Он помедлил, пристально вглядываясь в лицо хозяина дома.
— Компьютерные программы... — добавил он. — Мастер интересуется ими.
Тоши скептически улыбнулся.
— Это правда. Я уже сказал, что будущее за нами. Мастер считает, что использование самой современной технологии поможет нам следовать пути древней мудрости.
— Думаю, вам нужно уйти, — твердо ответил Тоши. — Сейчас я не смогу помочь вам.
Ясунари открыл рот, собираясь добавить что-то еще, но Тошихиро взглядом заставил его замолчать. Он не имел представления, откуда пришла к нему сила, но что-то внутри него придавало его словам огромную убедительность.
— Уходите! — приказал он.
Мужчины поклонились, попятились к дверям, надели свои туфли и бесшумно вышли наружу. Тоши закрыл дверь и запер ее изнутри. Потом он подошел к окну и выглянул на улицу. Окна в здании напротив были ярко освещены, создавая иллюзию уюта и безопасности. Он увидел, как двое его посетителей вышли из холла на улицу. Из тени появилась третья фигура и присоединилась к ним. Тоши не мог как следует рассмотреть этого человека, но заметил, что его голова гладко выбрита и он был необычайно худым. На нем висел, как на вешалке, комбинезон рабочего или техника, в руке он держал саквояж с инструментами. Когда он повернулся к Ясунари, Тоши внезапно узнал его. Это был Кеньиши Сузуки, техник по электронному оборудованию, работавший в «E3», когда Тошида поступил на работу в компанию. Шесть месяцев спустя он уволился, и с тех пор Тоши не видел его. Теперь Сузуки выглядел как полноправный член секты «Чистого Разума».
Трое мужчин пересекли улицу и уселись в автомобиль. Заработал двигатель; машина покатилась, мигнув красными стоп-сигналами на перекрестке, и исчезла.
Нахмурившись, Тоши отвернулся от окна. Этот визит очень обеспокоил его. Он снова опустился на колени и погрузился в размышления, пытаясь понять и использовать новую силу, вошедшую в его разум.
ГЛАВА ПЯТАЯ— Вы не можете просто взять и уехать в Японию! — Сначала Марио Ферроне вроде бы не прислушивался к возбужденному разговору Бена и Элейн, но теперь резко отвернулся от экрана компьютера.
— Почему бы и нет? — возразил Бен. Марио торчал за его компьютером уже вторые сутки, и ему это изрядно поднадоело.
— Ты должен радоваться за нас, — заметила Эйлен, дружески хлопнув Марио по плечу. — Но почему-то не выглядишь счастливым. Опять вселенская тоска... а может быть, ревность?
— Отвяжись, — беззлобно отозвался Марио. Он повернулся к компьютеру и напечатал несколько слов. Разумеется, он старался не подавать виду, но мысль о четырехнедельной разлуке с Элейн угнетала его.
— Где ты сейчас? — поинтересовался Бен, заглянув через его плечо.
— В какой-то нудной виртуальной ячейке, разговариваю с каким-то нудным мудрецом.
— А, опять этот дурацкий гуру, — пробормотал Бен. — Все считают их такими умными!
Возбуждение не давало ему усидеть на месте. Он прошелся по кабинету своих родителей, где они втроем исследовали Интернет через компьютер, посмотрел из окна на яркий солнечный день, подпрыгнул, прикоснувшись к деревянному попугаю, свисавшему с потолка, привезенному из давней поездки на Тасманию, и вернулся к столу.
— М-м-м, — промычал Марио. — Пожалуй, нужно выйти и начать все сначала.
— А где находится эта ячейка?
— Нигде, дубина. Она в киберпространстве.
Элейн сложила ладони рупором и громко протрубила.
— Попробую найти Скенвоя, — сказал Марио. Его пальцы быстро летали над клавиатурой.
— Ты неплохо печатаешь для человека, который изображает из себя неграмотного, — заметила Элейн. Марио не обращал на неё внимания.
— Кто такой этот Скенвой? — подозрительно спросил Бен. — И куда тебе нужно дозвониться, чтобы найти его? Что скажет мой отец, когда получит счет на тысячи долларов из-за твоих звонков в Лос-Анджелес, Сингапур и Амстердам?
— Это обойдётся не так дорого. Звонки проходят через информационный бюллетень. А Скенвой — действительно классный парень. Время от времени он появляется в сети и делает разные замечания насчет нашей жизни. Он повсюду.
— Еще один компьютерный гуру?
— Нет, он не гуру. Скенвой воплощает в себе истинный дух Сети. Он анархист, как и я.
На экране высветилось меню, темы которого на первый взгляд были лишь поверхностно связаны между собой. Марио быстро изучил его.
— Знаешь, здесь можно узнать обо всем, — сказал он. — Только посмотри, сколько сведений собрано вместе! Военная информация, секретные армии на юго-западе Соединенных Штатов, городской терроризм, деятельность Чистого Разума»...
— Что такое «Чистый Разум»? — спросил Бен.
— То, чем я меньше всего интересуюсь, — фыркнул Марио. — Мой-то разум не назовешь чистым. Наверное, какая-то секта — сейчас их развелось великое множество. Понимаешь, никто не в состоянии по-настоящему контролировать Сеть или владеть ею. Поэтому любая организация может пользоваться ею для своих целей и рассылать информацию по всему свету.
Он перешел к другому меню.
— Ага, вот он!
«Где-то существует архитипическая история, — сообщил Скенвой. — Во всем мире люди пытаются сочинить ее, написать или озвучить. Но все вы останавливаетесь на полпути. Ваши разумы слишком человечны, они разделены и ограничены...»
— Что это значит? — спросил Бен, дважды прочитав сообщение.
— Мне кажется, все предельно ясно, — сказал Марио.
— Я понимаю значение отдельных слов, — рассердился Бен. — Но в чем заключается смысл сообщения? Что оно подразумевает?
— Ничего не подразумевает. Но когда ты прочтешь следующее, кое-что прояснится. Нельзя объяснить Скенвоя. Ты либо принимаешь его слова, либо нет.
Бен скорчил гримасу.
— Что мне делать, если ты уедешь на целых четыре недели? — Марио с досадой постучал по клавиатуре. — Не уверен, что я смогу прожить без этой штуки.
— Ты пристрастился к компьютеру, — сухо отметила Элейн.
— Еще бы. Это же так здорово! — Марио не находил подходящих слов для описания путешествий в киберпространстве — месте, которого не существовало в действительности, но которое казалось ему более реальным, чем окружающий мир. Оно было огромным, полным силы и чудес. Там он мог стать всем, чем хотел быть. Он мог ускользнуть от утомительной жизни, ограниченной семьей и школой, избавиться от безденежья, от страха перед будущим, от мыслей о том, что произойдет с ним после окончания школы. Марио не был уверен, что он поймет, как устроена жизнь в двадцать первом веке, зато он отлично уяснил, как устроена жизнь в Сети. Здешние правила если и существовали, то имели какой-то смысл. Можно было открывать их самостоятельно, без спешки и давления со стороны. Если ты запутывался и попадал не туда, то всегда можно было начать снова на следующей неделе. Никто не знал, кто ты такой, никого не заботила твоя внешность, цвет кожи или национальность. Марио любил хаотичное ощущение мира, заполненного людьми, готовыми до бесконечности обсуждать свои занятия и интересы. Ему нравилось общение, нравилось разговаривать с жителями Осло, Парижа или Хараре. Но еще больше его устраивала возможность мгновенно выйти из разговора, если становилось скучно.
Сидя за компьютером, связанным с Сетью через модем, он чувствовал себя равным любому другому человеку.
— Могу ли я пользоваться компьютером, пока ты будешь в Японии? — спросил Марио.
— Это все, о чем он беспокоится. — Элейн подмигнула Бену. — Но теперь ему придется на время отказаться от своего любимого занятия.
— Четыре недели — чертовски долгий срок. Как вы смогли этого добиться? Кто оплатил поездку?
— Шез все организовала.
— И вам разрешили ехать?
— Она платит за нас — или, по крайней мере, кто-то субсидирует поездку. Этого оказалось достаточно, чтобы убедить остальных.
Элейн все еще не могла поверить, что ей действительно разрешили поехать. Разумеется, ее отец не возражал; единственная проблема заключалась в том, чтобы воспрепятствовать его намерению отправиться вместе с ней. Он никогда не был в Японии и чрезвычайно увлекся теорией медитации в буддийских храмах, изучением боевых искусств. Но, кроме того, Элейн приходилось иметь дело с миссис Филдс, которая была ее приемной матерью в прошлом году. Миссис Филдс считала поездку очень опасной идеей. Она и ее муж судили пристрастно о Японии, как и многие австралийцы их поколения, не забывшие ужасов войны.
Когда Элейн попыталась объяснить это Шез, танцовщица рассказала ей, как много выпало на долю японцев в 1945 году, когда Токио был почти полностью разрушен, а атомные бомбы были сброшены на Хиросиму и Нагасаки.
— Ни одна страна не обладает монополией на жестокость, — сказала Шез. — Жестокость присуща каждому человеку, и чем сильнее мы отрицаем эту свою темную сторону, тем более вероятно, что она рано или поздно выйдет из-под контроля.
