— Я… я… п-понимаю… — Олег был так ошарашен, что даже толком не мог думать. — Но чем я-то…
— Да в том-то всё и дело! — оживился художник. — Я приехал сюда, потому что… скажем прямо, небольшой творческий кризис застиг меня за работой. Я составил пакет рисунков, но в нём не хватает главного героя. Конечно, можно поискать в базах данных снимки подростков из разных клубов и отрядов, но я не люблю такого, это отдаёт ремесленничеством. Я поехал сюда. Буквально только что с поезда — и вдруг встречаю такую натуру.
— Меня? — Олега покоробило слово «натура».
— Я неловко выразился, простите… — художник покачал головой. — Вы не могли бы разрешить мне выполнить с вас полдюжины набросков? Портрет и хотя бы четыре-пять в движении…
Олег нахмурился. Происходи это в его мире… будь у этого человека фотоаппарат… В этом случае Олег подумал бы сто раз. За пятью-шестью вполне невинными снимками речь могла зайти об «обнажённой натуре» — ну и далее по накатанной. Но…
Но, похоже, в этом мире и правда не было нужды выглядывать в замочную скважину.
— Ну хорошо, — Олег засмеялся. — Я согласен. Только…
— Вам нужны деньги? — мужчина полез в карман пиджака. — Мне ассигнованы определённые суммы… только нужно будет расписаться в бланке…
— Нет, — Олег покачал головой. — Я хочу, чтобы вы подарили мне один рисунок. Согласны?
* * *
На лежаке, поставленном боком, сидел коротко стриженый парень лет 16-17. Склонив голову к груди, он наигрывал на гитаре рваную, свирепую мелодию и пел — пел для ещё нескольких ребят, стоящих и сидящих вокруг:
— Боже, помилуй! Шкипер — не сдрейфь!
Да перископ — не выдай!
Нас одарили: скоростью — верфь,
и торпеды — победой.
Боже! Пошли нам заморский конвой,
Дабы сработать на славу:
орден «с дубовыми» в боевой
Рубке сверкает — по праву.
Ребята были одеты в военную форму — точнее, военно-морскую, только вместо бескозырок, для Олега прочно связанных с морем, были фуражки. Наверное, курсанты… Или тут их называют «гардемарины»?
— Крутит турбинами рурский мотор
с рокотом чертовых мельниц.
К дьяволу кайзера! Наш командор —
морем просоленный Дениц.
Мы — не потоплены. Что нам до них —
Пышно сидящих в Берлине?
Флаг спускайте?! Тойфель фюр дихь![46]
Мы на родной субмарине!
Мы будем драться — покуда соляр
плещется в недрах цистерны,
покуда команду не душит угар,
покуда винты без каверны.
Лишь бы удача не встала спиной,
да скрыла б наш след пучина…
Боже! Пошли нам заморский конвой —
и охрани Кригсмарине[47]…
Олег рассматривал рисунок. На нём он стоял на парапете, опираясь ногами сразу на два зубца. Смеялся, подбоченившись левой рукой, а правой — поднимал клинок вверх, и на самом его конце горело солнце.
Жаль, что нельзя будет увидеть книгу.
— Ты тоже думаешь, что кое-кто не придёт?
Артур подошёл и встал рядом. Олег, аккуратно свернув рисунок в трубочку, пожал плечами и тихо сказал:
— Знаешь… Если кто-то и не придёт — я не буду его винить.
— Да… — согласился Артур.
Макс с Димкой, сидя неподалёку на гальке, о чём-то разговаривали. Олег не уточнял, но, похоже, они всю ночь провели тут. Саша и обе Ольги (подошли вот-вот только) тоже были здесь. И Борька, и Маша с Кириллом…
Не было Генки, Тимки, Данилы и Юрки. Правда, как только Олег об этом подумал, младшие пацаны появились — шагали, таща какой-то свёрток.
В свёртке оказались тёплые пирожки с абрикосами. Пока ели, пришёл Генка, на ходу то и дело нагибавшийся, оттиравший руки песком. Руки были перемазаны смолой, Генка чему-то задумчиво улыбался и даже не заметил, что ему предложили пирожок.
Олег взглянул на часы, которые поставил по пляжным солнечным. Десять минут первого.
Юрки не было.
Ну что ж, подумал Олег грустно. Наверное, случается и так. И он не откажется от своих слов.
Не будет никого винить. Да и не в чем…
...Тень скользнула над пляжем. На песок опустилось «летающее блюдце» — и с него, махнув рукой какой-то девчонке, соскочил Юрка. Блюдце тут же стартовало к морю, а Юрка дерзко усмехнулся:
— Все в сборе? Пошли.
— Пошли, — сказал Олег. — Все в сборе.
И ещё раз там, где стоят часы.
На этот раз их вынесло прямо к чьему-то костру. Буквально в каком-то метре. Возле огня сидело человек десять, не меньше — мальчишки, девчонки, от 7-8 до 14-15 лет, разношёрстно одетые, кое-кто с оружием… Веселились и варили что-то в большущем котелке, судя по запаху — чай. Когда появилась компания Олега — разговор мгновенно умолк, но не испуганно, а удивлённо (Олег успел почувствовать, что говорили по-английски) — и на новоприбывших уставились с интересом.
— Хлеб-соль, — дурашливо поклонился Юрка.
— Чай-сахар, — указал на котёл светловолосый, чуть веснушчатый, сероглазый парнишка в кожаном, в шапке из лисьих хвостов и с М16 между колен. И почти тут же вскрикнул: — Олег?! Русский!
— Джок? — неуверенно спросил Олег…
...И Джок Рутберг, и Анри Халлман были тут. Со своими братом и сестрой. Правда, из всего снаряжения у них остались М16, кольты и штыки. Вся остальная одежда «подгуляла».
Около костра немедленно начался общий разговор, перемежаемый смехом. Олег, зачерпывая кружкой почти чёрный чай (американцы обычно чая не пьют, а вот гляди ты…), спросил:
— Ну что? Вижу, не только своих вытащили?
— Не только, — Анри улыбнулся. На его щеке виден был тонкий шрам. — Мы почти два месяца гуляли… Четыре кода прошли!
— Правда, один парень погиб. Не дождался нас… забили за побег, — печально добавил Джок, доставая набитую трубку и закуривая ей от головёшки. — И две девчонки не захотели вернуться.
— У нас погибших нет. Но трое остались, — Олег кивнул на трубку. — А как же вред для здоровья?
Джок поднял средний палец свободной руки в пространство. Анри заметил:
— В одном милом месте, где нас хотели выпотрошить и набить чучела, его назвали Дымящий Вулкан.
— А тебя называли Пукающий Зад, — дружелюбно огрызнулся Джок.
Да, юмор у них остался американским… Но, судя по лицам, вернувшись домой, эти мальчишки вряд ли теперь легко поверят, что ради защиты демократии надо убивать кубинцев, а негры и гомосексуалисты — лучшая часть общества США, подумал Олег. Он уже хотел озвучить эту мысль, но тут из темноты послышалось:
— А можно подсесть?
— Да ради бога, — сказал Артур, даже не оборачиваясь.
К огню подошёл мальчишка. Лет 15, с гитарой через одно плечо, старым рюкзачком через другое, в белёсых джинсах, подвёрнутых под колено, в свободной серой рубашке, босиком (лёгкие ботинки качались у рюкзака). На поясе — длинный нож и пистолетная кобура. На левом запястье — часы… нет, тяжёлый серебряный браслет-кольчуга с мелкими светящимися камешками — бриллианты?. Короткие светлые волосы-ёжик, серые глаза с искрами самоуверенности, ноги — в пыли…
— Меня зовут Талер, — сказал мальчишка. — Так вы говорите, подсесть можно?
Олег попытался почувствовать, на каком языке говорит гость.
И не смог…
… — Опять тобой, Дорога,
Желанья сожжены.
Нет у меня ни бога, ни чёрта, ни жены…
Чужим остался Запад,
Восток — не мой Восток…
А за спиною — запах пылающих мостов…
Да, многие пели под гитару в последний месяц жизни Олега. Но так — так не пел никто. Да и не мог, наверное, никто из людей так петь. Так пела бы гитара, оживи она вдруг и обрети человеческий облик.
— …Сегодня вижу завтра
Иначе, чем вчера.
Победа, как расплата, зависит от утрат…
Тринадцатым солдатом
Умру — и наплевать!..
…Я жить-то не умею — не то, что убивать…
Повесит эполеты
Оставшимся страна.
И к чёрту амулеты, и стёрты имена…
А мы уходим рано,
Запутавшись в долгах —
С улыбкой д'Артаньяна, в ковбойских сапогах…
И, миражом пустыни
Сражённый наповал,
Иду, как по трясине, по чьим-то головам!
Иду — как старый мальчик,
Куда глаза глядят…
…Я вовсе не обманщик — я Киплинга солдат…[48]
Талер прикрыл ладонью струны гитары и улыбнулся, глядя на слушателей. Неподалёку фыркали кони; чей-то мужской голос произнёс: «Ну что ты, пой ещё!»
— Ещё? — Талер чуть повернулся в ту сторону. — Могу и ещё… Кто-нибудь знает песню «Яблочко»? — это он спросил уже у мальчишек и девчонок у огня.
