«Предатель!» — оборвалось Тимошино сердце.
— Гы-гы! — засмеялся дубиноголовый Барабан. — Это!..
Он заботливо поправил на Дуне шарф и, отсчитав десять шагов, достал из кармана пластмассовую трубочку, промокашку и стал жевать ее, по-коровьи ворочая чугунной челюстью.
Тимоша был потрясён поведением Булкина и не сразу сообразил, что собирается делать Барабан. А тот тем временем не торопясь скатал шарик, прицелился и плюнул. Мокрый шарик пролетел у Тимошиного пылающего уха.
Он вздрогнул, невольно сжал кулаки.
— Э-э! — угрожающе сказал Барабан и показал кулак. Кулак этот даже издали выглядел тяжелее, чем булкинские гантели. Тимоша представил, как этим кулаком Барабан размахивается… Он даже зажмурился от страха!
Вторая пуля из мокрой промокашки пролетела мимо его головы.
«Ладно хоть, промокашкой, — подумал он. — Обидно, конечно, зато не больно! Да и что я могу? Барабан ведь вон какой здоровенный…»
И тут Тимоше показалось, что он видит фотографию дедушки-солдата. Того самого, который погиб на войне. На войне, где было, наверное, в сто раз страшнее и враг был посильнее какого-то Барабана…
Только на секунду мелькнуло перед Тимошей дедушкино лицо.
— Я же трус! Трус! — прошептал мальчик, сжимая кулаки, и покраснел от стыда так, словно его опустили в кипяток.
Третья промокашечная пуля угодила Дуне в лоб. И тогда он кинулся на обидчика.
Конечно, силы были не равны! Конечно, Дуня наткнулся на стопудовый кулак Барабана, как на стену. И упал! Но тут же поднялся и, закрыв глаза, молотя руками по воздуху, опять ринулся на врага.
Громкий вопль заставил его остановиться. Малыш на велосипеде, убегая от бабушки, заехал на спортплощадку. Он быстро сообразил, что тут неладно, и поднял тревогу. От детской площадки, размахивая вязанием, зонтиками и газетами, ринулись бабушки.
«Взвейтесь, соколы, орлами!» — гремел с булкинского балкона марш.
И под его воинственную музыку, выдвинув вперёд коляски с орущими внуками, развёрнутой боевой цепью наступали бабушки.
— Ах ты негодяй! Мы тебе покажем, как маленьких обижать! — доносились их крики.
Хоть и тугие мозги были у Барабана, но тут он сообразил быстро, на чей счёт эти слова и чем для него эта атака закончится.
Втянув голову в плечи, он рванул по гаревой дорожке не хуже чемпиона Олимпийских игр… И всё же перепало ему по могучей спине зонтиком, а пониже — вязальной спицей!
— Ах бедная девочка! — запричитали старушки над освобождённым Тимошей. — Что же ты нас раньше не позвала?
— Я мальчик, — сгорая от стыда, прошептал Тимоша. — Просто… Просто я слабак!
И две горячих слезы нечаянно выкатились из Тимошиных глаз.
Ни на кого не глядя, он прошёл между оторопевшими старушками, мимо колясок с младенцами и зашагал куда глаза глядят.
— На Булкина надеялся! Помощи ждал, — шептал Тимоша. — Трус… Трус и всё! Старушки спасли!.. Как девчонку, как маленького!..
Глава четырнадцатая
Разговор
Он шёл долго. Какие-то улицы, незнакомые дома проплывали мимо него. А он всё шагал и шагал.
«Всё это потому, что я Барабана боялся! Если бы не боялся, ни за что он бы меня не победил! Но я трус… А ещё дурак! — казнил себя Тимоша. — Физику с физкультурой спутал!»
Но самая страшная мысль была о том, что никогда, никогда он больше не взлетит туда, где синева, простор и облака.
— Неужели никогда? — повторял мальчик.
Незаметно он оказался в огромном парке, и большие деревья обступили его со всех сторон… В парке было сумрачно, на аллеях ни души.
«Ну вот, — подумал Тимоша. — Ещё, кажется, и заблудился! Всё один к одному!»
Он никогда не уходил так далеко от дома.
«Наверно, уже поздно! Дома волнуются!» — думал он.
Но в какой стороне его дом, куда идти, он не знал, а спросить было некого.
Сумерки сгустились из-за надвинувшихся низких серых туч. Закрапало.
«Теперь совсем расхвораюсь», — подумал Тимоша обречённо, бредя по тёмной аллее. Ветер вертел и гнал осенние листья.
«Как же я отсюда выберусь?»
Странное оцепенение, равнодушие охватило его. Ему захотелось лечь на кучу жёлтых листьев, лежать неподвижно и ни о чём не думать.
— Надо идти, — шептал он себе. — Ничего, куда-нибудь да выйду, нужно только идти всё время вперёд.
Далеко между стволами деревьев мелькнул просвет, и мальчик повернул в ту сторону.
Аллея закончилась. Впереди на площадке между вздыбленными глыбами горел огонь.
Языки пламени высвечивали золотые буквы на полированных огромных каменных плитах.
Мальчик протянул руки к огню. Огонь трепетал на ветру, будто шёлковый.
— Здравствуй, — услышал Тимоша. Ему показалось, что это прошелестело из огня.
— Здравствуйте! — ответил мальчик. Он нисколько не испугался, потому что голос был добрым и каким-то удивительно знакомым, точно Тимоша его уже много раз слышал. — А вы где? Кто вы?
— Я твой дедушка.
— Мой дедушка погиб на войне, — вздохнул Тимоша. — Обещал вернуться и не вернулся…
— Раз солдат обещал, он своё обещание выполнит! Это точно… — сказал голос. — И я тоже вернулся. Только уходил живым, а вернулся… Вечным огнём. Памятником…
И тут Тимоша сообразил, где находится. Ведь здесь, в центре города, у Вечного огня, Тимошу принимали в октябрята! Рядом с этими гранитными глыбами тогда он показался себе чуть больше муравья.
— Да ты не сомневайся… Я действительно твой дедушка. Вон, прочитай.
Огненный блик высветил среди других фамилий одну.
— Наша! Наша фамилия.
— А имя читай…
— Ти-мо-фей.
— Да… Тебя ведь в мою честь назвали. Ну что, поверил теперь?
— А разве памятники разговаривают? — усомнился мальчик.
— Памятники кричат. Только нам о пустяках говорить не положено. А у тебя, мне кажется, что-то стряслось. Верно, милый?
— Откуда вы знаете? — прошептал мальчик.
И он почувствовал, что глаза у него защипало.
— Ну-ну! — сказал голос — Полно горевать-то. Давай поговорим. Сюда многие с бедой приходят. Помогает.
— Я не могу, — вздохнул мальчик. — Я же вас не вижу.
— А ты меня вспомни! Вспомни. Я ведь в памяти твоей живу… Пока ты меня помнишь, я и жив.
Тимоша глянул в огонь и увидел, что там, по ту сторону огня, возникла знакомая фигура в ватнике, солдатских ботинках, в старой ушанке и широких штанах… Совсем как на фотографии над Тимошиной кроватью.
— Не горюй только, — сказал солдат Тимоше. — Справимся с твоей бедой. Как думаешь? Главное — не унывать.
— Да я ничего… — ответил мальчик. — Знаешь, я… летал… и…
— Ну, так это у тебя наследственное. — В голосе солдата прозвучала даже гордость. — Я тоже летал.
— Ты не думай, я без мотора…
— И я без мотора. Какие моторы — сорок первый год! Враги знаешь как напирали! — вздохнул солдат, присаживаясь к огню. — Земля стонала, а вода горела. Меня тогда контузило. Крепко контузило! Я слух потерял. Вдруг слышу: с того берега реки, где наши оставались, меня раненые зовут. Кто шёпотом, а кто и совсем молча: «Санитара! Санитара…» Ну я к ним и полетел!
— Значит… у тебя крылья выросли?.. Крылья?
— Выходит, что так, — пожал плечами солдат. — Наверно.
— Но ведь этого не может быть! — закричал Тимоша. — Люди по законам физики летать не могут… И крыльев у них нет…
— Да я вроде — по законам-то физики, контуженный, да в грохоте, да под бомбёжкой — никак не мог услыхать наших ребят. Никак не мог, а ведь услыхал?
— Да как же это может быть?.. Один раз на салюте рядом со мной пушка как выстрелила! Так я сразу оглох! И ничего не слышал.
— И я, внучек, ничего не слышал. Я почувствовал. Сердцем услышал. У сердца свои законы!
— Они что, не открытые ещё?
— Как не открыты! Сколько люди на земле живут, столько и открытий. Каждый человек их для себя сам открыть должен.
— А если не откроет? — спросил Тимоша.
— Плохо его дело! — сказал солдат. — Не открыл, не постарался, не послушал своего сердца, — стало быть, зря на свете жизнь прожил! Такого человека узнать легко: его все сторонятся. Говорят, сердце у него слепое. Бескрылое! Всем с ним беда, и самому ему плохо.
— Да нету у человека никаких крыльев, — сказал Тимоша.
— Это почему же ты так решил? — удивился дед.
— Их же никто не видит!
— Ну! — улыбнулся солдат. — Это ещё не всё! Ты же чувствуешь, — значит, они есть. Я, например, реку-то перелетел — на крыльях! Больше никакой возможности не было. А ты говоришь — нету.
— Но никто не верит, что они у меня есть!
— Увидят твой полёт — поверят.
Тимоша вздохнул и опустил голову.
Дождь прекратился. Редкие капли падали в лужи, и по гладкой поверхности раскатывались широкие круги.
Тимоша подвинулся к огню поближе. Его знобило. Не то от сырости, не то от мысли, что он больше никогда не полетит.
