— Леонора, прошу, мне нужна всего лишь одна минута. Я ведь знаю, что это игра, но не могу же я оставить их в беде. Вы же учили меня быть верным узам товарищества, разве не так?
Леонора не попалась на эту удочку.
— Эрнесто хочет сказать, что игра — это не действительность, твои друзья не погибнут, и ничего не случится. Даже если тебе кажется, что эти приключения захватывают дух.
Цицерон прищелкнул языком.
— Ничего подобного! Расскажите это Херхесу. Если Мириор, Тана и Варлик погибнут, Херхес сочтет меня предателем и выгонит из своего отряда.
— Херхес?
Эрнесто и Леонора недоуменно переглянулись. Цицерон заметил это.
— Херхес — командир.
— Вот как! И командир может судить и наказывать остальных, — насмешливо сказал Эрнесто.
Родителям было все равно. Они были готовы ухватиться за любую отговорку, считая ее достаточной, чтобы досадить ему. Жизнь родителей стала пошлой, скучной, и, чтобы придать ей хоть какой-то смысл, они не сумели придумать ничего лучшего, как изобретать смешные имена и вмешиваться в игры сына.
— Пожалуйста, разрешите мне подключиться на одну минуту, а после этого мы поговорим… — попросил Цицерон и уже более робко добавил: — По правде говоря, я вас понимаю, прекрасно понимаю, что вы думаете, будто я смеюсь…
Леонора поддержала сына.
— Пожалуй, дадим ему попрощаться с друзьями, затем побеседуем.
Но Эрнесто был непреклонен.
— Ни в коем случае! Это значит пойти ему на уступки. Зло необходимо вырывать с корнем!
— Вырывать? — воскликнул испуганный Цицерон.
Отец вынес свой приговор.
— Хватит. Сын, ты зашел слишком далеко!
Цицерон протер глаза и был готов расплакаться, но не из-за того, что услышал, а из-за того, как отец произносит слово сын, что звучало в его устах непривычно.
— Как вы можете такое говорить? Я ведь даже не успел побывать в логове Трамбла!
Что же он ляпнул! Ему было лучше заткнуть свой большой рот. Любая попытка оправдаться будет использована против него.
— Трамбл?
— Изумрудный дракон!
Цицерон не знал, что обвиняемые имеют право на адвоката.
— Скажи на милость, что же ты собирался делать в логове дракона?
Цицерон также не знал, что адвокаты советуют обвиняемым молчать.
— Биться и сразить его, чтобы захватить добычу.
Цицерону хотелось проглотить слова, которые он только что произнес. Если он и хотел извлечь из их беседы небольшую выгоду, то потерял этот шанс полностью. Не подумав, он дал родителям в руки козыри, которые позволят им терзать его всю оставшуюся жизнь.
Эрнесто от удовольствия потирал руки.
— Убивать и грабить!
Леонора была изумлена.
— Так ты этому учишься?
Цицерон начал защищаться глупо, безо всякой стратегии.
— Но я ведь не захватил добычи, не убил дракона и вообще ничего не сделал!
Голос Эрнесто прозвучал сурово:
— Цицерон! Помолчи!
Цицерон умолк. Родителям было безразлично, что он говорит или думает, их не интересовали ни его друзья, ни обязательства, ни даже последствия его действий. Их главным удовольствием было упиваться собственным красноречием.
— Какое твое… другое имя?
Цицерон опустил глаза, не зная, выдавать ли свое тайное «я» или хранить его в секрете.
— Раэйн.
Леонора с легкой дрожью в голосе спросила его:
— И кто ты? То есть я хотела узнать, в кого ты играешь?
Раз они дошли до этого, Цицерону уже было все равно.
— Я эльф-охотник.
— Дневной или ночной?
Эрнесто уставился на жену.
— Какое это имеет значение?
Леонора не к месту вздохнула.
— Оказывается, все не так уж плохо, — прошептала она, — с учетом всех обстоятельств.
Эрнесто не понял, что хотела сказать жена.
— Каких обстоятельств?
Леонора перешла к обороне.
— Эльфы хороши собой. Я хочу сказать, что они не уродливы.
— Все они уродливы! Эта игра сама по себе чудовищна!
Леонора не придерживалась столь радикальных взглядов.
— К сожалению, Эрнесто, нравится тебе или нет, эльфы изящны, особенно ночные.
Цицерон своевременно вставил слово:
— Я ночной эльф.
Однако родители не обратили на него внимания и продолжали спорить между собой.
— Эльфы-охотники изящны? А ты знаешь, сколько у этих изящных существ должно быть ужасного оружия?
— Я знаю, что говорю. Как-то раз я выходила в Интернет, чтобы больше узнать о волшебном мире и тому подобных вещах.
— Ты этим занималась?
— Разумеется, мне нужны были сведения, и я ознакомила тебя с ними. Я же тебе говорила…
— Но я ведь не знал, что ты добыла их из первых рук!
Цицерон хотел улизнуть, воспользовавшись удобным случаем, но его остановили.
— Куда это ты?
— Я… вы спорите… я не хотел мешать. Я только, я…
Цицерон так и не придумал правдоподобной отговорки.
— Садись и слушай, разговор еще не окончен.
Это не предвещало ничего хорошего.
— Чего вам еще надо? Я потерял своих друзей, все считают меня предателем.
— С этим покончено, — изрек Эрнесто.
— С чем покончено?
— С игрой. Caput, finito.[11]
Цицерон стал задыхаться, чувствуя себя так, будто ему отрубили голову и та покатилась и упала в корзину под гильотиной.
— Вот так сразу!
Леонора, грызя ногти, краем глаза взглянула на палача.
— Иначе нельзя. Если положить этому конец одним махом, будет не столь больно.
— Как это отвратительно!
— Ты должен стать обычным ребенком.
— И заниматься обычными делами, как остальные дети твоего возраста.
Цицерон рвал на себе волосы, думая, что у него остался лишь один выход, который родители сами ему и подсказали. Демагогия.
— Хотите, чтобы я принялся за наркотики? Вы этого хотите?
Родители умолкли и оцепенели.
— Если вы не знаете, то именно такими «обычными» делами занимаются остальные дети моего возраста, когда остаются одни.
Цицерон привел родителей в небольшое замешательство и продолжал в том же духе. Он застиг их врасплох.
— Или вы предпочитаете, чтобы я забухал?
Родители обменялись красноречивыми взглядами.
Цицерон попал в самую точку. В действительности, он был единственным сыном среди их друзей, который не напивался допьяна субботними вечерами.
— Хотите, чтобы я демонстрировал все, на что способен, пил прямо из горла и угодил в полицейский участок? Вы этого хотите?
Тут Цицерону следовало бы придержать язык, однако он, вдохновленный успехом, пошел дальше и перегнул палку.
— Или чтобы я устраивал скандалы, дал кому-нибудь по физиономии и поджигал контейнеры с мусором?
Цицерон распалялся все больше. У него здорово получалось.
У Леоноры сверкали глаза, а Эрнесто поглядывал на него искоса.
Родители ведь этого хотели? Они делали из Цицерона учителя риторики, а он им преподнес хороший урок демагогии. Однако он проявил фатальную нерешительность, раздумывая, не пригрозить ли тем, что он станет бомжом, террористом или самоубийцей.
Они перехватили инициативу и начали бичевать его.
— Нет.
— Не сбивай нас с толку.
— Цицерон, не неси чушь!
— Эта игра высушила у тебя все мозги.
— Скажем откровенно: это ПОРОК.
Цицерон был вне себя от ярости. Им нужны пороки? Они их получат!
Его карающий перст уперся в объемистый карман Эрнесто.
— А ты чем занимаешься? Куришь!
— Он взрослый, — Леонора рьяно бросилась защищать мужа.
Ситуация осложнилась. Цицерону не удалось разобщить их, он не сумел вывести их из себя, и оба родителя дружно набросились на него.
— И что же? Может, я жаловался на Эрнесто за то, что он отравляет мне легкие?
— Да прекрати же!
— А Леонора играет в карты!
Мать не стала дожидаться, когда муж начнет защищать ее. Она тут же перешла в наступление.
— Я играю со своими подругами.
— И что из этого? Это порок, дурной пример. Мне надо было подать на тебя в суд, написав представителю по защите прав несовершеннолетних, что ты подбиваешь меня играть в карты тоже, но я прощаю вас обоих, я ведь не такой злопамятный!
Родители на мгновение умолкли, и им потребовалось целых секунд десять, чтобы возобновить разговор. И они возобновили его в царственном множественном числе.
Родителей не интересовало, кого будут услаждать их голоса. Они были готовы на все. Отвратительно!
— Очень хорошо. До сих пор МЫ держали себя в руках, однако НАШЕ терпение не безгранично. МЫ тебя учили брать на себя ответственность. МЫ с тобой беседовали и решали все вопросы демократично.
Цицерон вставил слово:
— Поэтому вы не можете стать тиранами и просто так запретить мне все. Я имею право играть несколько часов в день. Я веду себя хорошо, я не бездельник, за какого вы меня принимаете. Я получаю хорошие оценки, разве не так?
