М-м-м! — застонал папа и, тяжело вздохнув, взглянул на меня. — Своими бы руками прибил тебя, да только руки у меня теперь коротки.
И он, снова застонав, перевернулся на живот. Я осторожно присела рядом и стала поглаживать папину голову.
Ты хоть понимаешь, что натворила?
Вообще-то я не очень понимала, отчего папа так сердит. Раз он заколдован, то значит — раньше или позже будет расколдован. Если бы меня кто заколдовал, чтобы я на время стала взрослой, я бы только обрадовалась.
У меня были дела. Много дел, которые я должен был решить за свой отпуск здесь, на родине. Причем от меня требуется, чтобы я был ВЗРОСЛЫМ. И вместо меня никто их не решит. И даже ты со всем своим волшебством не сможешь их решить. Потому что мне не объяснить тебе всего. Ты просто не поймешь. Ну как я, к примеру, приду куда– нибудь и скажу: «Извините, обычно я очень большой…» Тьфу, черт побери, даже говорить не хочется.
Тут вернулся дед Кузя, держа в обеих руках по сумке.
Вот, я вам поесть тут собрал. Вы ж не пойдете к Варваре? Ну и еще кое-что нашел для тебя…
Крестный вытащил из кипы вещей красненькую рубашонку и цветастые шорты, кепочку и сандалии. Папа скептически оглядел все это:
— А трусы где?
Вот, все здесь, в кулечке, — склонился над папой дед Кузя и погладил его по головке. Ну что поделать, если малышей, когда они не плачут, всегда хочется погладить? Только папе это не понравилось:
Отойди, Петрович, от греха подальше.
Но тот внезапно развеселился:
А то что? Ну что ты мне сделаешь? Вот захочу сейчас и отшлепаю.
Папины глаза сузились в щелочки:
Ну попробуй.
И тут уже вмешалась я:
Папа, ну-ка прекрати сейчас же, ну что ты как маленький…
Мы, наверное, вспомнили, как смеялись в сарае, потому что захохотали одновременно. Правда, на этот раз успокоились гораздо быстрее.
Чуть погодя папа ушел на кухню переодеваться, а когда он появился, то мы с крестным снова рассмеялись. Перед нами стоял, напыжившись, маленький мальчик, исподлобья посматривавший на нас.
Ладно, решим все после завтрака.
Сандалии оказались папе чуть велики, и крестный переделал дырки, зато у папы появилась нормальная обувка.
На улицу мы решили не выходить. Дед Кузя теперь остался с нами на положении равноправного заговорщика.
Обсуждать в общем-то было нечего. Раз я не могла превратить обратно папу в нормального взрослого, значит, надо было обратиться за помощью или советом к знающим людям. Ни папа, ни крестный среди волшебников знакомых не имели. Да и у меня было только одно знакомство. Мы немного поспорили, одна я полечу или с папой. Но, поскольку я чувствовала себя виноватой перед ним, то согласилась взять его с собой.
Дед Кузя сбегал в сарай, принес оттуда кой-какие инструменты и стал делать двухместную метлу. Папа путался у крестного под ногами, а тот цыкал на него в ответ. Один только раз он дал папе рубанок, но тот сразу же уронил его себе на ногу. Мы рассмеялись, а папа обиделся и надолго отошел в другую комнату.
А потом мы до вечера играли в карты. Дед Кузя стал нашей связью с внешним миром. Он кормил нас, приглядывал, когда мы выходили во двор, чтобы никто не заметил папу. А желающие пообщаться с папой были, но дед Кузя всех их гнал за ворота. Одна бы я без него не справилась. Да и с папой теперь он общался лучше, чем я.
Я никак не могла определиться, как теперь вести себя с родителем. С одной стороны — раз он меньше меня, я должна приглядывать за ним. С другой стороны — старший все– таки.
Тут я подумала: а что, если не получится папу вернуть в нормальное состояние? Что скажет мама? Ужас…
Когда окончательно стемнело, дед Кузя, убедившись, что поблизости никого нет, поманил нас на улицу. Мы вышли, и я вскочила в седло. Дед Кузя подхватил папу и посадил на второе сиденье передо мной. Я перехватила поудобнее руки и устремилась в небо.
Метла как будто сама знала, куда ей надо лететь. Папа сначала молчал, а потом, обернувшись, попытался перекрикивать ветер:
— Как здорово! Я никогда не думал, что это так здорово! Может быть, ради одного этого полета и надо было мне превратиться в малыша? Если бы я был взрослым, то постеснялся бы с тобой лететь.
Тут во мне почему-то появилась уверенность, что нам предстоит еще не один такой полет, но сообщать папе свою догадку не стала.
Между тем он стал ерзать, озираясь по сторонам.
А ты неплохо летишь! Километров сорок-пятьдесят в час гонишь, — одобрил папа. — Не слабо.
И снова продолжал ерзать. Я попыталась объяснить, что он мне мешает управлять метлой. Он посидел чуть-чуть спокойно и снова принялся егозить, так что пришлось дать ему хороший подзатыльник. Он сразу же обиделся, зато успокоился.
Полет закончился под присмотром ярко-желтой луны прямо на крыльце домика Хранительницы леса. Я позвонила в колокольчик, и дверь тут же открылась.
Входи, Ника, входи, — позвала из гостиной Хранительница. — Я так и знала, что ты вскоре прилетишь.
Мы вошли в дом и поздоровались. Я держала папу за РУку.
Ой, а это что за славный малыш с тобой? Как тебя зовут, глазастик?
Я не успела вмешаться, как папа ляпнул:
Я Никин папа, а зовут меня Владимир Тимофеевич. С вами я уже заочно знаком.
Что-о-о?! — воскликнула хозяйка, да так и замерла с открытым ртом. Пришлось ей объяснить, в чем дело. Но лишь когда папа утянул ее за руку к дивану и усадил рядом, она понемногу пришла в себя.
А потом случилось то, что и я предполагала! Едва взрослые собираются вместе, рядом с ними для детей места не находится. Папа тут же сделал попытку увести Хранительницу на кухню, а меня оставить в гостиной. Но, использовав силу, я воспротивилась этому. И тут меня поддержала хозяйка:
Владимир Тимофеевич! Ребенок имеет право знать все, что с ним связано. Так что давайте поговорим при ней.
Папа немного покрутился по гостиной, разглядывая картины на стенах и фарфоровые статуэтки на полочках, а потом обернулся к хозяйке:
У вас выпить не найдется? Мне много не надо, так, пол бокала шампанского вполне хватит.
Хранительница улыбнулась:
Я слышу речь не мальчика, но мужа. Но, во-первых, в этом доме нет алкогольных напитков, а во-вторых, ребенку спиртное противопоказано. А вы, несомненно, сейчас являетесь ребенком. Зато сока — сколько угодно. Сейчас принесу.
Потом мы стали чаевничать, как и в прошлый раз. А папа и Хранительница стали обсуждать, что можно предпринять в этой ситуации.
Как я поняла из их слов, я ничем не могла помочь папе. Мое волшебство заключается в том, что я могу делать многое: изменять живые существа и неживые предметы, но обратно превращать их мне не по силам.
Они немножко поиспытывали меня и окончательно убедились в этом. Я легко превращала яблоко в грушу и грушу в ананас. Но уже один раз превращенная вещь расколдовываться ни за что не хотела. И муха, став белкой, не хотела больше быть насекомым.
Сама Хранительница тоже помочь была не в силах. Но она рассказала нам, как можно добраться до одного лешего, большого, по ее словам, мастера всяческих превращений. По убеждению Хранительницы, он нам должен был обязательно помочь.
После этого взрослые вновь заговорили о всяких непонятных вещах. Я сначала слушала, время от времени задремывая, а потом вышла во двор и решила полетать. По крайней мере, гораздо больше удовольствия, чем слушать умные разговоры и ничего в них не понимать.
Налетавшись вволю, я вернулась в дом за папой. Нам ведь нужно было до рассвета вернуться домой. Он не хотел, но я настояла на своем, и мы стали прощаться с Хранительницей.
За всю обратную дорогу папа не проронил ни слова, видимо, серьезно думал. Хотя и так все было ясно. Найдем лешего, и наше приключение кончится.
Мы возвратились в наш дом. Папа уже устал, это было видно по его слипающимся глазам. Я помогла ему помыться, уложила в кровать, и пока подтыкала одеяло, он уже заснул. Проверив везде свет и закрыв дверь, улеглась и я.
Глава VII ВСТРЕЧА С ЛЕШИМ
Собраться в путь было делом двух минут. Нам помогал дед Кузя, буквально на глазах помолодевший от соприкосновения с тайной и волшебством. Он ходил в магазин, приносил еду, и вообще иногда казалось, что это он главный герой разыгравшейся драмы, а не мы с папой.
На этот раз решено было лететь днем. Это ни у кого не вызывало сомнений. Для нашей метлы дед Кузя притащил откуда-то огромный мешок, так что при встрече никто бы не догадался, что у нас в руках. Он же предложил отойти от деревни километра на два в укромную лощину на опушке леса и уже оттуда стартовать. С околицы нас не должны были заметить, потому что ни у одной избы на эту сторону не было окон. Кроме того, еще накануне по собственной инициативе дед Кузя самолично распространил по деревне слух, что Тимофеичу, то есть папе, якобы срочно пришлось уехать в город и бросить на его, деда Кузи то есть, попечение дочку, то есть меня. За что и был нещадно отруган. Папа бегал с утра по горнице и кричал:
