«Опять забыл ключ?» — Боря бросился к двери.
И в самом деле на пороге Костик.
— Разиня! — в сердцах сказал Боря, — Бол… — и не докончил. Не хотелось больше кричать: ну забыл и забыл, подумаешь…
Костик смотрел на него и улыбался, маленький такой, а уже серьезный. И откуда он взял, что у брата всегда хитрющие глаза? Ничего подобного. Очень ясные, добрые, верящие и в твою доброту. Но не такие наивные и жалостливые, как у Цыпленка.
И с Борей стало что-то делаться. Что-то стало с ним не так.
— Заходи. — Он пропустил брата в коридор и запер за ним дверь, хотя раньше только открывал замок, недовольно фыркал и быстро уходил к себе.
Сейчас ему даже захотелось расспросить Костика про его жизнь. А что спрашивать, и так все ясно. А хотелось. «Не буду», — твердо решил Боря и тут же спросил:
— Как дела, Кость?
— Какие? Школьные? Рисовальные?
— Все сразу.
— Плохо.
— А чего?
— Так… — Ответил, а сам смотрит прямо в глаза.
— Что так быстро прибежал?
— Скучно стало без тебя…
— Сочиняй! — сказал Боря, и что-то новое вдруг хлынуло в его душу и стало разливаться по всему телу, по всем жилам. И жечь его. И он впервые понял, как часто обижал брата, кричал на него и даже бил, выгонял его приятелей. А ведь он не плохой, и не ябедник: никогда не рассказывал маме про его проделки. Даже просить об этом его не надо!
— Идем, я покажу тебе что-то, — сказал Костик, и они пошли в свою комнатку.
Брат достал из кармана спичечный коробок, приоткрыл его и высыпал на ладошку несколько медных полустертых монет.
— Мне Алик подарил. Смотри, вот эта времен Петра, а эта, тяжелая, — екатерининская…
Боря слушал, и его начинал жечь странный огонь, и что-то щемило, жало, и было не по себе.
— Кто подарил тебе? — спросил Боря.
— А я уже сказал — Алик. Хорошие, правда? — Костик поднял на него глаза.
Боря не вытерпел его взгляда, отошел к окну, раздавил о стекло нос и стал смотреть во двор. Но тут же вернулся к брату. И снова отскочил от него, от его глаз, и опять — к окну. Ну что им надо от него, его глазам? Чего уставились так?
Или он, Боря, в чем-то виноват?
Боря вернулся к брату и неожиданно для себя бросился па колени, нырнул под кровать и вытащил из дальнего угла две покрытые пылью коробки.
— Ты знаешь, что в них? — спросил Боря.
— Знаю.
— И знаешь, как они мне достались?
— Не совсем, но…
— Так вот что… Я должен их сегодня…, сейчас…, немедленно отнести Геннадию. — А в голове пронеслось: «Что ты делаешь, опомнись!» Но Боря продолжал еще более уверенно:
— И отнесу, а Глебу — фигу с маслом!
— И не жалко? — спросил Костик. — Совсем не жалко?
— Но ведь они же его! Как я могу держать их у себя? Я не знаю даже, как они работают… — И только сказал это Боря, как жечь его стало чуть поменьше.
Он принялся вытаскивать из коробок лодку и лайнер.
— Ух какие! — Глаза у Костика разгорелись, прямо-таки раскалились. — Давай оставим их у себя? Ну давай!
— Нельзя…
И Боря подумал: к Геннадию надо пойти не одному, а с Костиком. Легче так. Они ведь вроде сдружились… Только с ним!
— Поможешь мне отнести? — спросил Боря.
— Ну, если ты так решил… — По лицу Костика скользнула довольная улыбка. — Ты еще подумай…
— Сейчас Гена дома? — спросил Боря.
— А ты позвони.
Геннадий оказался дома, и скоро они с двумя коробками под мышкой вышли из квартиры.
— Ну иди, иди вперед, а я за тобой, — сказал у Вовиного подъезда Боря, которого вдруг охватила робость: отдавать было очень трудно — надо было что-то говорить, оправдываться…
— Нет, ты иди вперед.
— Нет, ты! — проговорил Боря.
— Но ты ведь старший, а старшие идут впереди, — упрямился Костик, отставая от Бори. И тут уж с ним ничего нельзя было поделать.
Не станешь же ему объяснять, что идти вторым чуточку легче: можно успеть кое-что обдумать и проще решиться сказать все, что надо. А если ты идешь первый, можно не найти нужных слов и напутать.
Дрожащей рукой дотянулся Боря до кнопки звонка и нажал.
И замер — что будет? И не дышал — как встретит? И язык прилип к небу — сбежать?
Открыла мать Гены, и опять в нос ударил резкий запах водорослей и птичьего помета.
— Здравствуйте, — уверенно пискнул Костик из-за Бориной спины. — Пожалуйста, Геннадия.
К ним вышел Гена, волшебник в знакомом рабочем халате с закатанными выше локтя рукавами. Сквозь квадратные стекла остро смотрели карие глаза. Боря сразу забыл длинную речь, которую приготовил за дорогу, глотнул слюну, поперхнулся, покраснел и протянул ему сразу обе коробки.
Но руки Гены и не двинулись к ним.
— Узнаю, — сказал Гена, — мое производство… Зачем приволок?
— Они ведь ваши.
— Наши? — удивленно и даже сердито спросил Гена. — Были наши! Разве ты даром взял лайнер? Да и тот парень… Как его?
— Глеб, — произнес Боря.
— Ну точно, Глеб… Вовка мне говорил… Он разве даром? Братец захотел… Пусть сам все и расхлебывает, я тут ни при чем. И я бы на твоем месте не отдавал ничего… Эй, Вовка, встречай приятелей! — И Гена необидно щелкнул Борю по носу, а Костику улыбнулся.
И ушел.
А Боря стоял у двери, неловко подхватив руками коробки, и не мог даже вытереть носа, из которого вдруг сильно побежало. Он громко шмыгнул им. Все начиналось не так. Не так, как он думал. Он думал, Гена обрадуется, схватит обеими руками свой чудо-лайнер и чудо-лодку, а они ему вроде и не нужны. И даже советует не отдавать! Ничего нельзя попять.
— Заходи! — долетел из комнаты Вовин голос, и Боря шепнул Костику:
— Ну давай двигайся.
— Нет, ты первый…
Эх, Костик, раньше он был расторопней!
Боря первый вошел в комнату, в мир аквариумов, клеток, лая, щебета и рыбьих всплесков. Вова не выбежал к ним сразу, потому что стоял на стуле и чистил подвешенную к стене клетку с какой-то крохотной серенькой птичкой.
Увидев Борю с коробками, он сделал большие глаза и спрыгнул на пол:
— Ты что это?
— И не обижайся, пожалуйста, за то, что я…
— Потащишь обратно, — предупредил Вова и стал поглаживать щенка, который минуту назад с ликующим визгом носился по комнате.
Тогда Боря положил коробки на пол, подвинул к стене, и, странное дело, расставаясь с ними, не ощутил никакой жалости. И только сказал:
— Все… Теперь полный порядок.
— Ну что же, если так, — ответил Вова и выкатил из-под кровати синий мяч с синтетической, в бугорках, покрышкой, который дал ему за лайнер Боря, и достал из письменного столика трехцветную ручку:
— Забирай.
— Не надо, — отрезал Боря и сам удивился своей резкости и тому, что не берет то, что теперь по праву принадлежит ему. — Я не возьму… Спасибо.
— Но это ж ведь твое! — вскричал Вова, так вскричал, что рыбки в аквариуме стремительно шарахнулись в темный гротик.
— Не возьму…
Ему в самом деле не очень нужны были этот мяч и эта ручка, пусть останутся у Вовы: ведь он необычный мальчишка — стал бы другой возиться с этими увечными щенками и птахами?…
Вова громко позвал Гену, и тот явился с отверткой в руке.
— Ну чего тут?
— Он ничего не берет, — сказал Вова. — Даже своего не желает брать!…
— Безобразие! — Гена блеснул очками.
— Нет, — сказал Боря.
— Что «нет»? — Гена, крутнув, подкинул и лихо поймал отвертку.
— Никакого безобразия… Пусть Вова играет.
— Но ручку ты можешь взять?
— А вам не пригодится? Для каких-нибудь чертежей, где нужны разные цвета…
Геннадий внимательно посмотрел на него, и Боре захотелось смеяться. От глаз ли Геннадия, от этих ли рыбок и птиц, оттого ли, что он вот так запросто взял и принес лайнер с лодкой.
— Ведь пригодится ручка? — умоляюще спросил Боря.
И Гена кивнул в знак согласия. Глаза у Бори загорелись.
— А можно когда-нибудь помочь вам? Подержать деталь, когда вы паяете, завинтить какой-нибудь шуруп, очистить провод, просверлить дырочки…
— Почему ж нельзя? — Гена даже поворошил своей твердой рукой Борины волосы.
И тут Боря впервые заметил, что пальцы у него особые, совсем не такие, как, скажем, у Василия — слесаря из домоуправления, — хотя тоже имеют дело с инструментом, не кургузые и красные, а длинные, тонкие и чуткие.
— А когда? — спросил Боря.
— Нетерпеливый! — сказал Гена. — Хорошо, приходи послезавтра. Ведь этого субъекта и клещами не оторвешь от собак и рыб: то кашку им варит, то меряет рыбкам температуру (здесь Костик хмыкнул), то смазывает разными мазями… Как только находит время ходить в школу…
— Слушай ты его, — сказал Вова.
— А мы с тобой, Боря, одну штуковину сделаем через месяц-другой…
— Какую?
— Тогда увидишь… Лайнер и лодка по сравнению с ней прошлый век… И не прошлый — пещерный!
