Не мог я распознать Алойзи и по лицу, потому что, как вам известно, этот мошенник умел маскироваться и принимать вид любого человека.
Так что остались лишь ноги. Сказандцев тринадцать человек, а остальное население состояло из коренных трехногих адакотурадцев и их детей, родившихся от смешанных браков со сказандцами; эти дети были двуногими, зато имели по три руки, и узнать их не составляло труда.
Пробираясь сквозь толпу с потупленным взором, я отмечал в памяти двуногих сказандцев.
Первым был король Кватерностер I, далее – премьер Трондодетрон, затем – министрон Погоды и Четырех Ветров Лимпоторон и министрон Мира Трубатрон, наконец – четыре меньших министрона и пять сановников из окружения короля.
Я еще раз проверил свои подсчеты. Все сходилось. Двуногих сказандцев было тринадцать. Наша группа состояла из девяти человек. У остальных было по три ноги, и, стало быть, они являлись адакотурадцами.
Вероник повел самостоятельное наблюдение. Сначала, правда, он ошибся в счете, не взяв в расчет короля, но в остальном наши данные совпадали.
– На арифметику полагаться нельзя, – шепнул мне на ухо старый привратник. – Порой пятью десять – пятьдесят, а порой – ползлотого. Столько пан Хризантемский дает, когда я открываю ему ворота.
Тем временем гости подкрепились яичницей, и прислуга убрала сковороды. Придворный музыкант исполнил на ракушках Марш Бойцовых Петушков, после чего начался концерт.
Трехрукие девушки исполнили на двойных скрипках Торжественный Гимн Яйцу. Каждая из них двумя руками держала две скрипки, а третьей – водила смычком. Музыка была так хороша, что мне захотелось ее воспроизвести. Послушайте: «Пи-пи-взззз-ффф-фф-дли-дли-дли-мг-мг-рс-рс-тффф…»
Разумеется, это всего лишь небольшой фрагмент, но, надеюсь, он поможет представить себе все произведение целиком. Что же до исполнения, то могу заверить: благодаря проворству рук и пальцев скрипачек смычок вовсе не был виден, зато струны от трения раскалились докрасна.
Гости встряхивали в такт часами, и в сочетании с музыкой это производило столь ошеломляющее впечатление, что Кватерностер I едва не расплакался.
Затем певицы исполнили сказадакотку о несушке на слова министрона Художественных Дел Трубатрона.
Этот знаменитый сказадакоточник трудился над текстом песни два года, так что она достойна быть переведенной на наш язык:
Кво-кво-кво-квочка, поднатужься, дочка!
Кво-кво-кво-квочка, яичко нам дай!
Очень мы любим каждую квочку,
Ведь кво-кво-кво-квочки обогащают край!
Кво-кво-кво-квочка, не топай ножкой!
Своею нас милостью не оставляй!
Работай на совесть, кво-кво-кво-квочка,
Кво-кво-кво-квочка, яичко нам дай!
За певцами на сцену вышел танцевальный ансамбль и лихо сплясал акробатический танец адакоточичу. Он состоял из быстрой чечетки на трех ногах с тройным притопом, затем шло двукратное приседание с одновременным выкидыванием средней ноги вперед.
Быстро вращались раковины, соединяя отдельные марши в одну нескончаемую мелодию, Кватерностер I с удивительным чувством ритма бил в корабельный колокол своего фрегата. Зал гудел и гремел, а адакотурадцы ударяли часами об пол в такт адакоточиче.
Непривычные к такому гвалту дочери пана Левкойника позатыкали себе уши, зато пан Клякса следил за танцорами с нескрываемым интересом и даже дирижировал одним пальцем, как заправский капельдинер.
Но вот, когда танцоры снова пошли вприсядку и стали выкидывать средние ноги вперед, у одного из них нога внезапно оторвалась, пролетела над головами сидевших в зале и со всего маху ударила Кватерностера I по носу. Оглушенный король сполз на палубу. Музыка сразу же прекратилась, и все в изумлении замерли. Один только пан Клякса не потерял самообладания и воскликнул:
– Адась! Ты понимаешь что это такое? Эта нога была привязана! Алойзи притворялся адакотурадцем! Смотри… Вон он! Удирает! Господа, за мной!
С трудом протискиваясь сквозь толпу остолбеневших гостей, мы бросились к выходу. Пан Клякса с развевающейся по ветру бородой лез вперед, как танк, за ним я, за мной – Вероник, а позади всех, подпрыгивая, словно мяч, несся пан Левкойник.
Выскочив из зала, мы скатились с лестницы и бросились в погоню.
Если бы Алойзи не удирал, узнать его в толпе нам бы не удалось. Но он боялся, может, не столько нас, сколько королевской стражи и грозящего наказания за оскорбление высочайшей персоны. Так что он мчался, не оглядываясь, будто за ним волки гнались. Проскочив Лактусовую Аллею, площадь Желтка и улицу Белка, он юркнул в один из боковых переулков. Тут он мгновение поколебался и нырнул в ближайший подъезд. Мы ринулись вслед за ним и, перепрыгивая через три ступеньки, помчались с этажа на этаж. И вот, в тот самый момент, когда беглец уже собирался выскочить из слухового окна на крышу, пан Клякса схватил его за ноги.
– Попался! – пропыхтел ученый. – Попался, Алойзи! Не бойся, я не сделаю тебе ничего плохого! Не вырывайся! Алойзи, дорогой, это же я, Амброжи.
Мы вытащили Алойзи с крыши. Вероник крепко держал его за руки, а я за голову. Пан Клякса достал из своих бездонных карманов отвертку и ловко открутил за ухом у Алойзи небольшой винтик.
– Я расстроил его двигательный механизм, – грустно признался он. – Теперь не убежит.
Алойзи застыл, как кукла, и только монотонно бормотал:
– Не убежит… Не убежит… Амброжи портач… Амброжи мухомор… Амброжи шляпа… Амброжи бракодел…
– Потише, Алойзи, – сказал я. – Тут посторонние… Что они могут подумать? Нехорошо…
– Как дам пинка в зад! – процедил Алойзи сквозь зубы. К счастью, ноги его не работали. Пан Клякса внимательно оглядел его и наконец кивнул нам:
– Господа, надо его отнести домой. Нас ждет нелегкая работа.
Вероник молча подхватил Алойзи под мышки и стал спускаться по лестнице.
Мы вышли на улицу. Стояла поздняя ночь. Окна уже погасли, и лишь изредка навстречу попадались запоздавшие прохожие. Одним из них оказался Зызик, удивленно оглядевший Алойзи.
– Интересно… все время ходил на трех ногах, а теперь их только две… Я его знаю… Он мне говорил, что его отец превратился в птицу… А сегодня уверял, что приехала его невеста…
– А дальше? – вскричал пан Левкойник.
– Дальше? Просил дать ему ключ от Королевского Сада.
– Ну и, дальше-то что? – настойчиво допытывался розовод.
– Подарил мне золотые часы, вот я и дал ему ключ… Он обещал утром вернуть.
– Резеда! Моя Резеда! – воскликнул пан Левкойник. – Он спрятал ее в Саду… Пан Адась, надо идти туда! Скорее!
Вероник положил Алойзи на газон и стал методично обшаривать его карманы. В одном из них он действительно нашел медный ключ и двойную платиновую пружину. В другом – большую круглую пуговицу.
– Понятно, – заявил пан Клякса. – У него выпала пружина правильного мышления… А может, сам ее нечаянно выковырял… Теперь мне все ясно. Адась, сходи, пожалуйста, с паном Левкойником в Королевский Сад за Резедой. Зызик вас проводит. А мы с паном Вероником пойдем домой.
Вероник поднял Алойзи, забросил его на плечо и многозначительно произнес:
– Эту пуговицу я видел уже дважды. Интересно!
Ни слова не говоря, пан Клякса отобрал у привратника пуговицу и сунул ее в жилетный кармашек.
– Возвращайтесь с Резедой! Пан Вероник, в путь! Борода начеку.
Сказав это, он зашагал вместе с привратником прочь, насвистывая на ходу Марш Оловянных Солдатиков, из чего я заключил, что ему в голову пришла чрезвычайно мудрая идея.
А мы трое, подгоняемые паном Левкойником, скорым шагом двинулись к Королевскому Саду, где, судя по всему, Алойзи спрятал Резеду.
Прокат самокатов в это время уже не работал, а Королевский Сад находился далеко за городом – так что шли мы очень долго и успели наговориться обо всем.
Зызик, который тоже побывал на приеме у Кватерностера I, сообщил, что хотя король и не пострадал, но страже отдан приказ найти злодея.
– Я видел эту ногу собственными глазами, – сказал он. – Она была набита опилками и куриными перьями. И хотя преступник использовал искусственную ногу, он будет отвечать за то, что дал королю пинок. У нас пинать королей не разрешается. Ему грозит суровая кара.
Некоторое время мы шли молча. Меня очень беспокоила судьба Алойзи, хотя Зызик и не заметил в нем сходства с личностью разыскиваемого террориста.
Пан Левкойник то и дело забегал вперед, но тут же возвращался, боясь нас потерять. Этим он мне напоминал одного знакомого пуделя, который на прогулке с хозяином вел себя точно также.
Полная луна освещала нам дорогу и заговорщицки подмигивала одним глазом, точь-в-точь как пан Клякса, когда хотел сказать что-нибудь гениальное. Мы шли по широкой эвкалиптовой аллее, по обе стороны которой тянулись небольшие фермы птицеводов-единоличников. То тут, то там запевали петухи. Известно, что некоторые из них страдают бессонницей и потому приступают к работе раньше положенного. Петушиное пение привело Зызика в такой восторг, что он стал хлопать руками по бедрам и кричать звонким голосом, как взаправдашний петух.
