Чуффеттино замолчал и, в ожидании пробуждения короля, занялся складыванием бумажных петушков из страниц толстого фолианта Коммерческих Уставов, выпавшего из рук повелителя Страны Лентяев.
Глава семнадцатая, в которой Чуффеттино съедает полпорции сливочного мороженого и слышит голос Феи Детей
Войдя в комнату, которую ему отвели во дворце, Чуффеттино не мог не сделать недовольной гримасы и спросил сопровождавшего его мажордома.
— Неужели же у вас не найдется чего-нибудь получше? Сказать по правде, мне не очень-то улыбается мысль спать в этой конуре.
При этих словах мажордом вытаращил глаза, раскрыл рот, чтобы что-то ответить, но слова от чересчур сильного волнения застряли у него в глотке. Произнеся, наконец, какие-то неясные, полные изумления и негодования восклицания, он принялся бегать по комнате с такой быстротой, точно пятки его жгли раскаленным железом. Чуффеттино громко смеялся, глядя на все эти штуки.
— Что это значит? Что с вами случилось? — спросил он со смехом.
— Это я от ужаса! От ужаса, который произвели на меня ваши непочтительные слова, — выговорил наконец мажордом, все еще продолжая носиться по комнате.
— Да что я такое сказал?
— Что вам не по вкусу эта… эта восхитительная комната.
— Так это вы от этого?
— Вы позволили себе назвать ее собачьей конурой!
— Разумеется. Как же назвать ее иначе?
— Назвать так… лучшую комнату во дворце…
— В таком случае я очень жалею владельца этого дворца. Даже комната в нашем маленьком домишке в Коччапелато и то лучше. Во всяком случае — чище.
— Коччапелато?!. Что это такое за штука?
— Очень вкусное блюдо, — со смехом ответил Чуффеттино. — Я хотел сказать, что в доме моих родителей мне никогда не приходилось ходить по такой непролазной грязи.
— О, какое преувеличение! Только немножко пыли на полу.
— Его очевидно никогда не метут?
— Раз в месяц, дорогой Чуффеттино. Раз в месяц. Чаще было бы чересчур утомительно.
— А как часто делают кровать?
— Разве ее надо делать? Кровать устраивается сама собой. Белье меняют. Это, конечно. Раз в год.
— Великолепно! Может быть, и это чересчур утомительно?
— Единственно, на что можно пожаловаться, это на то, что здесь не были открыты окна, и поэтому воздух немножко спёртый.
— Немножко! Нечего сказать! Тут можно задохнуться, мой милейший.
— Вина прислуг. Ничего не поделаешь! Их все время клонит ко сну, бедняг.
— Понимаю… А скажите мне, мажордом, неужели и у короля нечто в этом роде?
— Разумеется.
— И он не протестует?
— И не думает.
— Счастливец! Можно ему позавидовать. Ну, а теперь, до свиданья пока, мой милейший. Постараюсь заснуть, а потом…
Чуффеттино не договорил и громко зевнул. Мажордом, который не вполне еще простил ему обиду и которому тоже очень хотелось спать, поспешил удалиться. Он очень устал за весь этот день. У него было столько работы! Он должен был сделать вид, что прочел газету, написать письмо, подписать две иллюстрированные открытки и пришить пуговицу к рукаву своего пиджака. Можно было голову потерять от стольких дел. Но зато же он и устал! Излишнее переутомление даром ведь не проходит. Это всем известно.
Оставшись один, Чуффеттино запер дверь и раскрыл настеж все окна, чтобы впустить струю свежего воздуха, кое-как оправил постель и вылил на пол целый кувшин воды, чтобы хоть немножко осадить пыль. Потом бросился на кровать и… моментально очутился под нею, ударившись довольно чувствительно об пол спиною.
Случилось это потому, что деревянные доски кровати так сгнили от времени, сырости и грязи, что треснули и сломались, едва Чуффеттино надавил на них своей тяжестью, и ему ничего не оставалось делать, как улечься и заснуть на полу.
Когда он проснулся, начинало уже темнеть. В раскрытые окна вливались последние отблески дня и доносились звонкие крики ласточек, стремительно носившихся в воздухе. Чуффеттино встал и позвонил. Но звонок не действовал, так как 50 лет назад были порваны все провода и никому не было времени их починить. Тогда Чуффеттино начал кричать так громко, как только мог:
— Эй! Люди! Сюда! Ко мне!
Но все было тихо. Никто не показывался.
— Спят! — решил наш герой. — По правде сказать эта система постоянного сна… она, конечно, хороша, но… но… у нее есть и свои недостатки… Ничего не делать — великолепно, но «это» уже меньше, чем ничего.
Он отправился путешествовать по дворцу, заглядывая во все корридоры и проходя через целые анфилады зал, огромных, пустых и темных, как какие-нибудь пещеры. Наконец, он наткнулся на лакея, безмятежно дремавшего, сидя на стуле.
— Послушайте, — громко сказал Чуффеттино, дергая его за рукав, — я — Чуффеттино и мне нужно…
— Что угодно его знаменитости, — проговорят лакей, с трудом поднимаясь со стула, — я к его услугам…
— Скажи мне: здесь едят когда-нибудь?
— Его знаменитость, синьор Чуффеттино, желал бы позавтракать?
— Какой завтрак, если теперь уже ночь, — поужинать… и, должен сказать тебе откровенно, я желал бы, чтобы ужин был посытнее… Скажи это повару…
— Слушаюсь! Я об этом сам позабочусь.
Слуга ушел и не возвращался очень долго. Прошло не менее двух часов, когда он, наконец, снова появился, еле двигая ногами, с таким видом, точно он только что получил здоровую трепку.
— Ну, что ж это, наконец? — с бешенством воскликнул Чуффеттино. — Я уже столько времени жду!!!
— Ваша знаменитость, дело в том, что повар в тот самый момент, когда он готовил ужин его величеству, неожиданно заснул.
— Чорт знает что такое! Но отчего же его сейчас же не разбудили?
— Немыслимо, ваша знаменитость, повар был бы очень рассержен. Он страшно обидчив и, кроме того… сгорели все порции…
— Что же я получу в таком случае?
— Ничего не поделаешь, ваша знаменитость. Из горячих блюд на сегодня вечером ничего нет… Мы все очень огорчены.
— Можете судить, как огорчен я… Поди, принеси мне поскорее хоть фруктов… Если, конечно, они есть…
— Фруктов больше нет.
— Ну, в таком случае булку.
— Хлеба не осталось ни кусочка.
— Но что же, наконец, ты мне можешь дать?
— Что могу дать? Адрес ближайшей кухмистерской.
Чуффеттино с раздражением дернул себя за хохол.
— Чтобы пойти в кухмистерскую, нужно иметь деньги… а у меня нет ни копейки.
— Если бы ваша знаменитость согласилась удовольствоваться чем-нибудь холодным, — робко предложил лакей.
Глаза Чуффеттино радостно блеснули.
— Ну, разумеется! Я уже с полчаса говорю об этом. Что у вас есть сейчас из холодного?
— Полпорции сливочного мороженого, ваша светлость.
И за весь этот день бедный мальчик вместо обеда и ужина получил полпорции сливочного мороженого, в которое вдобавок, по нечаянности, была положена вместо сахара — соль.
Чуффеттино вернулся в свою комнату страшно разозленный. Улегшись на одеяле, которое он разостлал на полу, он попробовал было заснуть, но тщетно. Как он ни переворачивался с боку на бок, — сон не приходил к нему.
— Уф! — говорил он себе. — Если бы только не эта возможность с утра до вечера ничего не делать, и никогда не брать в руки книжек, то в Царстве Лентяев было бы очень, очень плохо…
И Чуффеттино с глубоким вздохом подтянул свой кушак, который был теперь чересчур широк на его пустом желудке. Вдруг чей-то тихий, нежный голос прошептал около самого уха мальчика:
— Кто не работает, тот не ест…
— Что это?! Кто это сейчас говорил? Я уже слышал когда-то этот голос… — с изумлением воскликнул Чуффеттино.
А голос снова, прошептал:
— Кто не работает, тот скучает.
— Все это глупости, — ответил мальчик, отчаянно зевая. — Мне не скучно… Мне только очень хочется спать…
— Кто не работает, тот не спит, — произнес в третий раз тот же нежный голос.
И действительно, в эту ночь Чуффеттино так и не заснул.
Глава восемнадцатая, в которой Чуффеттино принужден исполнять роль шута для потехи короля Лентяев
Вечером следующего дня король Лентяев прислал за Чуффеттино с требованьем — немедленно к нему явиться. Посланный застал нашего героя за благородным и в высшей степени полезным занятием: он пускал мыльные пузыри. С неудовольствием бросив веселую забаву, мальчик, ворча и еле двигая ногами, вошел в залу дворца, где великолепный Пепино вместе с высшими чинами двора занимался разбирательством наиважнейших государственных дел.
— Как раз тебя-то и нужно, — воскликнул повелитель Лентяев, обращаясь к мальчику. — Как только покончим с нашими делами, ты покажешь мне свое искусство. Мы еще сегодня говорили об этом с мажордомом.
Чуффеттино, не поняв хорошенько, что от него требуют, молча наклонил голову, и Пепино Косой продолжал, обращаясь к своим приближенным, сидевшим в своих креслах в позах людей, занятых глубокомысленным созерцанием:
