– Никто не знает, – сказал Андрюша. – Он никогда не вылазит. Наверно, стесняется.
Пим-Копытыч выбрался из-под крыльца. Он тянул за собой старинный чёрный телефон с проводом. Поставил аппарат в траву, снял трубку, дунул в неё. Послушал, обрадовался:
– Лукошич, ты? Здравствуй, милый! Как вы там? Существуете ещё? Ну и ладушки… Ладно, ладно, загляну как-нибудь, гостинец принесу. Специально бутылку припас. Вот новая порция отстоится… кхе… – Он смущённо оглянулся на Уков. Обрёл деловой тон: – Вот что, Груздь, у меня проблема. Тут ребятишки пришли, спрашивают, не сыщется ли у вас кусок экранированного кабеля. Чем толще… Что? Сколь метров? – Пим-Копытыч опять оглянулся на мальчишек. Пека поднял руки с растопыренными пальцами. – Говорят, метров десять… Вишь, новое у них изобретение… Ты уж постарайся, за мной не постоит… Вот и чудненько, Груздик! Ай, какая ты добрая душа!.. Скажу, скажу…
Пим-Копытыч положил трубку, повздыхал, поулыбался сквозь клочья бороды. Сообщил:
– К вечеру обещал доставить. На это место, по своим, значит, каналам. А вы приходите с тележкой, а то ведь тяжесть такая…
– Ура! – сказали Андрюша и Пека. А Олик добавил вполголоса:
– Большое спасибо.
Пим-Копытыч опять покивал и покряхтел. Потом спросил:
– А Егор-то Николаича встречаете? Как он там? Чего-то не заглядывает ко мне. Раньше-то, когда диссертацию писал, то чуть не каждый день ходил советоваться. Как, мол, Пим-Копытыч, подскажите, правильно ли у меня данный заговор записан? Я ему тогда много чего надиктовал из того, что помню…
– Недавно он заклинашку от комаров составил, – сказал Андрюша, – От супер-кулексов. Только она плохо помогает.
– Не надо было ему хорошую отметку ставить за эту… за дис-сер-тацию, – сказал Пека.
– А я знаю, в чём дело! – оживился Пим-Копытыч. – Он сам виноват! Зачем-то вставил слово “кукуруза” вместо другого, научного. Побоялся лишней сложности. Надо-то вот так:
Егор-маркер,
Пустота,
Восемь кошек,
Три хвоста.
Шиш на мышь,
Гипотенуза,
Не садись, комар,
На пузо.
А у него: “Шиш на мыло, кукуруза…” Сразу такое… диссонанс между лингвистической структурой и магик-полем. А кулексам того и надо… Я эту ошибку только вчера открыл. Вы её вставьте на место, “гипотенузу”-то…
– Вставим! Спасибо, вам, Пим-Копытыч! – Андрюша обрадованно дрыгнул покусанными ногами. – Всем расскажем!
– Ага… Ну, мы пойдём, – решил Пека. – Значит, до вечера…
– До свидания, – почтительным шёпотом сказал Олик.
Пим-Копытыч заметно опечалился:
– Уходите, значит… Опять мне одному тут. Поговорить не с кем…
– Мы ещё придём, – виновато пообещал Андрюша.
– Оно конечно. Придёте, а потом опять домой… Эх, мне бы сюда какого-нибудь постоянного жителя. Всё думаю, котёночка бы где найти. Он бы мурлыкал под боком, а я бы его гладил…
– Тут вроде бы котов хватает, – неуверенно заметил Пека.
– Да они все большие, самостоятельные. И характер бродячий, разбойный. А мне надо маленького, чтобы ласкать да заботиться…
– Мы поищем, – пообещал Андрюша. – Поспрашиваем у соседей. Вам какого надо? Рыжего, серого или ещё какого-нибудь?
– Да всё равно. Лишь бы ласковый…
Когда шли обратно, Олик сперва молчал, потом стал что-то бормотать и напевать. Кажется, песенку “Жили у бабуси…” Но скоро он запел громче, и оказалось, что слова другие:
Жили мы у Кука,
Три весёлых Ука!
Один серый, другой белый,
Третий из бамбука.
– Почему это “у Кука”? – поинтересовался Андрюша.
– Так придумалось. Ну будто на островах Кука в Тихом океане.
– Серый и белый – это ещё ладно. А кто из бамбука-то? – подозрительно спросил Пека.
– Разумеется, я! Мама говорит, что я тощий, как бамбуковая удочка!
“И голова у тебя бамбуковая”, – подумал Пека. Но не сердито уже, а почти добродушно.
Оказалось, что преобразователь конструкции Маркони устроен совсем не сложно.
Со двора заволокли на чердак деревянную, бочку, выбили у неё дно. Опоясали бочку ровными витками кабеля в свинцовой оплётке. Кабель в свою очередь обвит был тонким ленточным проводом. Провод Маркони подключил к “Проныре”, а концы кабеля вывел к щитку с рубильником. И объяснил:
– Главное-то не в этой системе. Главное в программе.
Он был сегодня сумрачен. Судя по всему, любовь к безжалостной Глории снова съедала его душу. Это было опасно: угнетённое состояние могло сказаться на результате эксперимента. Чтобы отвлечь Маркони от сердечных мук, все наперебой кинулись расспрашивать: что за программа и как она составляется?
Маркони отвлёкся:
– Что значит “какая программа”! Сами не соображаете? Кап должен превратиться в человеческого ребёнка, а не в крокодила какого-нибудь. Значит, нужна обобщённая схема личности лет десяти. По-моему, ему примерно столько по человеческим понятиям.
– А по-моему, он чуть постарше, – заметил Сеня. Ему хотелось, чтобы Кап оказался ровесником.
– А мне кажется, что, наоборот, помладше, – сказала Варя.
– Возьмем среднее. А там сработает автоматическая коррекция.
– Чего? – спросил Пека.
– Влияние схемы индивидуума на сконцентрированное биополе с закодированными данными.
– А-а, – сказал Пека с удовлетворением.
Матвей-с-гитарой перестал дергать струны и спросил озабоченно:
– Долго её составлять, программу-то?
– Чего там долго. Я же по готовым образцам… Ты, Матвей, не бренчи, сидите все тихо. Я начинаю… Это уловитель информации… – Маркони взял со стола фанерную коробку с жестяной воронкой. От воронки тянулся к “Проныре” красный провод. Маркони навёл воронку на Сеню. Экран замигал, на нём появились круглые пятнышки.
– Это что? – поежился Сеня. – Он, значит, все мои данные отпечатывает?
– Не все, а основные параметры… Потом перенесу на перфокарту… Можешь, Абрикос, быть свободен.
– Хочу тоже, – заявил находившийся тут же Никита. Сеня сказал:
– Ты ещё маленький. Из-за тебя Кап получится таким мелким. И приставучим.
– С меня тоже не надо записывать, – предупредил Матвей и укрылся за гитарой. – Я уже чересчур… Перерос, в общем.
– Потом сниму данные с Уков, и всё сбалансируется…
Уки начали приглаживать волосы, как перед фотосъемкой.
Варя сказала:
– Пеку не надо, он неряха. Зачем программировать такую обормотистость?
– Я запишу и Олика, – объяснил Маркони. —Получится среднее арифметическое.
– Вроде меня, да? – с пониманием вставил Андрюша. Пека мстительно сказал:
– А с Варвары ничего писать не надо. Схема развалится.
– Это почему?! – возмутилась та.
– Потому что ты девчонка. А Кап – он же пацан!
– А с чего ты это взял?
– Как это “с чего”? Ребята, она в своём уме?
– Нет, это, наверно, вы не в своём, – заявила Варя. – Почему вы все решили, что Кап – мальчик? Потому что имя такое? Но оно ведь даже и не его собственное, это Егор Николаевич придумал…
И тут все растерянно запереглядывались. А Маркони заскрёб в затылке.
– Ёлочки-сосеночки… Вопрос-то и правда невыясненный.
– Да ладно, – беспечно сказал Матвей. – Автоматическая коррекция сама, небось, это дело решит…
– Ну да, “решит”. Расхлёбывай потом… Кап!
По правде говоря, про самого-то Капа в перепалке забыли. Он сидел, как обычно, на краю банки, мерцал, болтал прозрачными ножками, но сказать ничего не мог – “Сверчок” был выключен. Маркони торопливо нажал клавишу. Из сверчка послышался кукольный голосок:
– Привет! Вы что это тут громоздите?
– Привет, Кап! Это преобразователь, тот самый, – бодро объяснил Маркони и слегка засмущался. – Слушай, тут такой вопрос. Невыясненный… Ты мальчик или девочка?
– Как это?
– Ну… разве у вас нет разделения на мужской и женский род?
– Я что-то не врубаюсь…
– Вот бал… то есть напряги соображение. У тебя сколько родителей? Два?
– Два! Ипу-ннани и ипу-ддули.
– А кто из них папа и кто мама? – вмешалась Варя.
– Я не врубаюсь…
– А ты врубись, елки-палки! – начал раздражаться Маркони. Но сдержался. – Они разве совсем одинаковые?
– Нет, что ты! Ипу-ддули заботится об энергии, и доставляет её ипу-ннани и мне. Он любит путешествовать… А ипу-ннани чаше всего рядом со мной. Воспитывает меня и жалеет… – Голосок в “Сверчке” заметно дрогнул.
– Всё ясно, – сказала Варя.
– Ничего не ясно, – нахмурился Маркони. – Может, у них-это… матриархат… Кап, а кто тебя на свет родил? Или как там у вас? – Он покосился на Варю.
– У нас это очень просто! Когда две капли хотят, чтобы появилась третья, ипу-ддули сплющивается в линзу. И направляет на ипу-ннани тоненький лучик от Лау-ццоло. Появляется искорка, и от ипу-ннани отделяется живая капелька. Только она сперва беспомощная…
