— Ага, я буду, — искренне пообещал Сушкин. — Счастье сидело в нем рядышком с лёгкой печалью расставания.
Ребята теперь махали уже с пристани. Донби кивал им обеими головами с высоты трёхметрового роста и кажется, что-то неразборчиво пел. Из провожавших осталась у трапа только Венера Мироновна. Она торопилась что-то сказать капитану и нервно оглядывалась…
Вот тут-то и возникла госпожа из важного ведомства.
Крупная дама в усыпанном бисером чёрном платье решительно раздвинула детей и пошла по сходням. На полпути сходни прогнулись, дама ойкнула, но не сбавила скорости. Ступив на палубу, она вскинула голову.
— Господин капитан! Господин капита-ан!
Тот поправил сверкающую фуражку и шагнул навстречу.
— Слушаю, сударыня. Что вам угодно и с кем имею честь?
— Вы имеете честь с Контробубовой Сусанной Самойловной, уполномоченным инспектором ИИ, независимого педагогического ведомства ООН, которое командировало меня на ваш пароход.
— А позвольте узнать… с какой целью? — Похоже, он хотел сказать «а на кой черт», но помешало воспитание.
— С целью наблюдения, — отрезала госпожа Контробубова. И почему-то подозрительно глянула на Донби маленькими блестящими очками.
У Сушкина стало холодно и скользко в желудке.
— Простите, наблюдения за чем? И за кем? — оч-чень сдержанно спросил капитан.
— За всем! И прежде всего за тем, как станет вести себя мальчик и как здесь к нему будут относиться.
— Прекрасно будут относиться! — не выдержал Сушкин.
— Мальчик, не перебивай старших!.. Кстати, почему ты босой?!
Сушкин лишь полминуты назад стряхнул сандалетки, чтобы ощутить подошвами тёплые доски палубы. И вообще почувствовать себя настоящим Томом Сушкиным, хозяином славного пироскафа. И он не выдержал. Понял, что пришло время войны. Он дерзко сообщил:
— Потому что я хозяин судна!
Эти слова как бы отскочили от дамы с бисером, как горох от танка.
— Ты, может быть, и хозяин судна, но ведомство ИИ — хозяин всех детей на планете. И тебе придётся выполнять его требования, иначе будешь изъят и перемещён!
— Че-во-о? — Сушкин испугался, но ещё больше разозлился. И глянул на капитана. А капитан — на Венеру Мироновну. А та — на госпожу Контробубову.
— Но Сусанна Самойловна… Ведь все было согласовано. Есть решение гороно и разрешение облоно…
— Они не действительны! Вчера президиум ИИ рассмотрел вопрос и постановил, что ребёнка нельзя отпускать в такую поездку без нашего представителя. Мальчик в сопровождении постороннего мужчины — это потенциальная опасность…
— Съем я его, что ли?! — не выдержал капитан Поль.
— Всякое бывало, — невозмутимо отозвалась инспекторша непонятного ИИ. — Капитан, где будет моя каюта?.. Кстати, вот мои документы… — Она достала из блестящего саквояжа пачку бумаг. Капитан посмотрел на них так, что сразу стало ясно: куда госпожа Контробубова должна их засунуть.
А потом снова посмотрел на Венеру Мироновну.
Та пожала плечами: от меня, мол, ничего не зависит.
— Позвольте вас на два слова, — попросил её Капитан Поль.
Они отошли и заговорили о чем-то — сбивчиво и очень тихо. Однако Сушкин левым настороженным ухом (которое с кольцом) различал некоторые фразы:
«Но Поликарп Поликарпович… как я могу?» — «Это же пустяк. Всего минута…» — «Это против правил…» — «Какие здесь правила? Вы будете ни при чем…» — «Но я…» — «Благодарю вас, дорогая Венера Мироновна. Вы мне сразу показались замечательной женщиной…» — «Однако же…» — «Ну и что… При новой встрече я расскажу вам о герцогине Ваффенбургской, которую вёз однажды на свадьбу дочери по Дунаю. Она…» — «Но Поликарп Поликарпович…» — «Вот и чудесно…»
Венера Мироновна вернулась к госпоже Контробубовой.
— Сусанна Самойловна, обнаружилось некоторое обстоятельство. Могут возникнуть служебные трения между облоно и президиумом ИИ. Надо уточнить… Сойдём на пристань, это всего минута.
— А почему не здесь?
Венера Мироновна выразительно глянула в сторону капитана: лучше, мол, когда его нет поблизости. Сусанна Самойловна поджала губы, но пошла (очень прямая) по трапу. Вместе с бумагами, сумочками и ридикюлем. Венера Мироновна — за ней.
Капитан посмотрел на Донби, который рядом постукивал по доскам костяными пальцами.
— У нас минута…
— Да, капитан, — с непривычной строгостью отозвался Донби голосом Дона. А Бамбало прямо с нижней палубы протянул голову в окошко рулевой рубки. Кажется, за что-то уцепился там клювом. Капитан пошёл на мостик. Сушкин за ним. И шёпотом спросил:
— Ой, а что сейчас будет?
— То, что полагается, — невозмутимо отозвался капитан Поль. И громко скомандовал:
— Донби, время!
«Дед Мазай» коротко гукнул. Колёса осторожно шлёпнули по воде, два могучих пристанских матроса молча налегли на шесты, которыми упирались в борт пироскафа. Между круглым кожухом колеса и пристанью открылся просвет чистой воды. Он спешно расширялся. Колёса зашлёпали энергичнее. Дебаркадер заскользил назад.
— Господин капитан! — долетело с берега. — Господин капитан, остановитесь!..
Ну, у а что было дальше — известно.
Вечерняя беседа со стихами и прозой
Пили чай…
На верхней палубе, впереди рулевой рубки, поставили круглый стол с похожим на медный глобус самоваром. Капитан и Сушкин устроились за столом, а Донби прилёг на падубе, сложив суставчатые ноги под пернатое туловище. Перед ним стояло ведёрко с чаем и плошка с кубиками рафинада.
На самоваре пыхтел и попискивал фарфоровый чайник. Пироскаф «Дед Мазай» тоже пыхтел, но не попискивал — это было бы для него не солидно.
Кстати, «Деда Мазая» теперь называли только пироскафом, слово «пароход» было почти забыто. Капитан Поль объяснил Сушкину и Донби, что в старину «пироскаф» был обычным термином. У поэта Баратынского, который жил в одно время с Пушкиным, есть даже стихи с таким названием…
— Слышали про стихотворца Баратынского? — спросил дядя Поль.
Сушкин честно сказал «не-а…». А Донби, который (по капитанским словам) «нахватался верхушек», сообщил, что про Баратынского слышал, но стихов о пироскафе не помнит.
Дядя Поль, отвалившись к спинке скрипучего стула и помахивая плюшкой, процитировал:
Дикою, грозною ласкою полны,
Бьют в наш корабль средиземные волны.
Вот над кормою стал капитан.
Визгнул свисток его. Братствуя с паром,
Ветру наш парус раздался недаром:
Пенясь, глубоко вздохнул океан! —
Ну, каково?.. Чего молчите?
Донби картавым голосом Дона заметил, что стихи малость «стар-л-ромодные». И неточные.
— Где здесь ср-л-редиземные волны?..
— И паруса нету, — осторожно добавил Сушкин. Ему не хотелось обижать капитана, однако отступать от правды тоже не хотелось. — Разве на пироскафах ставили паруса?
— Конечно, ставили! Сколько угодно! И мы поставим, если появится необходимость! У нас есть подходящий брезент для накрывания палубного груза!..
— Ну, все равно… — не сдался Донби (теперь уже голосом Бамбало). — Ты, Поликарп, для точности картины встань над кормой и возьми свисток. Баратынскому понравилось бы.
Но капитан Поль сказал, что важна не точность картины, а красота и сила поэтических образов, в которых его собеседники ничего не понимают («Я, судари мои, был о вас лучшего мнения»).
А торчать над кормой и дуть в свисток ему было неохота. Электронный судоводитель БЭН (или КГГ) и без него великолепно управлял пироскафом. Вёл его не «Куда Глаза Глядят», а строго по курсу, заложенному в компьютерной памяти. Отмечал в ней все бакены и береговые вехи с треугольными и квадратными знаками. Поэтому капитан вольготно устроился на стуле, вытянув тощие, как у Донби, ноги. Он возложил на край стола ступни в дырявых парусиновых туфлях. Объяснил, что это не признак невоспитанности, а поза, которую позволяют себе на Миссисипи и Миссури многие заслуженные капитаны. Он был сейчас в полосатых красно-белых шортах, будто сшитых из американского флага, и в просторном рваном свитере.
— Любимый, — сказал он про свитер Сушкину. — Я много лет в нем стоял ночные вахты, если поблизости не было посторонних глаз. Привык… У Пушкина сказано:
Привычка свыше нам дана.
Замена счастию она…
Похоже, что оказавшись в привычной обстановке, на речном просторе, капитан Поль отдыхал душой и радовался жизни. Он и раньше был словоохотлив, а нынче говорил особенно много. Прозой и стихами.
