Генри наблюдал, как Фрэнк выкарабкался из канавы и побросал комки травы в кузов пикапа.
— Потом, — продолжил он, отряхивая руки, — эта маленькая частичка пыли встречает другую такую же, только отставшую от твоего свитера, который в свою очередь был сделан из овечьей шерсти в Новой Зеландии. Эти две частички подбирают твои волоски и чужие волоски, которые пристали к твоей футболке в ресторане, потом их пинают из угла в угол по комнате, пока они не осядут шариком под твоей кроватью, спрятавшись в дальнем углу.
Фрэнк пытался привязать клубки растений бечевкой.
— Так же и с людьми. Если они чувствуют себя потерянными, то их носит туда и сюда, пока наконец не забросит в какой-нибудь угол, или дыру, или трубу.
Он оборвал конец веревки и залез обратно в кабину. Генри тоже залез и сел рядом с дядей.
— Такие места есть и в городах, — сказал Фрэнк, — и в домах — везде. Места, где заканчивают свой путь потерянные вещи.
— Например, какие? — спросил Генри.
Дядя Фрэнк рассмеялся и завел двигатель.
— Например, пупок. И это место. И Кливленд. Генри сравнительно мал, так что и людей здесь дрейфует меньше. А когда они отсюда выбираются, то снова попадают в этот водоворот, пока их в конце концов не прибивает куда-нибудь еще.
Генри смотрел, как дядя Фрэнк переключает передачи.
— Я тоже однажды потерялся, — сказал Фрэнк и взглянул на Генри. — Но теперь я нашелся. Сейчас я под кроватью. Я в той же трубе, что и ты. Только ты не думай, что для тебя это болтание закончилось.
Пока они ехали домой, несмотря на то что Фрэнк перетянул весь кузов веревкой, перекати-поле каждые несколько сот метров парами и даже целыми кучами вываливались на дорогу.
— Вот какой я теперь богатый, — сказал Фрэнк, когда Генри указал ему на одну особенно большую кучу, валявшуюся позади них на дороге. — Тысячи долларов сыпятся из моего кузова, а я даже не собираюсь притормозить. Если бы у меня хватило мозгов, я бы захватил с собой кусок брезента. Давай-ка посмотрим, успеют ли они все выбраться оттуда, пока мы доедем.
Он надавил на газ. Всю дорогу до дома их сопровождали столп пыли, брызги гравия и изредка выпрыгивающие из кузова перекати-поле.
Когда они приехали, Фрэнк заехал прямо через лужайку и, обогнув дом, остановился у амбара. Генри распахнул свою дверцу и подошел к дяде Фрэнку, который уже стоял у заднего борта кузова. Там сзади машины висели, зацепившись за веревку четыре перекати-поля. Лампа, которую Фрэнк прикупил на распродаже, рассталась с абажуром, а коробки с энциклопедиями были разворочены, и их содержимое валялось по всему кузову.
— Гмм, — сказал дядя Фрэнк. Генри промолчал. — Да, Генри, иногда я желаю, чтобы во мне было чуточку больше от твоей тети Дотти. Возьми эти комки травы и брось их в одно из стойл. А я пойду возьму брезент и по-быстрому сгоняю обратно. Ты побудь здесь и, главное, не говори своей тете, чем мы занимались.
— Конечно, — согласился Генри.
После ужина Фрэнк и Дотти вышли на крыльцо, чтобы Фрэнк мог использовать положенную ему единственную в день возможность покурить. Генри пошел с девочками в их комнату и повалился на пол. За ужином он принял предложение дяди Фрэнка поделить недоеденное девочками мясо, и теперь этого мяса было в нем больше, чем когда-либо в жизни. И кетчупа, кстати, тоже. Его двоюродные сестры разговаривали рядом, но Генри не мог заставить себя слушать.
В комнате собралось значительное поголовье кукол. Одни, фарфоровые и изысканные, стояли в ряд на комоде, каждая поддерживаемая отдельной металлической стойкой. Другие, в стеганных платьях и с гнущимися руками и ногами, валялись на кроватях. А одна кукла — это был пластиковый младенец — лежала на самом краю и смотрела на Генри одним открытым глазом.
Ему было немного не по себе от такого зрелища. Но с другой стороны, насколько он помнил, Генри еще никогда не встречал кукол, которые не были бы предназначены для каких-нибудь примитивных или диких ритуалов.
Одну сторону комнаты целиком занимала двухъярусная кровать, с другой стороны примостилась кровать поменьше, а между ними была стена с окном, выходившим на амбар. Если бы у Генри в комнате было окно, из него, наверное, открывался бы такой же вид.
— А почему вы втроем делите одну комнату? — спросил он, попытавшись приподняться, но снова повалившись обратно. — Дом же действительно большой. — Он прервал длившийся уже какое-то время спор о том, играть ли в монополию или в пиратов. Генриетта высказывалась за настольную игру. Анастасия отстаивала пиратов. А Пенелопа, будучи в курсе, что ее голос — решающий, безразлично лежала на верхнем ярусе кровати и что-то читала.
— Да, большой, — ответила она Генри, отложив книгу в сторону. — Внизу есть еще одна комната, но мама приспособила ее для занятий шитьем. К тому же папа держит там телевизор. Сомневаюсь, что он разрешил бы кому-нибудь из нас смотреть его по ночам.
— А на этом этаже всего три спальни, — добавила Анастасия, — мамы и папы, эта и…
— Дедушкина, — закончила за нее Генриетта и посмотрела Генри прямо в глаза. — Он умер.
— В самом деле? — удивился Генри. — Я думал… — тут он осекся. Он знал, что дедушка умер. Он помнил, как об этом говорила его мама. Но он, кажется, помнил что-то еще, только никак не мог вспомнить, что именно. Он только помнил, что о чем-то забыл. Кузины молча смотрели на него. Он моргнул.
— Точно, — сказал он. Его лицо горело. — Я знаю.
— Дедушкина — самая лучшая, — продолжила Пенелопа. Анастасия и Генриетта пытались вмешаться в разговор, но Пенелопа только повысила голос. — Там стоит огромная кровать, потому что он был очень высокого роста, и оба окна выходят в сторону крыльца. Мама с папой возьмут ее себе, как только смогут открыть. Папа потерял ключ. Думает, он лежит где-то на его столе.
— И он отказывается вызвать мастера по замкам, даже несмотря на то, что мама настаивает, — добавила Генриетта. — Говорит, что и сам может с этим справиться.
— Окна тоже не открываются, — сказала Пенелопа.
— А еще есть чердак, — сказала Анастасия. — И там теперь живешь ты. Забрал себе его весь. Мама даже сказала, что мы теперь не можем там играть, не спросив разрешения.
— Тссс, — остановила ее Пенелопа.
— А кто запер дедушкину комнату? — спросил Генри.
— Мама думает, что замок не заперт, а просто сломан, — сказала Пенелопа, и остальные девочки закивали в знак согласия. — Папа говорит, что со старыми дверями часто приключается что-то странное.
— И как долго она уже сломана?
— С тех пор как умер дедушка, — сказала Пенелопа, — два года тому назад.
— И все это время комната простояла закрытой? — удивился Генри.
Пенелопа кивнула.
— И с тех пор никто туда не заходил? — Генри поднялся на ноги. Он открыл дверь комнаты и вышел на площадку. — Это ведь она? — сказал он шепотом.
— Да, — ответила Генриетта.
Генри медленно прошел мимо комнаты Фрэнка и Дотти и ванной. Девочки молча следили за ним. Дверь в комнату дедушки выглядела старой, однако вполне нормальной. Медная, покрытая пятнами ручка немного покосилась. Генри протянул руку и замер. Его взгляд был сфокусирован совсем не на том, что было сейчас перед ним. Он напряженно вглядывался в изображение в своей голове. Невысокий старик. Был ли он пурпурным? Или одетым в пурпурное? В пурпурном одеянии? Невысокий старик в пурпурном халате смотрел, как он играет в бейсбол.
— Видишь? — Генри подпрыгнул от голоса Генриетты, раздавшегося прямо у него в ухе. Она подергала ручку. — А сейчас пошли уже, пора чем-нибудь заняться.
— Не хочу я играть ни в монополию, ни в пиратов, — сказала Анастасия.
— Ладно, — сказала Пенелопа, — тогда в «людоедские классики». Я даже поиграю немного с вами, малышами.
Она посмотрела на Генри.
— Они играют в это в амбаре.
— Как будто сама такая старая, — сказала Анастасия и повернулась к Генри. — Она сама придумала «людоедские классики».
Пенелопа уже спускалась по лестнице.
— Это было, когда я была маленькой, — сказала она.
— А прошлым летом ты была маленькой? — спросила ее Генриетта.
Все три девочки пошли вниз и исчезли из виду. Мгновение Генри стоял и рассматривал дверь в комнату дедушки.
— Эй, Генри! — крикнула Анастасия. И Генри последовал за ними.
Он старался увлечься игрой. Но от всех этих прыжков по амбару и от поднимаемой пыли ему становилось как-то неловко. Не то чтобы он не любил фантазировать, просто предпочитал фантазировать один в своей комнате.
Так что он покинул девочек, спустился по лестнице и пошел к дому. Он позаимствовал у дяди Фрэнка старую изорванную книгу, называвшуюся «Поднять перископ», и взобрался через несколько лестничных пролетов наверх в свою комнату, бросив по пути взгляд на комнату дедушки. Солнце уже готово было зайти за горизонт. Генри сел на свою кровать и принялся смотреть через открытую дверь в большое круглое окно, находившееся в противоположной от него части чердака. Он смотрел на мерцающие, равнодушные и местами не работающие огни уличного освещения города Генри, штат Канзас. Через некоторое время он закрыл дверь своей комнаты и откинулся на кровать, размышляя, интересной ли окажется книга, которую дал ему дядя Фрэнк. И заснул с включенным светом.
