн. Узурпатор в некотором роде; хитростью пробрался на трон, насколько я знаю; но личность сильная и отнюдь не дурак, несмотря на все свои нелепые выходки. Построил дворец из привозного мрамора… основал, как он считает, университет…
— Для кого? Для медведей? — спросил кто-то, и все засмеялись.
А Пальмеровский Профессор продолжал:
— И уверяю вас, Йофур Ракнисон способен поступить так с Грумманом. В то же время, если найти к нему подход, он может вести себя по-другому.
— И вы знаете, как найти, да, Трелони? — насмешливо осведомился Декан.
— Да, знаю. Известно вам, чего он хочет больше всего на свете? Даже больше, чем почетной степени? Он хочет деймона! Придумайте, как дать ему деймона, и он все для вас сделает.
Ученые от души рассмеялись.
Лира слушала с недоумением: в словах Пальмеровского Профессора не было никакого смысла. Кроме того, ей хотелось поскорее услышать о скальпировании, о Северном Сиянии и об этой таинственной Пыли. Но, к ее разочарованию, лорд Азриэл кончил показывать свои образцы и снимки, и вскоре ученая беседа перешла в препирательства: давать ему или нет деньги на новую экспедицию. Сыпались доводы за и против, и у Лиры стали слипаться глаза. В конце концов она уснула, и Пантелеймон свернулся вокруг ее шеи — спать он предпочитал в виде горностая.
Кто-то потряс ее за плечо, и она, вздрогнув, проснулась.
— Тихо, — сказал дядя. Дверь гардероба была открыта, и он присел над ней — темная фигура на фоне освещенной комнаты.
— Все разошлись, но кое-кто из слуг еще поблизости. Иди к себе в спальню и, смотри, никому об этом ни слова.
— Они согласились дать вам деньги? — сонно спросила она.
— Да.
— Что такое Пыль? — спросила она, с трудом вставая после сна в неудобной позе.
— Тебя это не касается.
— Касается, — сказала она.
— Раз вы велели мне следить из гардероба, значит, должны сказать, для чего я следила. А голову можно посмотреть?
Белый мех на Пантелеймоне встал дыбом, защекотал ей шею. Лорд Азриэл усмехнулся.
— Не будь противной девчонкой, — сказал он и начал упаковывать свои слайды и образцы.
— Ты наблюдала за Магистром?
— Да, и первым делом он стал искать глазами вино.
— Хорошо. На этот раз мы его обезвредили. А теперь ступай спать.
— А вы куда?
— Опять на Север. Я уезжаю через десять минут.
— А мне можно с вами?
Он прервал сборы и посмотрел на нее, словно в первый раз. Крупные зеленые глаза его деймона тоже уставились на Лиру, и под их пристальными взглядами она покраснела, но ответила им сердитым взглядом.
— Твое место здесь, — наконец сказал дядя.
— Но почему? Почему мое место здесь? Почему мне нельзя поехать на Север с вами? Я хочу увидеть Северное Сияние, и медведей, и айсберги, и остальное. Я хочу узнать про Пыль. И про город в воздухе. Это иной мир?
— Ты не поедешь. Выбрось это из головы, слишком опасное теперь время. Делай, что тебе сказано, ложись спать, и, если будешь хорошей девочкой, я привезу тебе бивень моржа с эскимосской резьбой. Довольно спорить, или я рассержусь.
Его деймон откликнулся басовитым свирепым рыком, и Лире представилось, как его зубы сомкнутся у нее на горле.
Нахмурясь и поджав губы, она смотрела на дядю. А он откачивал воздух из вакуумного контейнера и как будто уже забыл о ней. Щурясь и по-прежнему не разжимая губ, она вышла вместе со своим деймоном и отправилась спать.
Магистр и Библиотекарь были старые друзья и союзники и, когда случались затруднения, наливали себе по бокалу крепкого брантвейна и утешали друг друга. Теперь, проводив лорда Азриэла, они удалились в дом Магистра и там, в кабинете с задернутыми шторами, подбросив дров в камин, стали обсуждать произошедшее. Их деймоны заняли привычные места — на плече и на колене.
— Вы думаете, он как-то узнал о вине? — спросил Библиотекарь.
— Конечно, узнал. Не представляю, как, но он знал и нарочно опрокинул графин. Конечно, знал.
— Простите меня, Магистр, но у меня камень с души свалился. Мне с самого начала не по душе был этот план…
— Отравления?
— Да. Убийства.
— Не вам одному, Чарльз. Вопрос стоял так: что хуже — такого рода действия с нашей стороны или последствия бездействия. Что ж, вмешалось Провидение, и этого не произошло. Жалею только, что обременил вашу совесть, поделившись своим планом.
— Нет, нет, — возразил Библиотекарь.
— Но мне хотелось бы знать подробности.
Магистр помолчал.
— Да, наверное, надо было рассказать вам. Алетиометр предупреждает об ужасных последствиях в случае, если лорд Азриэл продолжит свои исследования. Помимо прочего, в это будет втянута и девочка, а я хочу оберегать ее, пока возможно.
— Предприятие лорда Азриэла имеет какое-то отношение к этому новому Дисциплинарному Суду Консистории? Или как его там, — к Жертвенному Совету?
— Лорд Азриэл? Нет, нет. Напротив. Да и Жертвенный Совет не вполне подотчетен Суду Консистории. Это скорее частная организация, а руководит ею лицо, не питающее любви к лорду Азриэлу. И оба органа, Чарльз, внушают мне страх.
Библиотекарь молчал. С тех пор как папа Иоанн Кальвин перенес свой престол в Женеву и учредил Дисциплинарный Суд Консистории, власть церкви над всеми областями жизни стала безраздельной. После смерти Иоанна Кальвина само папство было отменено, но на его месте выросла целая сеть судов, коллегий и советов, в совокупности называемая Магистериумом. Органы эти действовали не всегда согласно, порою вспыхивало между ними острое соперничество. Большую часть прошлого века самым могущественным органом церкви была Коллегия Епископов, но в последнее время ее место занял деятельный и грозный Дисциплинарный Суд.
Но под сенью других частей Магистериума, случалось, вырастали независимые организации — одной из них и был Жертвенный Совет, о котором вспомнил Библиотекарь. Слышал он о Совете мало, но то, что слышал, ему не нравилось, пугало его, и он отлично понимал беспокойство Магистра.
— Профессор естественной религии упомянул какое-то имя, — помолчав минуту, сказал Библиотекарь.
— Барнард-Стокс? Что за история с Барнардом-Стоксом?
— Это не наша область, Чарльз. Насколько я понимаю, Святая церковь учит, что есть два мира: тот, который мы видим, слышим и осязаем, и другой, неземной — мир рая и ада. Барнард и Стокс были… как бы это выразиться… теологи-отступники, утверждавшие, что существует множество других миров, подобных нашему, — не ад и не рай, а материальные и грешные миры. Они рядом, но невидимы и недоступны.
Святая церковь, естественно, осудила эту мерзкую ересь. Барнарда и Стокса заставили замолчать.
Но, к сожалению для Магистериума, есть, по-видимому, серьезные математические доводы в пользу теории иных миров. Сам я с ними не знакомился. Но Кассингтоновский Ученый говорил мне, что доводы вполне убедительны.
— И теперь лорд Азриэл сфотографировал один из этих миров, — сказал Библиотекарь.
— А мы финансировали его экспедицию. Понятно.
— Да. Жертвенный Совет и его могущественные покровители сочтут, что Иордан-колледж — рассадник ереси. Я должен как-то балансировать между Советом и Судом Консистории, Чарльз, а девочка тем временем подрастает. Они не забудут о ней. Рано или поздно она все равно была бы вовлечена, но теперь это неизбежно, как бы я ее ни оберегал.
— Но скажите, ради бога, откуда это вам известно — опять алетиометр?
— Да. Лире предстоит сыграть свою роль — и очень важную. Как ни странно, она даже не будет знать об этом. Но ей можно помочь, и, если бы мой план с токаем удался, еще какое-то время она была бы в безопасности. Я хотел бы уберечь ее от экспедиции на Север. И больше всего хотел бы ей это объяснить.
