И с тех пор на заре просыпаются петушки и кукуречут:
— Кукуреку, пропала баба-яга, солнце идет!
ил у старика на дворе сивый мерин, хороший, толстый, губа нижняя лопатой, а хвост лучше и не надо, как труба, во всей деревне такого хвоста не было.
Не наглядится старик на сивого, все похваливает. Раз ночью пронюхал мерин, что овес на гумне молотили, пошел туда, и напали на мерина десять волков, поймали, хвост ему отъели, — мерин брыкался, брыкался, отбрыкался, ускакал домой без хвоста.
Увидел старик поутру мерина куцего и загоревал — без хвоста все равно что без головы — глядеть противно. Что делать?
Подумал старик да мочальный хвост мерину и пришил.
А мерин — вороват, опять ночью на гумно за овсом полез.
Десять волков тут как тут; опять поймали мерина, ухватили за мочальный хвост, оторвали, жрут и давятся — не лезет мочала в горло волчье.
А мерин отбрыкался, к старику ускакал и кричит:
— Беги на гумно скорей, волки мочалкой давятся.
Ухватил старик кол, побежал.
Глядит — на току[18] десять серых волков сидят и кашляют.
Старик — колом, мерин — копытом и приударили на волков.
Взвыли серые, прощенья стали просить.
— Хорошо, — говорит старик, — прощу, пришейте только мерину хвост.
Взвыли еще раз волки и пришили.
На другой день вышел старик из избы, дай, думает, на сивого посмотрю; глянул, а хвост у мерина крючком — волчий.
Ахнул старик, да поздно: на заборе ребятишки сидят, покатываются, гогочут.
— Дедка-то — лошадям волчьи хвосты выращивает.
И прозвали с тех пор старика — хвостырь.
ужик пахал и сошником выворотил круглый камень, посреди камня дыра.
— Эге, — сказал мужик, — да это куриный бог.
Принес его домой и говорит хозяйке:
— Я куриного бога нашел, повесь его в курятнике, куры целее будут.
Баба послушалась и повесила за мочалку камень в курятнике, около насеста.
Пришли куры ночевать, камень увидели, поклонились все сразу и закудахтали:
— Батюшка Перун, охрани нас молотом твоим, камнем грозовым от ночи, от немочи, от росы, от лисиной слезы.
Покудахтали, белой перепонкой глаза закрыли и заснули.
Ночью в курятник вошла куриная слепота, хочет измором кур взять.
Камень раскачался и стукнул куриную слепоту, — на месте осталась.
За куриной слепотой следом вползла лиса, сама, от притворства, слезы точит, приловчилась петуха за шейку схватить, — ударил камень лису по носу, покатилась лиса кверху лапками.
К утру налетела черная гроза, трещит гром, полыхают молнии — вот-вот ударят в курятник.
А камень на мочалке как хватит по насесту, попадали куры, разбежались спросонок кто куда.
Молния пала в курятник, да никого не ушибла — никого там и не было.
Утром мужик да баба заглянули в курятник и подивились:
— Вот так куриный бог — куры-то целехоньки.
ахотела свинья ландшафт писать. Подошла к забору, в грязи обвалялась, потерлась потом грязным боком о забор — картина и готова.
Свинья отошла, прищурилась и хрюкнула.
Тут скворец подскочил, попрыгал, попикал и говорит:
— Плохо, скучно!
— Как? — сказала свинья и насупилась — прогнала скворца.
Пришли индюшки, шейками покивали, сказали:
— Так мило, так мило!
А индюк; шаркнул крыльями, надулся, даже покраснел и гаркнул:
— Какое великое произведение!..
Прибежал тощий пес, обнюхал картину, сказал:
— Недурно, с чувством, продолжайте, — и поднял заднюю ногу.
Но свинья и глядеть не захотела. Лежала свинья на боку, слушала похвалы и похрюкивала.
В это время пришел маляр, пхнул ногой свинью и стал забор красной краской мазать.
Завизжала свинья, на скотный двор побежала:
— Пропала моя картина, замазал ее маляр краской… Я не переживу горя!..
— Варвары… варвары… — закурлыкал голубь.
Все на скотном дворе охали, ахали, утешали свинью, а старый бык сказал:
— Врет она… переживет.
пи, Маша, — говорит нянюшка, — глаза во сне не открывай, а то на глаза кот прыгнет.
— Какой кот?
— Черный, с когтями.
Маша сейчас же глаза и зажмурила. А нянька залезла на сундук, покряхтела, повозилась и носом сонные песни завела. Маша думала, что нянька из носа в лампадку масла наливает.
Подумала и заснула.
Тогда за окном высыпали частые, частые звезды, вылез из-за крыши месяц и сел на трубу…
— Здравствуйте, звезды, — сказала Маша.
Звезды закружились, закружились, закружились. Смотрит Маша — хвосты у них и лапки. Не звезды это, а белые мыши бегают кругом месяца.
Вдруг под месяцем задымилась труба, ухо вылезло, потом вся голова — черная, усатая.
Мыши метнулись и спрятались все сразу.
Голова уползла, и в окно мягко прыгнул черный кот; волоча хвост, заходил большими шагами, все ближе, ближе к кровати, из шерсти сыпались искры.
«Глаза бы только не открыть», — думает Маша.
А кот прыгнул ей на грудь, сел, лапами уперся, шею вытянул, глядит.
У Маши глаза сами разлепляются.
— Нянюшка, — шепчет она, — нянюшка.
— Я няньку съел, — говорит кот, — я и сундук съел.
Вот-вот откроет Маша глаза, кот и уши прижал… Да как чихнет.
Крикнула Маша, и все звезды-мыши появились откуда ни возьмись, окружили кота; хочет кот прыгнуть на Машины глаза — мышь во рту, жрет кот мышей, давится, и сам месяц с трубы сполз, поплыл к кровати, на месяце нянькин платок и нос толстый…
— Нянюшка, — плачет Маша, — тебя кот съел… — и села.
Нет ни кота, ни мышей, а месяц далеко за тучками плывет.
На сундуке толстая нянька выводит носом сонные песни.
«Кот няньку выплюнул и сундук выплюнул», — подумала Маша и сказала:
— Спасибо тебе, месяц, и вам, ясные звезды.
Золотой ключик, или Приключения Буратино
[19]
Посвящаю эту книгу
Людмиле Ильиничне Толстой
Предисловие
огда я был маленький, — очень, очень давно, — я читал одну книжку: она называлась «Пиноккио, или Похождения деревянной куклы» (деревянная кукла по-итальянски — буратино).
Я часто рассказывал моим товарищам, девочкам и мальчикам, занимательные приключения Буратино. Но так как книжка потерялась, то я рассказывал каждый раз по-разному, выдумывал такие похождения, каких в книге совсем и не было.
Теперь, через много-много лет, я припомнил моего старого друга Буратино и надумал рассказать вам, девочки и мальчики, необычайную историю про этого деревянного человечка.
Алексей Толстой.
Столяру Джузеппе попалось под руку полено, которое пищало человеческим голосом
авным-давно в городке на берегу Средиземного моря жил старый столяр Джузеппе, по прозванию Сизый Нос.
Однажды ему попалось под руку полено, обыкновенное полено для топки очага в зимнее время.
— Неплохая вещь, — сказал сам себе Джузеппе, — можно смастерить из него что-нибудь вроде ножки для стола…
Джузеппе надел очки, обмотанные бечевкой, — так как очки были тоже старые, — повертел в руке полено и начал его тесать топориком.
Но только он начал тесать, чей-то необыкновенно тоненький голосок пропищал:
— Ой-ой, потише, пожалуйста!
Джузеппе сдвинул очки на кончик носа, стал оглядывать мастерскую, — никого…
Он заглянул под верстак, — никого…
Он посмотрел в корзине со стружками, — никого…
Он высунул голову за дверь, — никого на улице…
«Неужели мне почудилось? — подумал Джузеппе. — Кто бы это мог пищать?..»
Он опять взял топорик и опять, — только ударил по полену…
— Ой, больно же, говорю! — завыл тоненький голосок.
На этот раз Джузеппе испугался не на шутку, у него даже вспотели очки… Он осмотрел все углы в комнате, залез даже в очаг и, свернув голову, долго смотрел в трубу.
— Нет никого…
«Может быть, я выпил чего-нибудь неподходящего и у меня звенит в ушах?» — размышлял про себя Джузеппе…
Нет, сегодня он ничего неподходящего не пил… Немного успокоясь, Джузеппе взял рубанок, стукнул молотком по задней его части, чтобы в меру — не слишком много и не слишком мало, — вылезло лезвие, положил полено на верстак и — только повел стружку…
— Ой, ой, ой, ой, слушайте, чего вы щиплетесь? — отчаянно запищал тоненький голосок…
Джузеппе уронил рубанок, попятился, попятился и сел прямо на пол: он догадался, что тоненький голосок шел изнутри полена.
