На Грунмаркт в самом деле собралась большая толпа. Целое столпотворение. На место происшествия уже прибыла полиция. Под ногами хрустели осколки стекла, палатка была целиком разрушена, повсюду валялись лотки и подносы, флажки были втоптаны в землю, и последняя кошка удирала с кошачьего пира с последним рыбьим хвостом в зубах. Господин Смит тоже наблюдал за происходящим.
— Селёдочника увезли в больницу, — сообщил он Тиббе. — У него сломано ребро.
— Как это произошло? — спросил Тиббе.
— Машина! Самое скверное, что никто не видел, какая машина наехала на палатку. Она тут же умчалась прочь. Ни стыда, ни совести!
— Неужели никого не оказалось поблизости? Ведь это случилось средь бела дня!
— Представьте себе, — скорбно покачал головой господин Смит. — Это произошло в обеденное время, все обедали. Кто-то услышал ужасный треск, но, когда сюда прибежали, машина уже скрылась за углом.
— А сам селёдочник?
— Он тоже ничего не видел. Он стоял и чистил селёдку, как вдруг в его палатку врезалась машина и он упал, придавленный обломками. Полиция уже допросила всех в этом районе, никто на машину не обратил внимания. Наверное, это был какой-то приезжий, не из нашего города.
Тиббе оглянулся по сторонам. На углу Грун-маркт сидела кошка, торопливо доедавшая селёдку «Наверняка кошки видели, кто это сделал, — подумал он. — Скорей всего, Мурли уже в курсе».
Так оно и было.
— Мы давно знаем, кто это сделал, — сказала Мурли, едва Тиббе успел переступить порог дома. — На всех крышах только об этом и говорят.
Это была машина господина Эллемейта. Он сам сидел за рулем, и это он наехал на селёдочника. Тиббе недоверчиво взглянул на неё.
— Разве столь уважаемый человек стал бы скрываться после того, что случилось? Он обязательно заявил бы о происшествии в полицию.
— Кошки видели это собственными глазами, — упрямо повторила Мурли. — Ведь возле палатки селёдочника всегда обретаются кошки. Там были и Косой Симон, и Промокашка, и Просвирка. Какое счастье, что вы теперь об этом знаете, господин Тиббе! Пусть в газете напечатают всю правду.
Тиббе сел и молча принялся грызть ногти.
— Разве не так? — спросила Мурли. — Об этом можно напечатать в газете?
Тиббе покачал головой.
— Конечно, я напишу заметку о происшествии. Но я не могу утверждать, что наезд совершил господин Эллемейт. Нет никаких доказательств.
— Никаких доказательств? Но три кошки...
— Вот в том-то и дело, что кошки. Какой мне с того прок? На месте происшествия не было ни одного свидетеля.
— Там было целых три свидетеля.
— Кошки — не свидетели.
— Разве?
— Нет. Не могу же я написать: «От некоторых кошек нам стало доподлинно известно, что на селёдочника совершил наезд наш многоуважаемый господин Эллемейт». Я никак не могу этого сделать. Поймите же наконец!
Мурли не понимала. Не произнеся ни слова, она ушла в свою коробку.
...Ночью на крыше Косой Симон сказал Мурли:
— Возле ратуши тебя кое-кто поджидает.
— Кто?
— Парфюм. У него для тебя новости.
По крышам Мурли добралась до городской ратуши. Пробило три часа ночи, на площади стояла тишина. В лунном свете перед ратушей, каждый на своем постаменте, застыли каменные львы, опиравшиеся передними лапами на каменные щиты.
Мурли остановилась в ожидании. Со стороны левого льва на неё пахнуло смесью причудливых ароматов. Запах кошки мешался с запахом духов. Из-за каменного льва вышел Парфюм.
— Носик-носик, — пропел он. Они потёрлись носами.
— Надеюсь, ты простишь за то, что я благоухаю яблоневым цветом, — мурлыкнул кот. — Это наш новый аромат. Я хочу тебе кое-что рассказать, но ты не должна ссылаться на меня. Не нужно, чтобы мое имя упоминалось в прессе. Обещай мне.
— Обещаю, — кивнула Мурли.
— Поверим на слово... Помнишь, я рассказывал тебе про Виллема? Он работал у нас в столовой, и его уволили.
— Помню, — сказала Мурли, — ну и что?
— А то, что его снова взяли на работу.
— Я рада за него. Это и есть твоя новость? Для газеты это не годится.
— Не спеши, — важно топорща усы, остановил её Парфюм. — Я ещё не всё сказал. Слушай. Сижу я, значит, на подоконнике со стороны улицы — есть у меня такое заветное местечко, где меня никому не видно, там виноград по стене вьется. А мне, наоборот, видно и слышно всё, что происходит в конторе у директора. Директором у нас Эллемейт, знаешь это?
— Ещё бы я этого не знала! — воскликнула Мурли. — Он покалечил твою мать.
— Вот-вот, — фыркнул кот. — Неудивительно, что я его терпеть не могу. Не сказал бы, что я очень привязан к моей матери, — на мой взгляд, она слишком вульгарно пахнет. Я привык к более изысканным ароматам. Но то, что он сделал, переходит всякие границы... Сижу я, значит, на подоконнике и вдруг вижу, что перед Эллемейтом стоит Биллем. Дай-ка, думаю, подслушаю.
— Говори же быстрей, — поторопила его Мурли.
— Эллемейт говорит: «Договорились, Биллем, можешь выходить на работу. Прямо сейчас и приступай». А Биллем шаркает в ответ ножкой: «Спасибо, менеер, как я счастлив, менеер, рад стараться, менеер».
— На этом всё и кончилось? — спросила Мурли.
— Сперва я тоже так подумал и даже, сдается мне, слегка вздремнул... солнышко грело и всякое такое... сама знаешь, когда сидишь на подоконнике...
— Знаю, знаю. — Мурли потеряла терпение. — Продолжай же.
— Задремал я было, но тут сквозь сон слышу, как Эллемейт и говорит ему у двери: «А если тебя спросят, видел ли ты что сегодня на Грунмаркт, отвечай, что ничего не видел, ничего не знаешь. Понял? Абсолютно ничего». — «Понял, менеер!» — ответил ему Биллем и вышел из конторы. Вот, собственно, об этом я и намеревался тебе поведать.
— Ага! — обрадовалась Мурли. — Биллем видел, как произошло несчастье.
— Я тоже так думаю, — важно кивнул Парфюм.
***
— Теперь наконец мы нашли человека, который это видел, — сказала Мурли. — Настоящего свидетеля. А не кошачьего.
— Я сейчас же пойду к Виллему, — решил Тиббе. — А вдруг он признается, что был там. Когда я неожиданно спрошу его про водителя машины.
Пока Тиббе ходил к Виллему, Мурли на крыше вела тайные переговоры с котом из отеля «Монополь» Люксом.
— Послушай, — сказала она ему, — по слухам, Эллемейт часто обедает у вас в отеле. Правда?
— Так оно и есть, — подтвердил Люкс. — Раз в неделю он с женой заказывает у нас обед. По пятницам. Как раз сегодня.
— Не мог бы ты посидеть у них под столом и послушать, о чём они говорят? — попросила его Мурли.
— Премного благодарен! — Люкс чихнул от возмущения. — Как-то раз он уже дал мне пинка под столом.
— Ну, пожалуйста, — взмолилась Мурли. — Нам позарез нужно узнать, что он сам говорит. Но никто из нас не рискует близко подойти к его дому. Потому что там живёт этот мерзкий Марс. Может, у тебя получится незаметно нырнуть под стол?
— Посмотрим, — неуверенно пообещал Люкс.
***
Тиббе вернулся домой поздно, совершенно измученный и расстроенный.
— Я был у Виллема, — сообщил он. — Биллем клянется, что ничего не видел и не слышал.
Уверяет, что его не было на Грунмаркт, когда это произошло. Мне кажется, он лжет, но вполне естественно, что он боится признаться. А ещё я был у селёдочника в больнице.
— Ну как он там? — с волнением спросила Мурли. — Он так же хорошо пахнет?
— Он пахнет больницей.
— Какая жалость!
— Я спросил, могла ли на его палатку наехать машина господина Эллемейта? Селёдочник рассердился, закричал: «Что за дурацкая идея! Эллемейт — мой лучший клиент, как вам такое пришло в голову!» А потом я был в полиции, — продолжил Тиббе. — Там я тоже спросил, могла ли это быть машина Эллемейта?
— И что они ответили?
— Они рассмеялись мне в лицо. Решили, что я спятил.
— Неужели твой хозяин до сих пор ничего не написал про Эллемейта? — удивилась Помоечница.
— Пока не написал, — вздохнула Мурли. — Он говорит, что у него нет доказательств.
— Да он просто трус! Кишка тонка! Какие же странные звери эти люди. Такие же бесхарактерные, как собаки! — воскликнула Помоечница. Её возмущение было столь велико, что она на миг даже отвлеклась от своего потомства.
Тем временем один самый шустрый котенок доковылял до двери фургона. Увидев это, старая кошка довольно хмыкнула:
— Ишь ты, смотри! И этому подавай свободу! А ну-ка, иди сюда, голь перекатная.
Она взяла котенка за шкирку и притащила назад на одеяло.
— Замучили меня, паршивцы этакие, — нежно мурлыкнула она.
У котят уже открылись глазки. Они стали чрезвычайно резвыми и ловили друг друга за хвостики. А также играли длинным драным хвостом их мамаши.
— Как твоя лапа? — спросила Мурли.
— Немного лучше. Но всё ещё хромаю. Похоже, такой хромоногой и останусь на всю жизнь. Каждый день хожу пить воду из лужицы возле крана и трачу на это времени — прорву.
