— Ох, как жаль, что твоей дорогой мамочки сейчас нет с нами, — вздохнул Стоик.
Мама Иккинга, Валгалларама, действительно, была великолепным Воином, но она опять была в Походе.
— Моя маленькая мускулистая возлюбленная РАЗДАВИЛА БЫ этих Истре-битусов одним щелчком своих кос, — сказал Стоик.
— МЫ СРАЗИМСЯ С НИМИ НА ПЛЯЖАХ! — гаркнул он. — МЫ СРАЗИМСЯ С НИМИ В ПАПОРОТНИКЕ. МЫ СРАЗИМСЯ С НИМИ В ТЕХ ЗАБОЛОЧЕННЫХ БОЛОТИСТЫХ ТОПЯХ, ГДЕ ТАК ТРУДНО ХОДИТЬ И НЕ ПОТЕРЯТЬ БОТИНКИ! МЫ НИКОГДА НЕ СДАДИМСЯ!
Неожиданно он с воодушевлением запел «Варварский Закон! Закон Варваров Морей», и каждый Хулиган гордо приосанился, и мощный хор подхватил пение (демонстрируя отличные лёгкие) и салютуя по-Хулигански.
МЫ СРАЗИМСЯ С НИМИ НА ПЛЯЖАХ!
МЫ СРАЗИМСЯ С НИМИ В ПАПОРОТНИКЕ!
МЫ СРАЗИМСЯ С НИМИ В ТЕХ ЗАБОЛОЧЕННЫХ БОЛОТИСТЫХ ТОПЯХ, ГДЕ ТАК ТРУДНО ПОТЕРЯТЬ БОТИНКИ!
МЫ НИКОГДА НЕ СДАДИМСЯ!
Для племени, живущего сражениями, кражами и набегами, Хулиганы были потрясающе музыкальны. Это было ещё То Шокирующее Зрелище: искренние и гордые слова, вдохновенный и гармоничный хор Хулиганских личностей… и дымящееся опустошение позади них, — такой глубокий и яркий контраст.
Значимус Исключительный собрался уходить. Он тепло пожал руку Стоику.
— Я должен сказать, — сказал Значимус, — я думаю, что единственно разумным будет убраться отсюда с максимальной скоростью, на какую способен человек. А мне приходится восхищаться вашей самоубийственной храбростью, безумной и абсолютно бессмысленной. Удачи всем!
— Разве ты не останешься сражаться с нами? — с нажимом спросил Стоик Обширный. — Великий Герой, такой как ты, был бы огромной помощью.
— Пожалуй, Теперь я уже Экс-Герой, — уточнил Значимус. — Я просто — Меч-Напрокат. Нет, я завязал с безнадёжными делами. И всё это теперь обо МНЕ, да, обо МНЕ. Но у меня осталось-таки Одно последнее дельце, которое мне нужно провернуть, прежде чем я рвану подальше с этого обречённого Архипелага. Вы, случайно, не в курсе, в какой стороне отсюда небольшой такой Остров Олух?
Лицо Стоика Обширного расплылось в глупой ухмылке.
— Но, мой дорогой Значимус! — воскликнул он. — Это — Остров Олух!
Лицо Значимуса Исключительного вытянулось, глаза выпучились, а челюсть едва не брякнулась на землю.
— НЕТ! — выдохнул он, с трудом вернув челюсть в рабочее положение. — Тогда ты, должно быть… ты, должно быть…
— Вождь Стоик Обширный! — рявкнул Стоик Обширный.
— В Самом Деле? — опять удивился Значимус, очень вежливо НЕ задавая вопрос: «А ты ВСЕГДА гарцуешь по горам в трусиках и в одном синем носке?» — А это — твой сын? — Значимус указал на Иккинга.
— ИККИНГ КРОВОЖАДНЫЙ КАРАСИК ТРЕТИЙ! — гордо проорал Стоик Обширный.
Казалось, Значимус отказывался в это верить.
— ЭТО — Иккинг Ужасающий Карасик Третий?
Значимус повернулся к Стоику.
— Знаешь, Стоик, я передумал. Пожалуй, я всё-таки поболтаюсь здесь немного.
— Замечательно! — громыхнул Стоик. — Мне кажется, ты сказал, что твоя новая профессия — Меч-Напрокат?
— Да, так, — подтвердил Значимус.
— Ну, я ищу, — задумчиво произнёс Стоик, — ТелО’Храна для моего сына Иккинга. Из Тебя получится неплохой ТелО’Хран, раз когда-то ты был Героем.
ТелО’Хран — это телохранитель Наследника Викинговского Вождя.
Считается, что Герой гораздо больше, чем просто великолепный Воин.
Он ещё и разносторонний человек: красивый, обладающий прекрасными вокальными данными, виртуозно играющий на арфе и столь же мастерски владеющий копьем, как обычный человек — топором. И, вполне естественно, что он — великий учитель, ведь предполагается, что он обучит юного Наследника всем этим умениям.
— Как ты владеешь оружием? — спросил Стоик.
Вместо ответа Значимус вытащил свой топор из-за пояса так быстро и так изящно, что Стоик даже не заметил движения его рук. Он бросил его. Топор просвистел по воздуху, срезал одну из кос Ноббера Безмозглого, а затем, как бумеранг, вернулся в руку Значимуса, где тот дважды крутанул его вокруг запястья, уравновесил на мгновение на локте и с переворотом заткнул обратно за пояс.
Хулиганы оооохнули от удовольствия. Ничто не доставляло им большего наслаждения, чем искусное владение оружием.
— НИЧЕГО СЕБЕ! — восхищённо открыл рот Стоик.
А Значимус выглядел невозмутимее кошки, подрагивающей усами на свежезамороженном айсберге.
— Да ладно, ерунда, — вздохнул Значимус. — В дни своей молодости я делал это С Закрытыми Глазами.
— И НЕ ВЗДУМАЙ, — предостерегающе прорычал Ноббер Безмозглый.
— Э-э, полагаю, ты столь же хорош и во всём остальном? — спросил Стоик.
В ответ Значимус вытащил лук и стрелу.
— Видите того мальчика с татуировками скелетов?
Значимус показал на Сопляка, стоявшего в отдалении, болтая с Песьедухом Дугодумом и ковыряясь в носу. Значимус пустил стрелу, и Сопляк, вскрикнув, упал на спину.
— Мой сын! — дёрнулся Толстопуз Пивной Живот.
Но Значимус остановил его исключительно элегантным жестом руки.
— Нет причины для тревоги, мой дорогой сэр. Думаю, ты найдёшь своего сына абсолютно целым и невредимым. Я всего лишь удалил козявку из его ноздри.
Так и было. Всё произошло настолько быстро, что Сопляк решил, что его ужалила оса, и продолжил болтать с Песьедухом, а нос его освободился от козявки.
— Но это невозможно! — запинаясь, произнёс Стоик.
— Детские Забавы, — покачал головой Значимус. — К тому же, такие огромные ноздри, как у того мальчишки, ещё надо поискать.
— А лыжи? Езда на драконе? А Бей-бол? — спросил Стоик.
— Не сравнить, конечно, с тем, что было, когда я был в расцвете сил, — печально сказал Значимус, — но всё ещё тип-топ, А-Уровень, первый класс. Нас, Экс-Героев, не делают посредственными.
— Это только Мне так кажется, — прошептал Рыбьеног, — или этот парень на самом деле довольно раздражающий?
— Это только тебе, — отозвался Иккинг, уставившись на Значимуса в полном восхищении.
— А игра на арфе? — спросил Стоик. — Мне почему-то кажется, что, обладая такой великолепной талией, ты можешь спеть прекрасную Сагу?
— Когда-то была леди, — печально вздохнул Значимус, — которая утверждала, что она УМРЁТ ради моего пения. Пение было моей страстью, изюминкой, моим особым мастерством, моим коньком, моей отличительной чертой, моей визитной карточкой, но БОЛЬШЕ — НЕТ. Пятнадцать лет работы в тех Кузницах-Тюрьмах, и мой голос полностью загублен. Золотая пыль проползла в мои лёгкие, высокая температура сожгла мою гортань. И что хуже всего, я потерял интерес, любовь и желание к пению… Я больше НИКОГДА не буду петь.
— Какая досада, — огорчился Стоик. — А я так люблю славные баллады. Ладно, неважно. Похоже, во всём остальном ты отлично подходишь для работы. Ты будешь ТелО’Храном моего сына? Я щедро тебе заплачу.
— Я с удовольствием принимаю должность, — сразу же согласился Значимус. — Я коплю деньги, чтобы прикупить небольшую ферму где-нибудь в тихом и отдалённом местечке.
— Отлично! — улыбнулся Стоик Обширный и заторопился прочь: нужно было созвать собрание местных Племён, чтобы сформировать Военный Отряд для борьбы с Истребителями.
— Вы научите меня, тому Вспышко-удару с Подвывертом, который Вы применили в Огне? — спросил Иккинг, восхищенно глядя на Значимуса.
— Конечно, — рассеянно ответил его новый ТелО’Хран, занятый затачиванием своего меча.
На рисунке Рыбьеног со своим драконом Страхкоровой.
6. НАПРЯЖЁННЫЕ БУДНИ ТЕЛО’ХРАНА ИККИНГА
Через пару недель Стоик очень жалел, что нанял Значимуса.
Казалось, что все, включая Иккинга, считали его Викингом-Само-Совершенство. Он давал автографы на топорах, копьях, любимых драконах, даже на знаменитом пивном животе Толстопуза.
— Даже его АВТОГРАФ — исключительно крутой, — вздохнул Толстопуз, глазея на элегантные каракули на своём пузе. — Теперь я больше никогда не буду мыться…
— А ты разве когда-то мылся? — проворчал Стоик, размышляя: «Что о себе возомнил этот парень Значимус?»
Было и ещё кое-что.
Обычно в моде все подражали Стоику.
Например, бороду носили в Натуральном Виде, то есть в огромной спутанной неразберихе размером с большое замысловатое птичье гнездо, недавно подвергшееся нападению лаской.
К тому же щедро украшенной вкраплениями остатков еды.
Вдруг, все стали ходить с безукоризненно ухоженными бородами, точно такими же, как у Значимуса, а концы усов тщательно закручены и вытянуты в симпатичные маленькие завитки. И Стоик сильно подозревал, что они МОЮТСЯ, не говоря уже о пришивании пуговиц на рубашках и полировке шлемов до сияющего блеска.
— Что ты сделал со своей бородой? — сердито спросил Стоик у Брехуна, виновато прячущего глаза от Стоика, чей стог сена вдруг превратился в изобилие локонов.
