Олег Верещагин - Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

— Не так, — покачала она головой. — Жизнь — вещь серьёзная. Даже здесь. Особенно здесь… Ну что ты путаешься в шнуровке? Я специально не дошнуровала, неужели неясно?

— О, вот как, специально? — хмыкнул я, садясь удобней. — Ла-адно… Симпатично, и даже очень.

— Нахал, — заметила Танюшка, обнимая меня обеими рукам за шею. — Что там симпатичного? Купальничек у меня был симпатичный, но он, кстати, долго жить приказал. Совсем я одичала. Мне бы сейчас в галантерею. И денег. Знаешь, у меня четвертной остался в тумбочке лежать.

— Не остался, — заметил я. — Ты его давным-давно потратила…

Моя рука плавно, нежно гладила груди девчонки, и я чувствовал, как под пальцами тяжелеют, твёрдо набухают соски. Это было уже так привычно, и не хотелось верить, что первый раз я делал это совсем недавно, и не хотелось думать, как же я жил до этого… Наверное — никак. странно, но я не боялся потерять Танюшку. Я твёрдо знал, что не дам ей умереть раньше себя. а после моей смерти мне уже будет всё равно.

Я сидел без куртки. Твёрдые горячие ладони Танюшки плавно и сильно массировали плечи. У неё всегда были крепкие пальцы гимнастки, и это нажатие ощущалось необыкновенно приятно. Потом ладони опустились на мою грудь, а я скользнул руками на бока девчонки и замер, полузакрыв глаза и улыбаясь.

Чьё-то присутствие заставило нас вскинуться. Я рванул из ножен, лежавших рядом, палаш, вглядываясь в темноту. Танюшка быстрым движением выхватила из-за спины кинжал.

Пляшущий свет костра обрисовал тёмную фигуру, рыжими искрами зажёгся на каштановых волосах, одел медью узкое лицо. Танюшка, ойкнув, уронила кинжал и скрещёнными руками прикрыла грудь. Я чертыхнулся:

— Джек?!

— Прошу прощенья, — англичанин был босой, в одних кожаных штанах, но на поясе висел кортик. — Я увидел, что Татьяна ушла ночью одна и забеспокоился. Ещё раз прошу прощенья.

Он повернулся и так же бесшумно канул в ночь. Мы с Танюшкой посмотрели друг на друга и тихо рассмеялись.

— Он что, к тебе неравнодушен? — в шутку спросил я… и вдруг сам обеспокоился: — Тань?!.

— Наверное, да — кивнула она, но так, что все мои подозрения растаяли. — Он настоящий джентльмен. И очень несчастный…

— Танюшка, — проворчал я, потянувшись к ней, — смотри. В случае чего — убью его, тебя и себя. правда, не знаю, с кого начну…

— Ой-ой-ой, какой грозный… — мурлыкнула она, подаваясь навстречу. — Может быть, сейчас и начнёшь убивать? Нас, наверное, больше никто не побеспокоит?

— Думаю, что нет, — заметил я, активно начиная раздёргивать ремень на старых Танюшкиных джинсах.

— Ого, как заторопился, — продолжала мурчать она, наклоняясь чуть вбок и привставая. — Убивец… — добавила девчонка со смешком.

Дальше ничего особо членораздельного ни она, ни я не говорили.

Наверное — по крайней мере, мне так показалось в какой-то момент — в пещере все должны были проснуться. Потому что стонами на этот раз дело не ограничилось — Танюшка вопила так, что у меня заложило уши. Я, по-моему, тоже не отставал — во всяком случае, охрип, что обнаружилось уже позже.

— Убил? — поинтересовался я, валяясь рядом.

— Ой уж, — ответила она из полутьмы. — Я бы ещё могла.

— Ну — извини, — покаянно развёл я руками и потянулся. — Пошли, Тань?

— Не пойду я никуда, — отказалась она. — Тут заночую.

— Не выйдет, — поднявшись, я довольно легко поднял её на руки. Ощущение — непередаваемое. Татьяна, улыбаясь, приткнулась к моему плечу, потом попросила:

— Поставь меня, мы что, голые пойдём?..

…Джек сидел у огня — в одиночестве. Тезис, как гостеприимный хозяин, выставил часовых сам, а нам предложили просто отдыхать. Так что это было странновато.

Не не удивительно.

Я присел рядом, придвинув ноги — если честно, замёрзли и набились — к огню. Помолчал, спросил:

— Слушай, ты когда босиком привык ходить?

— На третий год, — не удивился Джек. — По-моему, да, на третий…

— А ты таких ребят не знал, — я напряг память, но вспомнил только двоих: — Макс Одер и Питер Седжвик?

— Знал, — так же спокойно ответил он. — Это наши, англичане, только попали сюда позже, когда всё уже рухнуло. Они были где-то на востоке… Ты что, виделся с ними?

— Погибли в мае 85-го, — ответил я. — Они и ещё один… забыл, ирландец какой-то.

— Генри О'Нэйл, — определил Джек. — Скорее всего… Они вместе ходили… Значит, погибли. Ну что ж… А что ты мне хотел сказать?

— Джек, — напрямую начал я, — Таня — моя девушка. Только моя. И если она нужна тебе, то вставай и пойдём драться. Насмерть. Но даже если ты победишь — не факт, что она станет твоей после этого.

Англичанин довольно долго молчал. Потом тихо сказал, глядя в огонь:

— Я не буду причиной вашего разлада. Ты мне нравишься, князь. Слишком нравишься, чтобы портить тебе жизнь.

— Хорошо, — отсёк я. — Теперь вот ещё… Если вдруг случится так, что я не вернусь из этого похода… или ещё откуда-то… Вот тогда, Джек, не дай Танюшке остаться одной. И в первую очередь посмотри, чтобы она не вздумала уйти следом за мной. Ей может стукнуть в голову такое.

Вот на этот раз он удивился. Даже, пожалуй, обалдел. Уставился на меня, недоумённо моргая, потом наконец выговорил:

— Но послушай… почему просишь меня?! У тебя хорошие друзья…

— Хорошие, — кивнул я. — Но они должны думать и о себе. И о своих девчонках. А ты сможешь думать только о ней.

Джек помедлил. Достал из ножен меч и поднялся. Постоял. Я наблюдал за ним снизу вверх. Джек медленно опустился на колено и протянул мне бастард, держа его на ладонях обеих рук и глядя мне прямо в глаза:

— Клянусь, — отчётливо произнёс он, — пока я жив — я буду твоей девушке надёжным щитом и другом. Только другом, князь.

Я коснулся его меча. Джек поймал им лежащие ножны, вбросил в них оружие и сел.

— Принц Чарльз — какой он был? — поинтересовался я. Джек снова немного удивился, но ответил охотно:

— Да каким… Храбрым. Скрытным. И никогда никому ничего не прощал. Он был хорошим вождём и… королём. Вот и всё. Друзей у него не было. Вождю трудно иметь друзей.

— Да, трудно, — задумчиво согласился я. И, поднявшись, собираясь идти спать, убеждённо повторил: — Очень трудно, Джек.

Утром, ещё до того, как мы проснулись, неожиданно прошёл весенний дождь — бурный, шумный и короткий. Я слышал сквозь сон, как он лупит по камням и листве, шумит по скальному карнизу над входом. Потом кто-то спросил по-французски (а я понял сквозь сон): "Кончился?" — и чьё-то утвердительное бормотание.

Вставать я не спешил — наслаждался балдёжным состоянием, этими негромкими разговорами, дыханием Танюшки рядом. Кстати, подумал я, а у нас уже все спят рядом со своими девчонками… а Щусь с саней?

Утренний покой накрылся никелированным тазиком. Я сел, тем же движением подогнув ноги.

Да, Щусь спал возле Сани. Само по себе это не выглядело чем-то странным (вон и Олег Фирсов с Бассом валяются рядом, перепутавшись ногами и руками). Если не знать, что к чему.

Я мысленно даже не сплюнул — смачно харкнул. И потянулся за туфлями.

Сколько раз я это видел — в кино, когда солдат уходит на фронт, прощается с девушкой, и это прощанье длится, длится, и ни он, ни она не могут найти в себе силы его оборвать.

Меня всегда раздражали эти куски фильмов, потому что — по моему мнению — они мешали воспринимать течение событий. А оказывается, что я просто-напросто был дурак и не лечился, потому что уже десять минут стоял, держа ладони Танюшки в своих, сжав их перед грудью.

И не мог уйти.

— Я пошёл, — вздохнул я и, отпихнув локтем рукоять палаша, последний раз сжал ладони Танюшки и зашагал по тропинке вниз.

Я уходил не последним. Меня широкими шагами нагонял Север, придерживая на бедре шпагу, а ещё несколько человек — изо всех трёх отрядов — по-прежнему стояли возле пещеры с девчонками.

— С Кристинкой попрощался, — печально сказал он, подлаживаясь под мой шаг. — Плохо мне как-то, Олег.