«Может, попробовать запахи? .. - подумал Тисту. - Ведь густые усы ничуть не мешали ему улавливать все окружающие запахи ... » И недолго думая Тисту тут же вырастил гиацинты, гвоздики, лилии, мимозы и туберозы... За каких-то несколько минут могила Седоуса превратилась в восхитительный цветник. Но... но могила так и оставалась только могилой.
«А что. если вырастить какой-нибудь новый, неизвестный ему цветок?.. - все никак не успокаивался Тисту. - Ведь если даже очень устанешь, то все равно проснешься от жгучего любопытства ...»
Но смерть потешается над загадками. Это она их сама задает.
Целый час Тисту всячески терзал свое богатое воображение, создавая никогда не виданные на земле цветы. Так он выдумал цветок-бабочку с двумя пестиками в форме антенн и с двумя лепестками, похожими на распростертые крылья, которые трепетно вздрагивали при малейшем дуновении ветерка. Однако все было напрасно.
Когда он, грязный, с перепачканными землей руками, ушел с кладбища, низко опустив голову, позади него осталась самая удивительная могила, которую когда-либо здесь видели. И все-таки, несмотря на все его ухищрения, Седоус так и не отозвался.
Тисту миновал лужайку и подошел к Гимнасту.
- Знаешь, Гимнаст ...
- Знаю, Тисту, знаю, - вздохнул пони. - Ты открыл для себя непреходящую истину: смерть - это единственное зло, которое не одолеешь цветами. - И поскольку пони всегда был склонен к нравоучениям, он добавил: - Вот почему мне чудно глядеть на людей, которые только и стараются, как бы получше насолить друг другу.
А Тисту, запрокинув голову в небо, все смотрел на облака и размышлял ...
Глава двадцатая, в которой мы узнаем наконец, кто такой был Тисту
Вот уже много дней мысль о ней не давала ему покоя; она терзала его, мучила, мешала ему спокойно спать, он думал теперь только о ней ... О чем же? О лестнице.
- Тисту собирается построить лестницу! Должно быть, из-за нее он так и переменился, - твердили досужие языки в Пушкостреле.
Больше об этом никто и ничего не знал. Где он поставит лестницу? Для чего она ему нужна? Почему именно лестница, а не цветочный павильон?
Тисту упорно уклонялся от конкретного ответа.
- Хочу построить лестницу, вот и все ...
Он выбрал наконец подходящее место - как раз посредине лужайки.
Лестницу обычно сооружает плотник Но Тисту не нужны были ни доски, ни бревна.
Он начал с того, что развел как можно шире руки в сторону и запустил свои пальцы прямо в землю.
- Надо, чтоб корни этой лестницы были прочными, - объяснил он пони, который с интересом наблюдал за его работой.
Два прекрасных дерева с густой кроной потянулись ввысь словно острые клинки. Меньше чем за неделю они достигли тридцатиметровой высоты.
Каждое утро Тисту, верный заветам Седоуса, обращался к ним с коротенькой речью. Такой метод дал превосходные результаты.
Оба дерева были какой-то редкостной породы; стволы их изяществом напоминали пирамидальные тополя, а прочностью и крепостью могли сравниться с тисом или самшитом. Листья у них были кружевные, как у дуба, а плоды их росли вертикально на манер маленьких конусов, как растут обычно еловые шишки.
Но когда деревья перешагнули за шестьдесят метров, их кружевные листья превратились в голубоватые иглы. Потом на деревьях появились своего рода войлочные шарики, что позволяло слуге Каролусу утверждать, будто деревья эти относятся к разряду тех, которые хорошо были известны на его родине и именовались там рябиной-птицеловом.
- Рябина? Как - рябина? - протестующе воскликнула кухарка Амели. - Да разве вы не заметили, что на деревьях этих расцветают уже белые, душистые гроздья? Уверяю вас, что это акация! Уж кому-кому, а мне-то известно, что цветы акации добавляют в тесто и пекут из него сладкие блинчики.
Оба они - и Амели и Каролус - были правы, но в то же время и не правы. Просто каждый из них видел в этих деревьях то, что предпочитал. А вообще-то деревья эти даже и не имели своего названия.
Вскоре они перевалили через стометровую высоту, и в туманные дни уже невозможно было разглядеть их верхушек.
Но вы, конечно, скажете, что два, пусть даже очень высоких, дерева никогда не могут послужить лестницей. Что верно, то верно.
И вот тогда-то появилась на свет глициния - впрочем, глициния особого рода, крепко-накрепко перевитая хмелем. Кроме того, глициния имеет одну любопытную особенность: она великолепно растет как бы в горизонтальном положении между двумя деревьями. Укрепившись на одном из этих двух стволов, она устремляется вперед, охватывает второй ствол, трижды обвивается вокруг него, скручивая в тугой узел свои стебли, поднимается чуть повыше и снова устремляется к прежнему стволу. Вот таким-то образом и получаются перекладины для лестницы.
Трудно передать чувство восхищения, когда глициния эта вдруг расцвела. Казалось, будто сиреневый водопад обрушился с неба.
- Если Седоус и впрямь находится там, наверху, в чем меня постоянно уверяют, - доверительно сказал Тис ту Гимнасту, - то он наверняка бы воспользовался этой лестницей и спустился бы по ней, хотя бы на минутку!
- Знаешь, Тисту, ты просто-напросто забиваешь себе голову разными бреднями, - отозвался пони.
- Но мне так не хватает его, если бы ты знал ... и потом, я ничего о нем не знаю ... - прошептал Тисту.
А лестница все росла и росла. Все газеты, где появилась ее цветная фотография, захлебывались от восторга: «Пушкострельская лестница из цветов - это восьмое чудо света!»
Если бы у читателей спросили, каковы же первые семь чудес, они бы, пожалуй, не смогли на это ответить. А вы попробуйте сами: задайте из простого любопытства вот такой же вопрос своим родителям!
Однако Седоус и не думал спускаться.
«Подожду еще до утра третьего дня, - решил Тисту, - а потом сделаю так, как задумаю".
Наступило наконец и утро третьего дня.
Когда луна убралась восвояси, солнце пока не встало, а звезды ста ли медленно гаснуть, Тисту проворно соскочил с кровати. Это было то самое время суток, когда ночь уже миновала, а день еще не вступил в свои права.
На Тисту была длинная белая рубашка.
«Куда это запропастились мои ночные туфли?» - досадливо поморщился он. В конце концов одна отыскалась под подушкой, другая - на комоде.
Он стремглав скатился по перилам, крадучись выбрался из дома и при пустился к лестнице, возвышавшейся посреди лужайки. У лестницы по чему-то стоял уже Гимнаст. Шерсть у него как-то поблекла, одно ухо об висло, грива спуталась.
- Как, ты уже встал? - удивился Тисту.
- Вчера вечером я не пошел в конюшню, - ответил ему пони.- Должен тебе признаться, что всю ночь я пытался подгрызть самое основание твоих деревьев, но у меня ничего не вышло - слишком уж твердое дерево. Как говорится, оно мне не по зубам.
- И ты хотел уничтожить такую красивую лестницу? - все больше и больше удивлялся Тисту. - Но зачем? Для чего? Неужели лишь для то го, чтобы помешать мне подняться?
- Да, - грустно кивнул головой пони.
Загорелись в траве жемчужным блеском капли утренней росы. И в эту минуту, при слабом свете занимавшейся зари, Тисту увидел, как в глазах пони сверкнули вдруг две крупные слезы.
Учтите на будущее: если лошади плачут, то всегда из-за каких-то важных причин.
- Ну что ты, Гимнаст! Не надо так убиваться, а то разбудишь весь дом, - стал утешать пони Тисту. - Почему ты так нервничаешь? Ведь тебе хорошо известно, что голова у меня никогда не кружится. Я только поднимусь наверх и тут же спущусь обратно ... А спуститься мне надо еще до того, как встанет Каролус ...
Но пони Гимнаст не в силах был удержаться от слез.
- Я знал об этом еще раньше .. , знал, что это непременно когда-ни будь случится ... - всхлипывал он.
- Я постараюсь принести тебе в подарок маленькую звездочку, - сказал ему Тисту. - До свидания, Гимнаст.
- Прощай, - ответил пони.
Он увидел, как Тисту стремительно бросился к перекладинам из глицинии и принялся карабкаться наверх.
Тисту поднимался размеренно, легко и ловко. Вскоре его ночная рубашка стала походить на большой носовой платок.
Гимнаст вытянул шею. Фигурка Тис ту все уменьшалась и уменьшалась. Потом она превратилась в маленький шарик, в горошинку, в булавочную головку и, наконец, в пылинку. И когда разглядеть Тисту было уже невозможно, Гимнаст, понурив голову, отошел от лестницы и принялся щипать траву на лугу, хоть и был вовсе не голоден.
А Тисту, поднимаясь по лестнице, видел еще землю.
«Смотри-ка, - изумился он, - луга-то все голубые».
На миг он остановился. На такой ужасающей высоте все меняется. Сверкающий дом пока поблескивал внизу, но напоминал уже не дом, а какой-то переливавшийся вспышками бриллиант.
Ветер врывался Тисту под рубашку и надувал ее парусом.
«Надо покрепче держаться!» - решил Тисту и вновь полез наверх. Он думал, что дальше будет еще труднее, но, как ни странно, подниматься становилось все легче и легче.
