Кроме того, Мила беспокоилась еще и о своей опекунше. Смерть Гурия станет для Акулины страшным ударом, ведь совсем скоро, всего лишь через месяц, они планировали пожениться! Мила молилась, чтобы он был жив, и злилась, что не получает никаких вестей о его состоянии. Акулина наверняка приходила повидаться с ней. Мила была уверена в этом, как и в том, что к ней просто-напросто никого не пускают. Она даже догадывалась, кто отдал такое распоряжение. Владыка Мстислав — это, конечно же, был он.
По каким-то причинам, которые пока оставались для Милы не до конца понятными, Мстислав был настроен против нее. С первой секунды их встречи в доме Гурия он старательно искал свидетельства того, что на хозяина дома и на беглого некроманта напала именно она, Мила. К тому же, странным образом, в тот вечер все, как нарочно, было против Милы.
В первую очередь, конечно же, перстень Гурия с чароитом, который принес из леса Шалопай, а Мила машинально положила себе в карман. Разве ей могло прийти в голову, что это станет уликой против нее? В тот момент она ни о чем таком не думала — слишком беспокоилась о своем учителе.
Крайне неудачным совпадением стало то, что Некропулос был убит заклинанием «Резекцио» — тем самым, с помощью которого года полтора назад Мила отсекла старому некроманту руку, чтобы лишить его связи с кристаллом Фобоса. Этот кристалл вызывал в человеке ужасные приступы страха, и в тот момент Некропулос направил его силу против Милы. Для нее это была единственная возможность спастись…
Свою роль сыграло и разбитое зеркало, в котором хранилась Мемория с воспоминанием Гурия о смерти его сестры Лизы. Именно Многолик когда-то приговорил Лизу к смерти, выбрав из них двоих ее в качестве дани Гильдии. Это воспоминание доказывало, что Гурий не мог иметь ничего общего с Многоликом. Но, к величайшему изумлению Милы, зеркало оказалось разбитым, а Мемория уничтожена. Зато была обнаружена — на удивление оперативно — другая Мемория, с воспоминанием сестры Гурия. В этом воспоминании хранилось свидетельство того, что в молодости Гурий и Лукой были друзьями…
Все было против Милы, и Владыка Мстислав не преминул этим воспользоваться.
Мила не знала, какой властью он обладает. Гарик когда-то рассказывал ей, что в Триумвирате власть троих Владык равна. Но Мила не могла не заметить, как пресмыкались перед Мстиславом его подчиненные. Она никогда не видела, чтобы с таким же раболепием кто-то относился к Владыке Велемиру — с почтением, да, но не с раболепием.
Мила с глубоким вздохом посмотрела на столик напротив — там только что сама собой появилась тарелка с едой. На ужин сегодня была овсянка и вареное яйцо. Мила поморщилась и снова уставилась в окно.
Близился вечер. Через несколько часов истекут третьи сутки ее пребывания в этом месте. Сегодня опять никто не пришел к ней. Мила начинала подозревать, в чем состоял умысел ее тюремщиков. Возможно, Владыка Мстислав и его раболепствующие подчиненные полагают, что если она посидит несколько дней в изоляции, мучимая неизвестностью перед будущим, то так им легче будет добиться от нее признания вины.
Мила во второй раз посмотрела на столик с едой. Нет, к овсянке она, конечно, прикасаться не станет, а вот яйцо, пожалуй, съест. Позже. Когда ночью проснется от голода.
* * *
Ей снился лес. Мила шла по узкой виляющей тропинке. Было тихо — лишь шелестела в кронах деревьев листва. Судя по влажной коре и жемчужным брызгам, слетающим на землю с ветвей, недавно прошел дождь, хотя земля на прогалинах между зарослями папоротника казалась сухой.
Был солнечный день. Такой вывод Мила сделала из-за косых солнечных лучей, падающих на землю сквозь бреши в густых кронах. Здесь же, в глубине очень древнего леса, где самые низкие ветви находились высоко над головой Милы, а иной растительности, кроме папоротника, почти не было, царил коричневый сумрак.
Казалось, что в этом лесу, кроме нее, нет никого живого. Но это чувство не было пугающим, напротив, от безжизненности леса веяло умиротворением, покоем.
Какое-то время Мила неторопливо шла сквозь лес, не зная, зачем она здесь: просто гуляет, ищет что-то или, может быть, заблудилась. Вскоре тропа под ее ногами исчезла, а сквозь деревья проступили очертания какого-то жилья.
Это оказался перекошенный одноэтажный домик: деревянный, ставни закрыты, окна крест-накрест забиты досками. Он стоял вплотную к стволу огромной сосны — гигантские ветви, словно навесом, прикрывали заросшую мхом крышу. Дом смотрел на Милу своим единственным открытым глазом — маленьким ромбовидным чердачным окном, незаколоченным и даже незастекленным.
Мила уже сделала было шаг по направлению к дому, как позади нее раздалось низкое рычание. Она резко обернулась, скользя взглядом по просветам меж толстыми стволами старых деревьев, однако никого не обнаружила. Зверь — а кто еще способен рычать? — должно быть, прятался за одним из стволов.
Едва лишь она успела подумать, что ей, наверное, просто послышалось, как утробный рык раздался справа. Чувствуя, как пульс под кожей забился сильнее, Мила повернула голову, но опять ничего не увидела. В этот раз она была уверена, что ей не почудилось: зверь, который бродил вокруг нее кругами, оставаясь скрытым для ее глаз, прорычал громче. Он будто давал понять, что она больше не в безопасности, что он… рядом.
Мила и в самом деле ощутила, что умиротворение, навеянное лесом, исчезло без следа. Теперь ей стало страшно. Она очутилась одна в огромном старом лесу, и рядом бродил зверь, от рычания которого исходила угроза.
Мила едва дышала, внимательно всматриваясь в окружающий ее сумрак леса, но зверь был по-прежнему невидим. В этот момент громче прежнего он зарычал слева от нее. Мила дернулась и быстро повернулась — ничего. Ее охватила паника. Хоть бы как-то зверь выдал себя! Пусть бы под его лапой треснул сучок или шевельнулись раздвигаемые жесткими боками листья папоротника! Но зверь ходил вокруг нее кругами, как призрак.
Он снова зарычал. В этот раз за ее спиной. Его рычание парализовало ее. От страха Мила не могла пошевелить ни руками, ни ногами. Шея одеревенела. Еще один низкий, раскатистый рык — уже ближе.
«Бежать, — мысленно сказала себе Мила, — бежать!». — Но не могла сдвинуться с места.
Зверь приближался — рычание становилось все громче. Миг — ближе… Еще ближе… Еще… Мила медленно с усилием повернула голову, чтобы посмотреть в глаза зверя перед тем, как он бросится на нее… и проснулась.
* * *
Комната на одном из верхних этажей Менгира встретила ее ярким светом полной луны. Пробуждение было тяжелым, В течение нескольких минут Мила пыталась успокоиться, унять сумасшедшее дыхание и прогнать навеянный сновидением ужас. Но Милу не покидало чувство, что ее кошмарный сон остался с ней. Казалось, что зверь, который преследовал ее во сне, и сейчас по-прежнему где-то рядом — как будто он пришел по ее следу в явь и затаился до поры до времени.
Мила поднялась с кровати, подошла к столу и взяла с тарелки яйцо. Очистив его от скорлупы, откусила сразу половину. Она порадовалась, что яйцо сварено всмятку, а не вкрутую, иначе оно просто стало бы у нее в горле комом.
Расправившись с яйцом, Мила подошла к окну. Дождь наконец-то утих, но небо нависало над Троллинбургом давящим мрачным безмолвным предчувствием новой грозы. Холодный свет луны, которую плотным кольцом окружили тучи, дорожкой стелился вдоль комнаты — от самого окна до противоположной стены. На такой высоте ночное светило казалось Миле огромным, а размытые пятна желтого света от фонарей далеко внизу — совсем крохотными.
Разглядывать Троллинбург с такой высоты ночью было не слишком интересно — спящий город отсюда казался огромным черным морем. А смотреть на луну Миле вскоре надоело, поэтому с глубоким вздохом она отвернулась от окна, чтобы направиться обратно к кровати. Ее взгляд остановился на залитой лунным светом стене, напоминающей огромную простыню. Мила уже собиралась отвести глаза, когда стена вдруг… ожила.
Сотканная из лунного света простыня колыхнулась, словно под порывом, сквозняка, и тотчас что-то зашевелилось позади нее. Когда под этой простыней проступили очертания неправильного овала, Мила непроизвольно задержала дыхание. Миг спустя такой же овал появился чуть дальше. А следом, на некотором расстоянии, возник третий. Мила сделала шаг назад и уперлась поясницей в угол оконного проема. И в этот самый момент на лунной простыне обозначились очертания ладони: неестественно худой и длиннопалой.
Мир вокруг Милы словно замер. Она отчаянно хотела моргнуть, надеясь, что наваждение тотчас исчезнет, но не могла. Существа по ту сторону простыни зашевелились, а сама простыня вдруг стала прозрачной. И тогда Мила увидела лица…
Безгубые растянутые на пол-лица рты, казалось, были сшиты толстыми белыми нитками, а вместо глаз зияли круглые черные провалы. С той стороны по простыне, словно нащупывая разрыв в ткани, через который можно выбраться наружу, беспрерывно елозили длинные пальцы с заостренными ногтями. Существа издавали жуткие скрипящие и одновременно стонущие звуки, будто задыхались.
