Хаба Жестокий остался лежать без сознания посреди раздавленных фруктов. Темно-алый виноградный сок растекся вокруг него, точно кровь.
Ашмира ахнула и застыла на месте. Ее возглас слился с возгласами других присутствующих.
Тень отвесила легкий поклон.
— Благодарю вас, благодарю! Следующим номером колечко возвращается своему законному владельцу, за чем, очевидно, должно последовать отсылание некоего всем известного джинна. Желающие могут встать в очередь за автографом!
— Бартимеус?.. — осторожно спросила Ашмира.
Тень поклонилась еще раз.
— С добрым утром! У меня для тебя кое-что есть.
— Но как?.. Мы-то думали, что ты…
— Знаю, знаю: вы наверняка рассчитывали, что я вернусь несколько быстрее. Ну, видите ли, я не удержался и немного поболтал с Амметом перед тем, как избавиться от него. Сурово распек его, заставил осознать свои ошибки. Ну, потом он, разумеется, умолял сжалиться над ним, стенал и взывал к милосердию — ну, как обычно бывает с этими маридами… — Тут тень, казалось, впервые заметила кучку демонов, жмущихся к стенам зала. — Привет, пацаны! — жизнерадостно сказала она. — Надеюсь, вы там себе мотаете на ус? Вот как надо грамотно избавляться от хозяев!
Ошеломление Ашмиры внезапно сменилось возбуждением.
— Так значит, оно по-прежнему…
Тень раскрыла ладонь. Там, где лежало Кольцо Соломона, сущность джинна шипела и пузырилась, и в воздух поднимались раскаленные струйки пара.
— Я же, кажется, сказала тебе бросить его в море!
— Ну да, сказала. Я и выполнил твой приказ — буквально. Ну, то есть я вроде как выронил его, а потом подхватил, в последний момент. Скажем так: намокнуть оно успело. Видишь ли, Ашмира, когда играешь в волшебницу, надо очень тщательно формулировать свои приказы. Мы, гадкие джинны, еще и не такое можем выкинуть, когда речь даже не о судьбе цивилизации, а о вещах поважнее. Дело в чем, — продолжала тень, — я понимаю, что это была моя же идея, но мне кажется, не очень хорошо будет утопить Кольцо в море и обречь его Духа на еще более долгое заточение, чем теперь. Мне бы не хотелось иметь такой груз на своей совести. Так вот, согласно твоему первоначальному приказу и, откровенно говоря, потому, что оно зверски жжется, я теперь отдаю его тебе. А там уж сама решай, что ты с ним хочешь делать. Лови!
И Кольцо взлетело в воздух. Ашмира поймала его, ахнув от боли. Но на этот раз уже не выронила.
Вместо этого она, не колеблясь, развернулась и опустилась на колени лицом к царю, который все это время стоял на другом конце зала.
— О самодержавный Соломон, — начала она, — владыка, чье величие и слава не ведают границ…
Тут она наконец впервые взглянула на него и обнаружила, что великий царь пялится на нее, разинув рот, точно вытащенная на берег рыба. Лицо и плечи у него почернели от сажи, и волосы стояли дыбом.
— Ой! — воскликнула Ашмира. — Что это с тобой?
Соломон поморгал.
— Я… понятия не имею. Когда я подумал, что Хаба вот-вот получит Кольцо, я направил на него эту золотую змейку, нажал пару рычажков, и… это было как конец света. Сперва меня чем-то ударило, потом эта штука изрыгнула клубы смолистого дыма прямо мне в лицо… Надеюсь, я выгляжу не слишком ошарашенным?
— Да нет… все нормально… — пролепетала Ашмира.
— Ну, спасибо, ты хоть на третий рычажок не нажимал, — заметил джинн. — А то она еще изрыгает жуткую вонищу… — Он сделал паузу, принюхался… — Ой нет… ты его нажал.
— Великий Соломон, ныне я возвращаю то, что принадлежит тебе! — торопливо отбарабанила Ашмира. Она склонила голову и протянула сложенные чашечкой руки. Сила Кольца жгла ей ладони, но она стиснула зубы и заставила себя держать их ровно. — Мы с Бартимеусом искренне сожалеем о том зле, которое причинили тебе. Мы предаем себя твоей мудрости и милосердию.
— Эй, я-то тут при чем? — испуганно вскрикнула тень. — Я вообще все время действовал по принуждению! Ну, кроме как теперь, когда принес Кольцо назад.
Ашмира вздохнула. Она подняла Кольцо еще выше. Соломон все это время стоял не шелохнувшись.
— Я принимаю всю вину на себя, о царь, — сказала она, — и прошу, чтобы мой слуга был освобожден от ответственности за все злодеяния, какие он совершил. — Она мрачно покосилась на тени. — Ну вот. Это тебя устраивает?
— Ну да, вполне.
Тут царь Соломон направился к ним. Тень притихла. Четыре макаки в углу испуганно заверещали. Даже волшебник, лежащий без сознания на своем фруктовом ложе, застонал и дернул головой.
И в зале воцарилась тишина.
Ашмира ждала, опустив голову и пересиливая боль. Она не питала иллюзий по поводу своей возможной участи и знала, что участь эта будет вполне заслужена. Тогда, в кладовой, Соломон сказал, что прощает ее, но это было, когда оба они думали, будто настал их смертный час. А теперь, когда Кольцо снова было у него в руках и он вновь обрел утраченную власть, все будет иначе. Его дворец за пределами башни лежал в руинах, его народ был запуган. Большинство его волшебников погибли. Справедливость требовала воздаяния.
Она знала все это, но не тревожилась. В душе у нее царили мир и покой.
Шуршание золотых одежд приблизилось вплотную. Ашмира не подняла глаз.
— Ты предложила мне Кольцо и свои извинения, — произнес голос Соломона, — и первое из них я принимаю — помимо своей воли, ибо ноша эта ужасна.
Ашмира почувствовала, как холодные пальцы коснулись ее руки и боль исчезла. Когда она подняла голову, Соломон уже надевал Кольцо на палец. По его изможденному лицу пробежала легкая болезненная гримаса, пробежала — и исчезла.
— Встань, — велел он.
Ашмира встала. Тень рядом с ней замерцала и превратилась в красивого, темноглазого юношу. Они с Бартимеусом стояли перед царем, ожидая его слова.
— Второе твое предложение, — говорил Соломон, — мне принять не так легко. Слишком велик причиненный ущерб. Подожди немного, сейчас мы дойдем до моего решения. Но сперва…
Он прикрыл глаза, коснулся Кольца и тихо что-то произнес. Вспышка света окутала его и угасла; царь предстал пред ними преображенным. Лицо его очистилось от сажи, а заодно и от сетки морщин; волосы снова улеглись, сделались черными, густыми и блестящими. Это было юное подобие фрески на стене дворца, и Ашмира с трудом удержалась, чтобы не упасть снова на колени.
— Брось, — сказал Соломон, — ты же знаешь, что это Иллюзия! — Он, слегка поморщившись, повернул Кольцо, и пред ними тотчас предстало Существо. — Уразиил, — сказал он, — это снова я. Я вернулся.
— А я и не сомневался.
— У нас тут накопились кое-какие дела.
— С чего начнем?
Соломон бросил взгляд на волшебника на полу. Хаба теперь стонал и ворочался.
— Ну, для начала, убери отсюда это. Помести его в темницы в подвалах башни. Я вскоре им займусь.
Вспышка света; Хаба исчез.
— Его дрожащие рабы могут убираться; на них я зла не держу.
Еще четыре вспышки: на этот раз исчезли демоны-макаки.
Царь Соломон кивнул.
— Я так понимаю, что мой дворец нуждается в ремонте. Нам с тобой придется поднатужиться, Уразиил. Осмотри повреждения, подсчитай, сколько духов потребуется, и жди моего сигнала. У меня тут еще одно дело.
Существо исчезло, вызвав порыв ветра. В ушах у Ашмиры звенело; она утерла рукавом текущую из носа кровь.
Они с Бартимеусом остались перед царем одни.
— Так вот, — сказал царь Соломон, — что касается моего решения. Бартимеус Урукский, прежде всего ты. Имя твоим преступлениям — легион. Ты погубил десятки моих духов, ты посеял в Иерусалиме хаос и смятение. Только благодаря твоим советам и твоим деяниям эта девица получила доступ к Кольцу. Мало того: ты постоянно выказывал крайнее непочтение к моей царственной особе. Этот гиппопотам…
— Нет-нет, это вышло совершенно случайно! Он был вовсе и не похож на твою супругу!
— …Был проявлением вопиющего неуважения к святости моего храма. Я, собственно, собирался сказать именно это.
— A-а…
— И, как будто всего этого недостаточно, — продолжал царь после секундного колебания, — ты, по всей видимости, наущал эту девицу бросить Кольцо в море…
— Исключительно затем, чтобы оно не попало в когти ваших врагов! — вскричал джинн. — Разве не лучше, чтобы оно кануло в морские глубины, чем чтобы царица Савская или Хаба использовали его могущество вместо тебя? Ну вот, я именно так и решил! Если великий Соломон не может им владеть, сказал я себе, что ж, пусть тогда безмолвные кораллы стерегут его до конца времен, когда…
— Довольно, Бартимеус! — Соломон поджал губы. — Итак, во всем перечисленном ты, очевидно, виновен. Однако следует принять во внимание, что ты — раб, вынужденный выполнять чужую волю, и, откровенно говоря, невзирая на то, что я испытываю большое искушение тебя покарать, вины я за тобой не вижу.
