Получив кулаком в скулу, лейтенант отлетел на капот стоящей за его спиной «мазды». Удар был настолько силен, что в глазах у Никонова заплясали цветные круги; но когда он, пошатываясь, поднялся на ноги, в руке у моряка был «дерринжер»[138] — и два его ствола смотрели наглецу прямо в лоб.
Надо признать, что карманный двуствольный пистолетик под мощный кольтовский патрон – не самое привычное оружие для русского офицера. Да и мирные обыватели, приобретая в оружейной лавке карманное ствол, выбирали, как правило, «бульдог» или другой, похожий на него, компактный револьвер. Мода, что поделать… после выстрела Засулич[139] эта модель пользовалась в России неизменным успехом.
Никонов же получил «дерринжер» в подарок от энсина с американского корвета – когда «Разбойник», на котором Никонов служил тогда еще мичманом, посетил Нагасаки. Американец оказался ярым южанином и много рассказывал о событиях двадцатилетней давности у себя на родине – а напоследок преподнес русскому моряку пистолетик, двойник которого, «чуть не избавил Юг от этих наглых янки». Никонов не разделял политические убеждения американского моряка – но тот оказался симпатичным малым, водку пил наравне с офицерами «Разбойника» – так что подарок был принят. Никонов отдарился казачьим бебутом в богатых, выложенных серебром ножнах – и с удовольствием наблюдал, как американец восхищался непривычным оружием.
Никонов достаточно быстро оценил преимущества американского карманного пистолетика – удобный в ношении, он помещался в любой карман; при том – обладал довольно сильным боем, чего нельзя было сказать о большинстве столь модных в России «бульдогов».
Но увы – наглого детину «дерринжер» не впечатлил. Это слегка озадачило Никонова – собственный житейский опыт ясно говорил лейтенанту что любой мизерабль из городских низов, стоит только увидеть направленный ему в лицо пистолет, становится угодливо-покорным и старается как можно быстрее ретироваться. Однако ж, верзила с малопонятным воплем, — «ах ты, падла, флобером[140] пугать вздумал»? — попер на лейтенанта, занося кулак для очередной плюхи.
Что ж, сам виноват. Никонов направил «дерринжер» в правое плечо негодяя и…
— Ну что, тварь, доигрался? Счас узнаешь, что такое десант!
Детина отскочил в сторону. Со стороны подъезда к детине подскочил невысокий, крепкий малый, одетый в странную, без рукавов, бело-голубую тельняшку. В руках он держал небольшую, как бы лакированную дубинку характерной, расширяющейся к концу формы – и угрожающе размахивал ею перед носом наглого верзилы. Дубинка, похоже, произвела на того куда большее впечатление, чем «дерринжер» – негодяй, выставив перед собой руки, забормотал что-то примирительное – а сам бочком-бочком стал отступать к подворотне. На парня в тельняшке призыв к сдержанности не произвел никакого впечатления – он изо всех сил грохнул дубинкой по огромному, выпуклому окну повозки (оно, против ожидания лейтенанта, не разлетелось вдребезги, а как бы прогнулось, пойдя сплошной мелкой сеткой трещин) и с боевым кличем нецензурного содержания кинулся вслед за супостатом. Никонов с облегчением опустил пистолетик – стрелять, похоже, не придется.
— Ой, вы же весь в крови! Давайте я посмотрю, перевязать же надо! И врача вызвать! Этот… вас сильно покалечил?
Барышня, оказывается, никуда не делась. Стоило Никонову вступиться за нее, как та метнулась в сторону и пропала из виду – и вот теперь, похоже, нашлась. Она чуть ли не насильно усадила лейтенанта на низенькую скамеечку посреди двора и принялась вытирать лицо платком. А сам лейтенант, постепенно отходя от потрясения, с удовольствием взирал на едва-едва прикрытые сорочкой прелести девицы, колыхавшиеся буквально в паре дюймов от его лица.
— Подождите, вон какое сильное рассечение! — как ни в чем ни бывало, продолжала щебетать та. — Пойдемте, поднимемся к нам, надо вам умыться и рану перекисью обработать… а там посмотрим, что делать. Вообще-то, тут шить надо – я Ромке скажу, пусть везет вас в травмпункт. И побои хорошо бы снять, пусть потом этот гад покрутится… Ромка! Ромка, давай сюда! Да плюнь ты на этого козла, никуда он не денется, пока тачка его тут стоит!
— А вы сможете встать? — энергичная барышня снова переключилась на Никонова, — давайте, я вам помогу… и с этими словами она ловко подхватила лейтенанта, вынудив его обнять спасительницу за плечи. — Вот так… вас не тошнит? А то вон какой здоровый, вполне может и сотряс быть. Сейчас-сейчас, осторожнее…
В общем, через несколько минут лейтенант уже сидел на кухне, в квартире своих новых знакомых. Ольга и Роман – так звали барышню и воинственного молодого человека – оказались братом и сестрой. За те несколько минут, пока Ольга промывала рану Никонова, она успела поведать ему, что родители их погибли в автокатастрофе (Никонов понял, что речь о каком-то несчастном случае, но переспрашивать не стал), брат совсем недавно вернулся из армии, а она вот учится в мединституте на 3-м курсе – а потому умеет оказывать медицинскую помощь.
Значит еще и курсистка? Что ж, это многое объясняло – в бытность в свою в Петербурге, Никонову приходилось весьма близко общаться я с тамошними курсистками – простота нравов барышень-бестужевок[141] стала притчей во языцех среди столичных молодых офицеров. Брат ее больше отмалчивался; впрочем, он смотрел на Никонова вполне доброжелательно. Но стоило лейтенанту спросить, в каком полку служил молодой человек и почему так рано оставил службу – от этой сдержанности не осталось и следа. Из долгого и путаного рассказа Романа Никонов понял, что молодой человек служил в чем-то вроде морской пехоты (во всяком случае, он не раз и не два назвал себя «десантником»), службу оставил в чине сержанта, из-за полученной на учениях травмы, но намеревается, подлечившись, вернуться в армию – «на контракт», как он сам пояснил лейтенанту. В рассказе Романа, моряк уловил подробность, мгновенно заставившую его забыть обо всех остальных непонятностях. Дело в том, что молодой человек, среди прочего, назвал год, когда был призван на службу – две тысячи двенадцатый. Сначала Никонов решил, что это оговорка, и переспросил, но Роман легко повторил дату. Да и Ольга подтвердила: да, брата забрали в армию в 2012-м, через полгода после того как папа с мамой…
Дальше Никонов слушал но уже вполуха. В голове набатом билось – «Две»! «Тысячи»! «Четырнадцатый»! А календарь с яркими картинками на стене? «Май, 2014 года» – значилось на страничке. Выходит, волей «американского гостя» он переброшен в будущее, на 128 лет? Значит, подозрения были справедливы – и Олег Иванович, действительно, кто-то вроде капитана Немо или Робура-Завоевателя, только поставивший себе на службу не просто науку, но само время? А раз так – то каким же наивным и глупым казалось теперь отчаянное бегство лейтенанта! Раз уж похититель обладал таким могуществом – о каком сопротивлении могла идти речь?
— Ну вот, — Ольга, наконец, закончила обрабатывал рану лейтенанта и довольно ловко бинтовала голову моряка. — Пока так сойдет, но вообще-то, надо в травмпункт. Раз голова не кружится – может, Ромик поможет вам добраться? Тут недалеко есть, На Таганке, в детской поликлинике. Ой, только у вас пиджак в крови, надо вам найти что-нибудь подходящее, — и Ольга кинулась к огромному, почти в высоту комнаты, зеркалу на стене. Зеркало послушно отъехало в сторону – за ним оказался неглубокий шкаф, полный платья. — Ром, я дам Сереже твою ветровку, не против?
Ага, значит, он уже «Сережа»? Никонов и не заметил, когда успел сообщить энергичной курсистке свое имя – но был уверен, что назвался никаким не «Сережей» а, как и подобает, Сергеем Алексеевичем. Напористая, однако, барышня!
Лейтенант вздохнул. Оставалось одно – раз уж судьба свела его с этой парой, надо не пытаться играть с ними в кошки-мышки, а открыться – а там уж, будь что будет. Лейтенант сразу и окончательно поверил, что судьба и злая воля Семенова забросила его в далекое будущее – и первым делом надо найти кого-то кто поверит ему и согласится помочь. А раз так – то стоит ли откладывать это действо?
Так что – Никонов, не без некоторых колебаний, отстранил от себя хлопочущую курсистку.
— Спасибо, милейшая – Ольга… простите, не знаю, как вас по батюшке. И вам я очень благодарен за столь своевременную помощь, сержант. А теперь – не соблаговолите ли вы выслушать мою историю?
Двое мужчин медленно шли по Гороховской улице. Над Москвой угасал закат – небо на востоке наливалось уже синими чернилами, а на густо-розовом фоне западной стороны горизонта ясно вырисовывались силуэты церквей. Лениво процокала мимо пролетка; извозчик, мающийся от скуки, проводил идущих взглядом – вырядятся же баре!
