Стало тихо. Лева придвинул себе табуретку и плюхнулся на неё. Филин бросил взгляд на часы. Конрад подошел к окну, отодвинул зеленую штору и выглянул наружу.
— О, да там интересно, — тоном, не сулившим ничего хорошего, протянул он.
— Что ещё? — прошелестел Смуров.
— Идите-идите, полюбуйтесь, Илья Ильич. Истолкуйте нам это загадочное явление, — мстительно поманил Конрад. — Если не ошибаюсь, это ведь именно по вашей части.
Прежде чем Смуров нашел в себе силы подняться, у окна сгрудились все.
На площади перед домом теснилась темная толпа статуй. Были там и кони — в основном без всадников, и орел, и пеликан, и лебедь, и павлин, и змея, и собака, и крупный каменный кот, и карликовые львы, и бесчисленные львы большие. И люди — с крыльями и коронами, в хламидах и мундирах, высоченные старцы с трезубцами и жезлами, толстые приземистые херувимчики, мускулистые атланты всех видов и возрастов. Насупленные кариатиды покачивались на шероховатых каменных хвостах, как русалки, выбравшиеся на сушу. Ангелы и дамы волочили по асфальту крылья и подолы. Площадь уже не могла их вместить, они стояли и на Каменноостровском, и на Большом — было видно, как вдали подтягиваются новые и новые силы. Те, у кого были крылья, молча и зловеще описывали над площадью плавные круги. В репродукторах стучал метроном, будто сердце у города билось все медленнее и медленнее.
Конрад задернул шторы, и серые сумерки стали ещё темнее.
— Надо что-то решать, — бросил он.
Все расселись по местам и минуты две молчали. Потом Инго потер лоб, и Смуров вдруг заметил, какие у него руки — как на полотнах старых мастеров, изящные, будто из мрамора выточенные. Только сплошь в веснушках.
— Ну, что будем делать? — негромко спросил Инго, не глядя на Смурова. — Дальше уговаривать?
Смуров весь сжался и замотал головой. Ему хотелось заслониться, как от удара.
— Нет так нет, — просто сказал Инго и повернулся к Конраду. Дракон неотрывно смотрел на лежащую на столе Книгу, призывно сияющую теплым молочным светом. И трубку набивал на ощупь.
— Все равно она нам ничего не скажет, — произнес Конрад, и по его голосу было совершенно ясно, что он сам себе не верит.
— Она не откроется до особого распоряжения, — напомнил Филин.
Конрад вскочил, отвернулся от стола и снова уставился в окно.
— Инго, там же Константин. И Лиза. Может быть, всё-таки откроешь её?
На Смурова никто больше внимания не обращал, и он затаился в своем углу, боясь вдохнуть. Они просто оставили его в покое! «Нет так нет» — и все. Отвернулись. И совещаются. А он- то после всего пережитого был готов к чему угодно. На секунду подумалось даже, что не тот, так эти пытать будут. Да какое там на секунду, осознал Смуров, я же все время боялся.
— Между прочим, статуи зачем-то становятся одна на другую, — заметил Конрад. — Строят пирамиду. Как в цирке. Или как на параде — я такие видывал лет семьдесят назад. Кстати, это статуи с соседнего дома, насколько я вижу, — такие важные господа в тогах. И амуры с вашего.
— Ну да, я им глаза-то намозолил, летает, понимаете ли, мелькает туда-сюда чуть не каждый день, — без улыбки сказал Филин. (Смуров слабо дернулся.) — Да-да, я, видите ли, оборотень, — объяснил ему Филин. Смуров уже не знал, куда ему отодвинуться. — Что они там, Конрад?
— Строят пирамиду, я же говорю. И прямо под нашим окном. Это очень странное совпадение. — Конрад пристально смотрел на Инго. — Открывай книгу, Инго. Старших надо слушаться. По крайней мере, тех, которые на восемьсот лет старше.
Смуров даже не удивился. Сил не было удивляться — ни восьмисотлетнему дракону, ни летающему человеку по фамилии Филин, ни шагающим статуям, ни школьнику-гному. И что они так с этой книгой маются?
— Вот уже до третьего этажа поднялись, — бодрым тоном футбольного комментатора поведал Конрад. — Инго!
— Что ты, Конрад, — бесцветным голосом сказал Инго. — Ты же помнишь, что с нами в прошлый раз было. — Он поднялся на ноги, машинально взял Книгу в руки и взвесил на ладони — она почему-то заметно потяжелела.
— Четвертый этаж, — констатировал Конрад. — Рискуем.
— Нет. У нас просто времени не осталось так развлекаться. Какое тут, к черту, может быть особое распоряжение…
И вдруг белое сияние сменилось багровым. Смуров в углу тихо охнул. Воздух в комнате стал густым и упругим. Книга с костяным щелчком открылась. Страницы словно бы взметнуло ветром.
— Вот и молодец, — отчетливо и суховато сказал со страницы металлический голос. — Открыл всё-таки, не сдюжил. Молодец. Теперь ты точно мой, и Книга эта тоже моя, а она-то моя по праву…
Руки у Инго словно приросли к переплету. Книга стала невозможно, свинцово тяжелой, она немилосердно тянула вниз, так тянула, что ноги подгибались и Инго волей-неволей опустился на колени перед камином. Филин ахнул и начал судорожно рыться по карманам.
— Давай-давай, сюда, ко мне, здесь и поговорим… — в голосе невидимого Изморина звучала чуть ли не усталая благожелательность.
— Огонь, — Инго изо всех сил старался говорить внятно, но получалось у него только уголком рта — все лицо окаменело, будто анестезией заморозило. И руки стремительно немели. — Огонь мне!
— Зря стараешься, — снисходительно сказали ему со страницы. — Где тебе.
— Конрад!!! — взмолился Инго. — Сожги её! — Он чувствовал, как его тянет, засасывает огромная слепяще-белая воронка, чувствовал злобную радость того, кто поджидал его, и не мог даже глаз отвести от страницы.
— Кого? — растерялся Конрад и завертел головой.
— Лев, держи! — Филин размахнулся, об пол звякнуло что-то маленькое и блестящее. Лева подхватил зажигалку.
— Прямо так жечь? — деловито осведомился он. Инго собрал все силы и кивнул. Руки и плечи уже отнялись, и жгучий холод подбирался к самому сердцу.
Заплясал язычок пламени.
— Не берет, — доложил Лёвушка — голос у него впервые за все это время дрогнул.
И тогда Филин схватил лежавший на полу толстый черный том, содрал с него обложку и швырнул вздыбившийся бумажный ворох в камин, Лёвушка рывком ткнул туда зажигалкой. Взметнулся оранжевый костер.
— Спасибо, — выдохнул Инго. И сунул руки с Книгой прямо в гудящее пламя.
Смуров позеленел и отвернулся.
Конрад застыл с разинутым ртом.
Инго наконец сумел закрыть глаза.
Пламя несколько секунд лизало белый переплет, словно смакуя его, как мороженое, а потом Книга разом вспыхнула, почернела и скорчилась. Наконец-то отлипла от ладоней Инго и рухнула в огонь. Король выдернул руки из камина. Ослепительно полыхнуло пламя, ударила волна нестерпимого жара, раздался громкий треск, и по плитам камина побежала извилистая трещина. А потом огонь разом потух, и стало совсем темно.
И очень тихо.
* * *
— Это как лопнувшую струну поменять. Поняла? Проще простого. Так что прекрати эти капризы и… — Изморин замер, потом рывком повернул голову, будто прислушиваясь и принюхиваясь одновременно. Влево. Вправо. Протянул руки и пошарил пальцами в пустоте. Он уже не видел ни Лизу, ни Костю и стал похож на настоящего слепого. — Вот и молодец, — напряженно сказал он неизвестно кому.
Лиза вжалась в стену и прислушалась. Откуда-то издалека донесся слабый шорох страниц.
— Открыл всё-таки, не сдюжил, — удовлетворенно говорил Изморин куда-то в пространство. — Молодец. Теперь ты точно мой, и Книга эта тоже моя, а она-то моя по праву… — Его пальцы мертвой хваткой вцепились в обрез невидимой Белой Книги, — Давай-давай, сюда, ко мне, здесь и поговорим. Зря стараешься, где тебе… — Он замер.
«Что же там с Инго сейчас творится?!» — испугалась Лиза.
Изморин вдруг дернулся и схватился за грудь скрюченными пальцами. Ноты белым веером разлетелись по полу.
— Лиллибет, — прохрипел он. — Капли. Там, на полке. Сердце…
Лиза метнулась в ванную, сильно ушибла в темноте руку о косяк, что-то уронила, что-то разбила, но в конце концов разыскала среди разных баночек корвалол. Когда она вернулась, Изморин сидел в кресле белый как мел и, сняв очки, потирал переносицу. Глядел он куда-то в пустоту, неподвижными и твердыми, как зеркало, глазами. А непривычно тихий Костя вжал голову в плечи.
— Это же надо, как некстати, — процедил Изморин, и Лиза так и застыла с корвалолом в кулаке. Да ему же совсем не плохо. И бледный он ни от какого не от сердца, а от злобы. Интересно, что случилось? Неужели Инго всё-таки Книгу отстоял? Но как?
— Сделай милость, собери ноты, — велел Изморин совершенно здоровым, но стылым от ярости голосом, и Лиза, осторожно поставив пузырек на столик и подув на ушибленную руку, послушно присела и принялась собирать листки. Костя все ещё сидел неподвижно и не помогал, ну и хорошо, так даже и лучше. На Изморина она старалась не смотреть — себе дороже, но и так знала, что глаза он закрыл. А листки были исписаны торопливыми нотными строчками, во многих местах перечеркнутыми крест-накрест… Лиза поднимала листки с натертого паркета медленно, один за другим, один за другим…
