— Какое прелестное дитя! Как бы я хотела его усыновить! Может быть, его мама согласится отдать его мне?
— Что вы! Никогда не согласится, — сухо ответила Антея.
— О, но я бы воспитала его в роскоши! Вы меня не знаете? Я леди Читтенден, быть может, вы видели мои портреты в иллюстрированных журналах. Меня считают красавицей, но, конечно, все это пустяки. Однако…
Дама открыла дверку коляски и вышла. Какие у нее были удивительные красные туфли на высоких каблуках и с серебряными пряжками!
— Дайте мне подержать его минутку! — сказал она и, протянув руки, взяла Ягненка, но как-то очень неловко, словно никогда не обращалась с маленькими ребятами.
Вдруг дама поспешно вскочила назад в коляску, захлопнула дверку и бросила кучеру: «Гони!»
Ягненок закричал, маленькая собачка залаяла, а кучер не знал, что ему делать.
— Поезжай же, говорят тебе! — строго повторила дама, и кучер пустил лошадей.
Дети переглянулись, все сразу бросились за экипажем и ухватились за заднюю ось. Коляска катилась по пыльной дороге, а за нею быстро мелькали восемь ног, принадлежавших братьям и сестрам Ягненка. А он сперва орал во всю мочь, потом начал икать и, наконец, утих: значит, уснул.
Восемь ног совсем уже отказывались двигаться, когда, на их счастье, коляска остановилась у ворот большого парка. Дети притаились за экипажем. Дама вышла, взглянула на Ягненка и, видимо, не знала, что ей делать.
— Милый! Он спит, я не буду его беспокоить, — сказала она и скрылась в парке.
Кучер и лакей соскочили с козел и нагнулись над спящим ребенком.
— Славный парнишечка, вот бы мне такого! — сказал кучер.
— Не к лицу, брат, тебе! Мальчишка-то вон какой красивый, — насмешливо ответил лакей.
Кучер сделал вид, что не слышит этих слов.
— И что это с нашей барыней приключилось? — он даже затылок почесал. — Своих ребят у ней нет, да и чужих она терпеть не может, а тут, на-ка, что выдумала!
Дети, сидя в пыли под коляской, беспокойно переглянулись.
— Знаешь что? — продолжал кучер решительно. — Пусть я лопну, если не спрячу этого мальчишку в траве. Барыне-то скажу, что его утащили братья, а потом его отсюда подберу.
— Ну, нет, брат! Мне самому этот мальчонка страсть как нравится. Уж ежели кто его возьмет, так это я, а не ты, — возразил лакей.
— Молчи лучше! — отмахнулся кучер. — На что тебе дети? А ежели нашла такая блажь, так тебе все одно кого ни взять. Вот я — человек женатый, толк в ребятах понимаю. Этот малый — первый сорт. Я только глянул на него, так сразу и подумал: вот бы мне такого! А ты лучше не в свое дело не суйся.
— С тебя, кажись, и так довольно, — отвечал лакей посмеиваясь. — Сколько их там у тебя? Альфред, Альберт, Луиза, Виктор, Анна да еще… — Кучер, видимо, не терпел насмешек и двинул лакея локтем да так неловко, что угодил ему в подбородок. Лакей в долгу не остался. И пошла между ними такая потасовка, что и не разберешь, кто кому и куда попадал. Беленькая собачка в красном ошейнике вскочила на козлы и залилась пронзительным лаем.
Кирилл, весь перепачканный в пыли, прокрался вдоль коляски со стороны, противоположной полю кулачного боя. Дворовые так увлеклись своим делом, что не видели ничего окружающего. Осторожно открыв дверку, Кирилл взял спящего Ягненка и, согнувшись, отбежал с ним шагов на двадцать по дороге к тому месту, где от нее ветвилась тропинка в лес, остальные так же осторожно прокрались вслед за ним. Здесь, спрятавшись в кустах зарослей орешника и молодого дубняка, под листьями высоких папоротников, притаившись, словно мышата, лежали они, пока сердитые голоса драчунов не умолкли перед еще более сердитым окриком красно-белой дамы, и до поры, когда после долгих и старательных поисков, дама со своим кучером и лакеем не уехала, наконец, прочь.
— Вот еще беда-то! — вздохнул Кирилл, когда шум колес умолк вдали. — Теперь и в самом деле каждый хочет взять его себе. Этот Чудо-завр опять нас подцепил: вот хитрое животное! Потащим Ягненка домой поскорее, а то еще Бог знает, что с ним может случиться.
Выйдя на дорогу, дети увидели, что и направо, и налево она теперь совершенно пуста. Собравшись с духом, пустились они в путь. Спящего Ягненка несла Антея.
Но приключения детей на этом не кончились. Какой-то подросток с вязанкой хвороста на спине бросил свою ношу у дороги, долго смотрел на Ягненка и, наконец, предложил нести его. Но поймать Антею на эту удочку во второй раз уже, конечно, было нельзя. Дети пошли дальше, но подросток не отставал от них и, чтобы от него отделаться, Кирилл с Робертом вынуждены были несколько раз подносить ему к носу кулаки. Потом пристала к ним какая-то девочка в синем переднике и шла за ними целые полверсты, упрашивая дать ей поиграть с «милым малюткой». От нее избавились только тогда, когда пригрозили привязать ее к дереву носовыми платками. «А когда стемнеет, сюда придут медведи и съедят тебя», — сказал ей Кирилл, сделав страшное лицо. Девочка ушла от них с плачем.
Благодаря чарам Чудозавра маленький Ягненок вдруг сделался таким желанным, что его братья и сестры решили прятать его от всех прохожих и проезжих. Таким образом им удалось уберечь его от булочника, каменщика и еще от какого-то встречного, везшего бочку с керосином. Дети были уже близко от дома, но тут-то как раз и подстерегала их самая большая опасность. За одним из поворотов дороги они вдруг наткнулись на целый табор цыган, расположившихся на ночлег. В стороне от дороги стояли повозки и шатры, двое мужчин лежали на траве и курили трубки, а три женщины стирали белье в какой-то старой жестяной посудине. На самой дороге с полдюжины оборванных ребят стряпали пироги из пыли.
В один миг все цыгане — и дети, и женщины, и мужчины — окружили Антею с Ягненком.
— Дайте мне его подержать, барышня, — сказала одна из цыганок: лицо у нее было словно из черного дерева, а волосы светлые. — Я ничего ему не сделаю.
— Лучше не надо, — ответила Антея.
— Нет, вы дайте его мне! — вступилась другая цыганка, у которой лицо тоже было словно из черного дедева, но и волосы были черные, кудрявые и блестящие. — У меня своих было восемнадцать головок, так уж мне ли…
— Нет, — храбро отказала Антея, но сердце у нее со страха трепетало, как у пойманной птички.
Тут вышел вперед один из мужчин.
— Дай мне Бог провалиться, если это не он! — воскликнул цыган. — Это же мой сын, которого я давно ищу. Есть у него родинка на левом ухе?.. Нет? Ну вот, он самый! Его у меня украли. Давайте его мне скорей! И я, уж так и быть, на этот раз не стану жаловаться на вас в суд.
Он вырвал ребенка из рук Антеи. Та от гнева покраснела и от бессилия заплакала.
Остальные стояли, не говоря ни слова. Никогда еще не бывало с ними такого страшного приключения, даже когда их вели в участок в Рочестере, и то было лучше. Кирилл побледнел, руки его задрожали, но он сделал знак другим, чтобы они молчали. Сам он с минуту о чем-то думал и, наконец, сказал цыгану:
— Если ребенок ваш, то мы не станем держать его у себя. Только, видите ли, он уж очень привык к нам. Впрочем, если хотите, возьмите.
— Конечно, хотим! — отвечала одна из женщин, пытаясь взять ребенка из рук цыгана.
Ягненок громко закричал.
— Ай, вы сделали ему больно! — бросилась к цыганке Антея. Но Кирилл вполголоса скомандовал ей: «Молчи!»
— Уж положись на меня! — добавил он шепотом.
— Послушайте! — обратился он к цыганам. — С чужими людьми этот мальчишка прямо несносен. Мы лучше немножко побудем тут с вами, пока он к вам не привыкнет, а когда придет ему время спать, мы его вам оставим, а сами уйдем. Потом уж вы между собой решите, кто из вас возьмет его себе.
— Что ж, пожалуй, — сказал цыган, державший Ягненка. У этого цыгана шея была обвязана красным платком. Ягненок вцепился в платок обеими ручонками и так его затянул, что цыгану стало тяжело дышать.
Цыгане принялись о чем-то шептаться. Кирилл воспользовался этим временем, чтобы тоже шепнуть:
— Закат! Тогда мы уйдем.
Тут его брат и сестры пришли в удивление и восторг, что Кирилл оказался такой умный и вспомнил о закате.
— Вы пока пустите мальчика к нам, — сказала Джейн. — Вот мы здесь сядем и будем смотреть за ним, а он к вам понемножку привыкнет.
— Хорошо бы теперь поесть чего-нибудь! — сказал вдруг Роберт. — Другие посмотрели на него с негодованием.
— Как можно думать о еде, — горячо заговорила Джейн, — когда наш бра… Я хотела сказать — мальчик…
Роберт усиленно замигал ей глазами и продолжал, обращаясь к цыганам:
— Можно мне пока сбегать домой и принести чего-нибудь поесть? Его братья и сестры почувствовали к нему глубочайшее презрение, они не догадались о его тайных намерениях. Зато цыгане мигом сообразили в чем дело.
— Да, поесть, — подхватили они. — И позвать полицию и наговорить ей всякого вздора, будто этот ребенок ваш, а не наш. Очень уж ты хитер, голубчик!
