Бахадыр, оставив на тумбочке фотоаппарат, опрометью кинулся из комнаты. Во дворе его вырвало.
Я не находила себе места. Эх, Бахадыр! Не можешь ты притворяться! Мог бы подлизаться к чернобородому, завоевать его доверие… Ох, этот чернобородый!
Видимо, еще тот пройдоха… Тут же спрятал фотоаппарат под подушку. Хоть и пьяный, а все же оказался смекалистее других… Неужели все наши планы вот так просто рухнут?..
Я страшно негодовала. Бахадыр, умывшись холодной водой, тихо подошел ко мне.
— Говорил ведь, боюсь, — сказал он виновато. — Сегодняшние гости какие-то другие… Когда меня этот, чернобородый, хотел напоить водкой, глаза у него были такие ледяные…
— Только у убийцы и могут быть такие глаза, — прошептала я.
— А почему ты, Угилой, считаешь, что он убийца? — удивился Бахадыр.
И я рассказала ему о снимке чернобородого, который видела в районном отделении милиции, а также о том, что фотоаппарат наш он спрятал.
— Ах, вот, оказывается, что!.. — вздохнул Бахадыр, побледнев.
В это время в доме открылась дверь и по ступенькам стали выходить гости. Двор сразу наполнился ядовитым запахом водки. Мы тут же спрятались в кустах райхона.
— Бахадыр, у тебя есть дома другая пленка? — спросила я шепотом.
— Кажется, да… А зачем?
— Чернобородый не заметил нас. Он, наверное, думает, что ты опьянел, лежишь где-нибудь… Возьми новую пленку и быстро замени ею ту, которая в фотоаппарате. Только не забудь выключить свет. И пусть фотоаппарат останется на месте…
Бахадыр пулей кинулся в дом. Снял с вешалки чапан[10] отца и в укромном уголке принялся за дело.
Я очень боялась, что бы гулявшие во дворе чегонибудь не заметили тьфу-тьфу! — как бы сделала тетушка Зебо, но все шло нормально… Джалил-ака шептался о чем-то с двумя мужчинами. А мне все казалось, что сейчас он или чернобородый, схватят Бахадыра и начнут его трясти и пытать, требуя: «Кто тебя подучил следить за нами? Покажи своих друзей! Мы с ними поговорим…» А если заметят меня, будет и того хуже. И дрожь пробирала все мое тело. Первый раз в жизни я так сильно боялась.
Наконец, Бахадыр вынес отснятую пленку. Вот молодчина! Неужели мой друг, который всегда ходил с самым унылым видом, способен на такое?! Как-то не верилось…
— Ты о чем это так задумалась? — спросил Бахадыр, передавая мне пленку. Он, видимо, почувствовал во мне какую-то тревогу…
— Удастся ли мне выбраться отсюда подобру-поздорову? — прошептала я.
— Ты спрячься пока за машиной, — стал учить Бахадыр. — Как только папа проводит гостей и зайдет домой, ты шмыг! — и на улицу…
Наконец, проводив гостей, Джалил-ака вернулся домой. Он постоял немного посреди двора и вдруг спросил Бахадыра:
— Этот чернобородый дядя не выходил?
— Не-ет, — ответил сын.
— Что за черт, заснул он там, что ли? — Джалилака задвинул калитку на засов, запер на замок ворота.
«Вот тебе и на, теперь придется мне, наверно, остаться тут до утра… — встревожилась я. — Будут они, в конце концов, спать или нет?»
— Бахадыр, а где бабушка? — донесся из темноты голос Джалила-ака.
— Легла спать.
— Иди разбуди! Пусть быстро приберется и постелит гостю!
— Постель уже готова, — ответил Бахадыр. — Пока вы разговаривали во дворе, я и постелил. Не надо будить бабушку.
Он думал, что бабушка спит… Но тут со стороны сарая послышался голос тетушки Зебо: — Ой, стыд-то какой… Эй, вставай, вставай! Здесь же овчарня… — Арон, лежа на грязной соломе, пробурчал что-то во сне.
— Эй, Джалилбай, Бахадыр, посмотрите-ка на этого «гостя»! — позвала тетушка Зебо. — Разлегся, как у родной тетушки на перинах… А тут баран, бедное животное, беспокоится, не находит себе места.
Джалил-ака направился в сторону сарая. Я осторожно выглянула из-за машины. Самое время бежать…
Нет, все-таки нельзя: могут заметить.
Тетушка Зебо продолжала огорченно ворчать:
— Уф-ф, все кругом осквернили! И все это ваша водка, сынок… Совсем не соблюдает святой пост.
— Хватит, мама, ворчать, лучше занимайтесь своими делами! — сказал Джалил-ака, с трудом поднимая гостя.
Пришедший в себя чернобородый кое-как встал.
Сделал несколько шагов к тетушке Зебо: — Что, матушка? Я все понимаю… Вот, устал маленько. Прости, ради бога, — и попытался было взять старушку за локоть. Потом стал плакать. — Мать и отец мои погибли в войну, понимаешь? Теперь их нет…
— Вай, вай, вай! — расчувствовалась тетушка Зебо и тут же спохватилась. — Джалил! Да забери ты его… Сколько живу на свете, еще ни один посторонний мужчина не касался моих рук. Грех, ох, какой грех! Столько дней соблюдала пост… И теперь — все осквернено!
— Что вы так расшумелись, мама! — вступился за чернобородого Джалил-ака. — Он увидел вас и вспомнил свою мать… Вот и расчувствовался, ведь вырос сиротой.
— Война! Уши б мои не слышали этого слова! Шайтан бы побрал его чувство, — продолжала ворчать тетушка Зебо. — Как я перепугалась, наступив ему на ногу в овчарне. Вот еще обуза мне!
Джалил-ака повел чернобородого в дом. Я тут же перебежала под окно. Тетушка Зебо, видно, приняла меня в темноте за кошку и громко сказала: «Брысь!» Как только она скрылась в своей комнате, я уже не боясь подняла голову и стала наблюдать за тем, что происходило в доме. Чернобородый, которого звали Ароном, с трудом разделся и улегся в постель. Но он не заснул.
Пьяный-пьяный, а не забыл про фотоаппарат. Взял его на ощупь, открыл и вынул пленку. Снова встал.
Достал из кармана зажигалку и направился к двери.
Придерживая пленку за один конец, Арон поднес пламя зажигалки ко второму, скрученному концу и выкинул загоревшуюся ленту на улицу. Сразу же неприятно запахло гарью. Наблюдавший за ним Джалил-ака в сердцах сплюнул: «Вот шельма! Надо же так напугаться фотоаппарата…».
Наконец они уснули. В окнах погас свет. И весь дом погрузился во мрак. Выйдя прямо босиком, Бахадыр тихонько открыл мне ворота. Я выбралась на улицу…
Мы, как никогда, возбуждены. Халил-ака выводит на экран ФС пленку, отснятую вчера Бахадыром. Сейчас мы все узнаем об этих сомнительных гостях. Не скрою, я восхищена смекалкой Бахадыра. Он все-таки сумел выбрать момент и сфотографировал очень осторожного и хитрого чернобородого. Да и других участников пирушки. Вот на экране высветилась ужасная физиономия Арона. Акбар ревниво подтолкнул меня локтем.
— Угилой!!
Я сразу поняла его обиду.
— Акбар, — заступился за меня Бахадыр. — Извини. Я не мог тебя вчера позвать. Сам понимаешь, папа сразу мог что-нибудь заподозрить. А Угилой как-никак девчонка… Она часто бывает у нас, помогает бабушке. И все равно она вчера старалась никому не показываться на глаза…
— Ну, ладно, ладно, хватит! — успокоил нас Халил-ака. — Сейчас не время обижаться друг на друга. Впереди еще столько дел…
В это время ФС зашипел, и на экране стали выплывать буквы:
«… Прекрасно, что я познакомился с этим пройдохой Джалилом. Приятели его, кажется, основательные ребята. Мне бы только толкнуть им свои драгоценности… А тот, которого называют Холодный Султан, тоже ничего. Говорят, он из благородного рода. Принц! Да и по нему это видно. Имеет дело с золотыми монетами. Ишь, как зажегся достать мне валюту!.. Эх, надоело жить кротом. Прятаться ото всех. Вот махну куданибудь за границу. Там-то уж поживу в свое удовольствие!.. Не пойму все же этого Джалила. Добытое тащит и тащит в дом. Детям, говорит… Если детям, зачем же собираться покупать жене бриллиантовые сережки за десять тысяч?.. Дались ему эти серьги!
Недоумок, а домище вон какой отгрохал! Разве можно в наше время так бездумно демонстрировать дармовые доходы? Попадется ведь, лопух!.. Да, денег горы, а ума не нажил. А вот дворик у него ничего… Здесь можно, можно кое-что припрятать. Дворик старый, неприметный, взять хотя бы овчарню, где я случайно днем очутился! Отличное место. Никому и в голову не придет, что там можно кое-что припрятать…».
Тут изображение на экране стало расплываться.
Не знаю, как в эти минуты чувствовал себя Халилака, но за Акбара, Бахадыра и себя смогу поручиться: мы были возбуждены, словно сделали величайшее открытие!
— Ну а теперь что будем делать? — спокойно спросил Халил-ака.
— Как это что?! — сказал взволнованно Акбар. — Сейчас пойдем к дяде Угилой и расскажем все как есть…
— Теперь, наверно, папу посадят, — печально вздохнул Бахадыр.
От этих слов мы застыли в молчании. Да и что можно было ответить нашему бедному другу…
— А ты что скажешь? — спросил Халил-ака, глядя мне в глаза.
— По-моему, нам лучше не спешить, — сказала я. — У нас еще нет достаточных улик.
Тут Бахадыр что-то вспомнил и торопливо проговорил:
— Утром я слышал, как папа говорил чернобородому: мол, достану через знакомого билет, и через дватри дня ты спокойно улетишь.
