Пит Рушо - Сказки дальнего космоса

Сказки про трех котят, живших в подвале, рассказывал мне в детстве старший брат. Так уж получалось, что у нас все друг другу что-нибудь да рассказывали. С тех пор прошло много-много лет, сменилась эпоха, и я соскучился по тем временам, не потому, что времена эти были очень уж счастливые, а потому, что это было наше детство. И я решил записать истории про котят. Брат сказал мне: давай, действуй. Я стал действовать.

Эта история произошла давно-давно, когда мир был наивнее и проще. Когда люди смотрели на небо с особым чувством, а первые катастрофы в космосе казались страшнее самых ужасных событий на Земле.

Сейчас, сидя на диване у Александра Андреевича, Удильщик вспоминал события того далекого майского утра с необычайной отчетливостью. Всё представлялось ему настолько ярко, как будто было вышито гладью на белых чехлах диванных подушек. Удильщика даже немного удивляло, что из трех братьев только он один помнил, что тогда произошло. Они все были еще очень маленькими, но Удильщик почему-то запомнил всё, в подробностях и цвете, а братья знали про этот грузовик только с его слов.

Они возились и тузили друг друга на бетонном полу. Мантейфель выгибал спину, распушая хвост морковкой, наступал боком, а Пашка, перевернувшись на спину, пытался ухватить его зубами под брюхо. Удильщик бросался на них двоих с разбегу, растопырив в прыжке все четыре лапы, как белка-летяга. Пыль, поднятая их потасовкой, сияла в солнечном луче подвального окна. Ему и Пашке хотелось подольше погреться на теплом светлом пятачке, но Мантейфель наступал рыжим кособоким дикобразом с неутомимым однообразием самозабвенного драчуна. А потом, среди звонкого чириканья воробьев, доносившегося со двора вместе с криками «палочки-выручалочки Катя!», среди этих мирных и привычных звуков раздался скрип и скрежет открываемой вдалеке подвальной двери, послышались шаги, и кто-то сказал с пугающей интонацией сломанного репродуктора: «Поймаем сейчас всех!»

Их мама — серая пятнистая кошка, стала хватать котят по одному за шиворот и вытаскивать через окошко на улицу. Она бросала их в траву палисадника и прыгала назад за следующим котенком. Последним она схватила Удильщика, потому что он спрятался от мамы между трубой и дырявым корытом. Уже прыгая с сыном в зубах на улицу, кошка была замечена людьми. Люди подбежали к подвальному окну, пытаясь оттуда достать котят, но было слишком далеко. Чья-то рука тянулась и тянулась из подвала, пока мама-кошка не саданула по этой руке когтями. Рука с криками убралась.

«Идем в обход, — забубнили в подвале, — наверх бежим, там их поймаем!»

Далее в памяти Удильщика хранился грузовой пятитонный автомобиль, казавшийся ему таким большим, что вызывал недоумение способностью поместиться в голове маленького котенка. Так вот, около подъезда стоял зеленый грузовик с зелеными бортами и брезентовым верхом. Весь кузов его был заполнен разнообразными вещами. Там были шкаф книжный и шкаф платяной, чемоданы, перевязанные веревками, и просто чемоданы, мешки, коробки, ящики, сумки, два велосипеда, узлы. И ведра с ботинками внутри. А с краю стояла незакрытая картонная коробка, наполненная всяким хламом и игрушками.

Сейчас Удильщик догадался бы, что на этой машине переезжают на дачу, но когда мама схватила его за шкирку, залезла с ним в кузов и оставила в коробке с игрушками, он об этом и не думал. Если бы он понял это тогда, может быть, их жизнь сложилась бы по-другому.

Кошка-мама аккуратно, одного за другим, положила всех трех братьев в коробку, спрыгнула на асфальт, взяла в зубы оброненный при погрузке носовой платок и стала ждать. Удильщик смотрел на нее, замаскированный колесами и гусеницами заводного игрушечного трактора. Из подъезда выбежала тетка с разодранной рукой, ее противный мышиного цвета халат был заляпан кровью.

— Вон она! — закричала тетка, как бывает вскрикивает оглушительно и вдруг телевизор, с поломанным регулятором громкости.

— Вон она! — вопила тетка, — гаденыша своего уносит!

Кошка-мама с платочком в зубах бросилась бежать, догнать ее, разумеется, было невозможно, но ободранная тетка и еще какой-то человек в сапогах и почему-то в галстуке, погнались за ней, удаляясь от грузовика, где в коробке были спрятаны котята.

Удильщик хорошо помнил, как пятнистая мамина спина мелькнула последний раз в кустах за качелями и исчезла. Позже, когда они жили на другом конце города, Удильщик, увидев серую кошку с белыми пятнами, не раз замирал душой, и сердце в нем на миг останавливалось. Но пятнистая кошка оборачивала к нему спокойные чужие глаза, он понимал что ошибся, сердце его срывалось с места, его бросало в жар, и он мучительно стыдился того проблеска мимолетной надежды, той секунды счастья, за которую почти успевал поверить, что снова видит ее.

Сразу же вслед за страшными живодерами из подъезда вышли двое детей, их папа и бабушка. Но они не видели этой погони и не знали, что здесь творится. Дети несли с собой последние оставшиеся вещи, вероятно, самые ценные. Это были две стеклянные трехлитровые банки, завязанные сверху марлей. В каждой банке сидело по зверю. Если бы Удильщик в то время разбирался бы в зоологии, он, наверное, решил бы, что это крупные морские свинки, а может быть, очень маленькие австралийские вомбаты. Бабушку усадили на мягкие узлы под самым носом у котят. Ей же поручили беречь банки со странными зверями. Шофер, вылезший из кабины, захлопнул задний борт, закрыл брезентовый полог. Папа, дети и шофер уселись в кабину грузовика.

— На Водный стадион за кроватью еще заедем, и всё! — крикнула им бабушка напоследок, мотор заревел, машина дернулась, стала раскачиваться и скрипеть, ветки деревьев зашуршали по брезенту, пятна света поползли как-то боком, и Удильщик понял, что они поехали.

Путешествие было ужасным. Это главное, что помнил Удильщик об их поездке. Путешествие было ужасным. Еще он помнил, что во время пути, странные звери в банках подавали ему непонятные знаки. Они показывали лапами все время одну и ту же комбинацию: два пальца правой лапы, два раза две растопыренные пятерни и три пальца правой. Удильщику наконец надоело смотреть на жестикуляцию баночников, он показал им кулак, они обиделись и отвернулись.

А грузовик все ехал и ехал. Бессчетное количество раз он поворачивал, накреняясь набок так, что казалось, шкафы в кузове обязательно упадут, и, кажется, только звери в банках радовались этим крутым виражам. Когда машина останавливалась на светофоре, Удильщик думал, что это конец пути, но они снова трогались, и в треугольную дырочку разорванного навеса можно было увидеть оранжевый капот с хромированным оленем, квасную бочку на углу и афишу кинотеатра: Сегодня: «Фантомас». Скоро: «Верная Рука — друг индейцев». И снова: светофор, круглая дощатая будка газетного киоска, тоннель под железнодорожной насыпью, человек на костылях в картузе льняного цвета, грохочущий трамвай и собака, желающая прокусить им заднее колесо.

— Аникеевка, Аникеевка. Понятное дело. Аникеевку-то как не знать! — говорил шофер, открывая задний борт. Удильщик не заметил, как заснул в дороге. Они остановились около большого незнакомого дома, чтобы забрать кровать и ехать дальше.

— В Аникеевке моей свояченицы племянник кочегаром работал. Так он мозоли на руках алмазным напильником…

В это время котята как горох посыпались со страшной высоты из машины на тротуар и опрометью скрылись в кустах. Бабушка так их и не увидела, а шофер не стал привлекать внимания к побегу котят, потому что боялся, что их сейчас начнут разыскивать и ловить, потратят на это уйму времени, а шофер — он тоже человек, и ему хотелось вернуться домой после рейса пораньше.

Когда крики играющих во дворах детей стихли, и окна в домах погасли одно за другим, котята, спрятавшиеся в непролазных кустах крыжовника, наконец поняли, что наступила спасительная ночь, и за ними никто не гонится. Котята попытались понять, как им быть дальше. Сразу и всем стало понятно, что они, как Робинзоны Крузы, попали в совершенно неизвестное им место. И точно так же, как кораблекрушение с галантной предусмотрительностью снабдило Робинзона Крузо самыми необходимыми вещами, так и выпрыгивание из коробки не прошло для братьев даром. Но набор их трофеев не столько радовал утилитарной практичностью, сколько поражал высокой поэзией бессмысленности.

Удильщик (за что он и получил свое имя) весь был обмотан рыболовной леской с поплавками и грузилами, а на голове у него оказалась фуражка отчасти похожая на солдатскую бескозырку времен русско-японской войны, отчасти, на опрокинувшийся трехногий табурет. Удильщик уверял, что это фуражка капитана дальней космической разведки гефардов.