– Все равно ничего не понимаю, – сказал Гарри.
– Он действовал так, как положено окаянту – иными словами, надежно хранил часть души владельца и, без сомнения, препятствовал его смерти. В то же время было очевидно: Реддль хотел, чтобы дневник был прочитан и часть его души завладела другим человеком, а чудовище Слизерина вышло на свободу.
– Наверное, чтобы его дело не пропало зря, – предположил Гарри. – Ему хотелось показать, что он – наследник Слизерина, а в то время как еще он это мог сделать?
– Совершенно верно, – кивнул Думбльдор. – Но разве ты не понимаешь, Гарри: Вольдеморт специально предназначал свой дневник для некоего будущего ученика «Хогварца», а значит, с замечательным равнодушием относился к драгоценной частичке собственной души, спрятанной в той тетради. Ведь профессор Дивангард объяснил: окаянт нужен, чтобы хранить часть души в тайном и безопасном месте. Его нельзя бросать где попало, поскольку его могут уничтожить – что в результате и произошло: благодаря тебе одного фрагмента души Вольдеморта более не существует.
– Небрежное отношение Вольдеморта к этому окаянту показалось мне крайне зловещим. Это означало, что он создал – или хотел создать – несколько окаянтов, тогда потеря одного уже не была бы губительной. Я не хотел в это верить, но иначе все теряло смысл.
– Затем, два года спустя, ты сообщил мне, что в ночь, когда Вольдеморт вернул себе свое тело, он сказал своим приспешникам нечто крайне существенное и страшное: «я, дальше других зашедший по дороге, ведущей к бессмертию». Так ты передал его слова. «Дальше других». Мне показалось, что я, в отличие от Упивающихся Смертью, понимаю их смысл. Он имел в виду окаянты, во множественном числе, Гарри, чем, по моим сведениям, не мог похвастаться ни один колдун до него. Тем не менее, это вписывалось в мою теорию: ведь с годами лорд Вольдеморт все больше терял человеческий облик, а подобное превращение могло объясняться только тем, что он исковеркал свою душу сверх пределов, условно говоря, допустимого зла…
– То есть, убивая других, он стал неуязвим? – спросил Гарри. – А почему, раз уж он так стремился к бессмертию, нельзя было создать или украсть философский камень?
– Именно это, как мы знаем, он и пытался сделать пять лет назад, – ответил Думбльдор. – Полагаю, однако, что по ряду причин философский камень казался лорду Вольдеморту куда менее привлекальной альтернативой, нежели окаянты.
– Эликсир жизни действительно продлевает существование, но пить его надо регулярно; вечно, если речь идет о бессмертии. Следовательно, Вольдеморт всецело зависел бы от эликсира, и если б тот кончился или его отравили, или украли философский камень, Черный лорд умер бы, как самый обыкновенный человек. Помни, он – одиночка. Думаю, что любая зависимость, пусть даже от эликсира, для него невыносима. Разумеется, чтобы вырваться из того кошмарного полусуществования, на которое он обрек себя, попытавшись тебя убить, Вольдеморт был готов пить что угодно, но только ради возвращения своего тела. После этого, я убежден, он возлагал надежду на окаянты: ему требовалось лишь обрести человеческий облик. Понимаешь, он уже был бессмертен… или близок к бессмертию, насколько это вообще возможно для человека.
– Но сейчас, когда у нас – благодаря тебе, Гарри! – появилось принципиально важное воспоминание, мы ближе, чем кто-либо прежде, подошли к разгадке неуязвимости лорда Вольдеморта. Ты слышал его слова: «Не лучше ли, не надежней, расщепить душу на большее количество частей? Например, семь – самое могущественное волшебное число, не будет ли семь…?» Семь – самое могущественное волшебное число. Да, полагаю, мысль о душе, поделенной на семь частей, очень привлекала Вольдеморта.
– Он создал семь окаянтов? – потрясенно проговорил Гарри. Некоторые портреты заахали от ужаса и негодования. – Но ведь они могут быть спрятаны по всему свету… зарыты… невидимы…
– Рад, что ты осознаешь всю серьезность стоящей перед нами задачи, – спокойно отозвался Думбльдор. – Но для начала, Гарри, окаянтов не семь, а шесть. Седьмая часть души, пусть донельзя изуродованная, обитает в возрожденном теле Вольдеморта. Благодаря ей длилось его призрачное существование во время изгнания; без нее он бы попросту лишился своего «я». Этот осколок – его последний оплот; именно в него должен целить тот, кто хочет убить лорда Вольдеморта.
– Хорошо, пускай шесть окаянтов, – сказал Гарри, хоть уже и не с таким отчаяньем, – все равно, где их искать?
– Ты забываешь… один ты уже уничтожил. А я уничтожил второй.
– Правда? – радостно спросил Гарри.
– Абсолютная, – ответил Думбльдор и поднял почерневшую руку. – Кольцо, Гарри. Кольцо Марволо. Должен тебе сказать, на нем лежало чудовищное проклятье. Если б не мои – прости за нескромность – выдающиеся таланты и не своевременная помощь профессора Злея, которую он оказал мне, когда я вернулся в «Хогварц» со страшной раной, я бы сейчас не рассказывал тебе эту историю. И все же, высохшая рука не кажется мне чрезмерной платой за седьмую часть души Вольдеморта. Кольцо больше не окаянт.
– Но как вы его нашли?
– Ты ведь знаешь, что я уже очень давно задался целью выяснить как можно больше о прошлом Вольдеморта. Я много путешествовал по местам, где он когда-то бывал, а на кольцо наткнулся среди развалин дома Монстеров. Очевидно, Вольдеморту удалось запечатать в перстень часть своей души, он больше не хотел носить его на пальце и, защитив множеством сильнейших заклятий, спрятал в лачуге, где когда-то жили его предки (правда, Морфина под конец переправили в Азкабан). Он же не подозревал, что в один прекрасный день я приду к полуразвалившемуся домику и начну искать магические тайники.
– Но праздновать победу рано. Ты уничтожил дневник, я – кольцо, однако, если наша теория о семи частях верна, остается еще четыре окаянта.
– Которые могут быть чем угодно? – уточнил Гарри. – Старыми консервными банками или, я не знаю, бутылками из-под зелий…?
– Ты сейчас говоришь о портшлюсах, Гарри, это их полагается маскировать под обыкновенные, не привлекающие внимания предметы. Но чтобы лорд Вольдеморт хранил в консервной банке свою драгоценную душу? Ты забыл, что я тебе показывал. Вольдеморт всегда обожал трофеи и ценил вещи с великим магическим прошлым. Его гордыня, вера в собственное превосходство, твердая решимость занять выдающееся место в колдовской истории – все это наводило на мысль, что к выбору окаянтов он подойдет с особенным тщанием и выберет предметы, внушающие почтительное благоговение.
– В дневнике не было ничего особенного.
– Дневник, как ты сам сказал, служил доказательством того, что Вольдеморт – наследник Слизерина; уверен, ему придавалось колоссальное значение.
– Хорошо, сэр, а другие окаянты? – спросил Гарри. – Вы представляете, что это может быть?
– Могу лишь догадываться, – ответил Думбльдор. – По уже названным причинам я склонен полагать, что лорд Вольдеморт должен был предпочесть вещи, сами по себе обладающие известным величием. Поэтому я постарался вернуться в прошлое Вольдеморта и найти свидетельство существования артефактов, исчезновение которых связывают с его именем.
– Медальон! – громко воскликнул Гарри. – Кубок Хельги Хуффльпуфф!
– Совершенно верно, – улыбаясь, кивнул Думбльдор. – Я мог бы дать на отсеченье… если не вторую руку, то уж парочку пальцев точно, что именно они стали окаянтами номер три и четыре. С остальными двумя – тут мы опять исходим из предположения, что всего их создано шесть – дело обстоит сложнее, однако я рискнул бы высказать следующую догадку: заполучив вещи Хуффльпуфф и Слизерина, Вольдеморт вознамерился разыскать что-то, оставшееся от Гриффиндора и Равенкло. По реликвии от каждого из основателей школы; для Вольдеморта эта идея несомненно была очень притягательна. Не знаю, нашел ли он что-нибудь, принадлежавшее Равенкло, но единственный предмет, сохранившийся после Гриффиндора, пребывает в целости и сохранности.
Думбльдор показал изувеченной рукой себе за спину, на стеклянный ларец, где хранился инкрустированный рубинами меч.
– Вы считаете, сэр, он поэтому хотел вернуться в «Хогварц»? – спросил Гарри. – Чтобы найти вещь, принадлежавшую кому-то из основателей?
– Именно, – подтвердил Думбльдор. – Но, увы, это нас никуда не ведет, потому что, получив отказ, он лишился возможности обыскать школу – так я, во всяком случае, думаю. А потому вынужденно прихожу к выводу, что Вольдеморт не смог реализовать свою честолюбивую мечту и собрать по одной вещи от каждого из основателей «Хогварца». Он определенно добыл две – максимум, три реликвии – вот все, что можно с уверенностью утверждать.
– Даже если он добыл что-то, принадлежавшее Равенкло или Гриффиндору, все равно остается шестой окаянт, – сказал Гарри, подсчитывая на пальцах. – Или ему удалось достать и то, и другое?
