— Это всё Водяного деда шуточки: он парня на дно тянул, хотел его от невесты отбить.
Кое-кто парню советовал:
— Отставай от невесты, все равно Водяной от нее не отвяжется, где-нибудь он ее утопит. А может, и ты этого не минуешь — сердит он на тебя.
Парень этим советчикам так сказал:
— От невесты я не отступлюсь. А если Водяной от нас не отвяжется, так мы сами от него отвяжемся. Свет не клином сошелся.
Подошло время, женился парень. Женился и увез молодую жену из этого села вон — переселились насовсем в другое место.
Где они после жили — далеко ли, близко ли, — а в этом селе больше не бывали. Только доходили слухи, что век свой они благополучно прожили, тихо-мирно померли, и после них доброе поколение осталось.
А когда они из села, из Приволья, уехали, то в скором времени стали люди замечать, что вода в этих местах мало-помалу на убыль пошла. Прежде всего, болота начали пересыхать. А тут и озера стали мелеть и уменьшаться. И в чудесном роднике водяной столб становился все ниже и ниже, а потом и вовсе не стала вода вверх выбивать, и сделался на этом месте самый обыкновенный родничок.
И пошли про эту убыль воды всякие разговоры. Одни так объясняли:
— Видно, Водяной дед на нас рассердился и отвел воду.
А другие говорили:
— Не на что Водяному на нас сердиться. А что вода пропадает, так это он по девке сохнет — не стало ее тут, вот он и тоскует.
Как бы там ни было, но вот прошло с тех пор лет сто или двести, и стоит теперь село Приволье на сухом месте… А поля-то вокруг него широкие. А почвы хлебородные, богатые. А люди тут живут трудолюбивые. И кабы эта земля от засухи не страдала, вот уж действительно было бы тут настоящее приволье!
И вот приехал в это село агроном — молодая девушка по фамилии Привольская. Разговорилась она с колхозниками и, между прочим, рассказала им:
— Мои, — говорит, — деды-прадеды здешних корней, из этого самого села выходцы. Поэтому, — говорит, — у нас и фамилия такая — Привольские.
Сказала, конечно, и по какому делу приехала:
— Необходимо, — говорит, — проверить, как у вас конопля родится в полевых условиях.
И, конечно, она, прежде всего, поля обследовала, ознакомилась с местностью. Целый день то с председателем, то с бригадирами ходила да ездила. А на другой день пригласила с собой в поле кое-кого из колхозников. И вот они ходят с ней по полям, по лугам и рассказывают ей, какие тут раньше угодья прекрасные были:
— Вот здесь, — говорят, — было озеро!
— А вон там, — на пашню показывают, — болота были и кустарники.
— А теперь, — говорят, — вода от нас ушла, и остались мы на сухой степи…
Девушка их спрашивает:
— И куда же от вас вода ушла? Один пожилой колхозник говорит:
— А кто же ее знает, куда она ушла. По всему видно — глубже в землю она ушла. Это мы и по колодцам замечаем — все больше и больше в них вода осаживается. Ведь иной раз прямо-таки досуха вычерпываем. Не стало воды… И другой присказал:
— Сильно обезводела наша местность. Ушла от нас вода…
Про Водяного они ей ничего не рассказывали. Неудобно. Ведь каждый, конечно, понимает, что в институтах такое дело не преподают. К тому же и себя отсталым оказывать тоже никому не интересно.
Вот подошли они к большому оврагу. Девушка показывает на этот овраг и спрашивает:
— А вот здесь, товарищи, что у вас раньше было?
— Здесь что было? А ничего здесь раньше не было. Луговина была. Трава росла. Сено косили. А вот теперь — размыло…
Один старик сказал:
— На моей памяти это место рушить начало. Год от году все дальше да глубже размывает. Весной и в сильные дожди тут вода шурует — и батюшки мой! От этого оврага отроги вот уж куда пошли— в дальнее поле…
Вздохнула девушка, покачала головой. А потом говорит:
— Вот она куда, ваша вода, ушла — овраги ее вытянули. Эх, друзья мои милые, товарищи дорогие, и что же вы со своими полями наделали! Верховья оврагов вы не крепили. Запруды не ставили. Весенние воды не отводили и не задерживали — катай, размывай дальше да глубже! И вот подпочвенные воды и вышли у вас в овраги и покатились в синее море. Вот вы говорите: «Вода от нас ушла».
Да! Действительно, ушла от вас вода. Вот в эти овраги она ушла. Сами вы ее упустили. Поэтому и уровень воды в колодцах стал ниже.
Поглядели колхозники один на другого, другой на третьего. Наконец один сказал:
— Правильные эти слова. Выходит, сами себе наделали беды и остались без воды.
А девушка говорит:
— Да. Выходит так. И придется вам, товарищи, эту беду поправлять. Верховья оврагов надо укрепить. Приовражное лесонасаждение необходимо, товарищи. Не забывайте, что и без прудов вам не обойтись. Дела будет много, но откладывать его нельзя. Иначе не будет у вас и той воды, какая пока осталась.
Призадумались колхозники, и агроном тоже. Потом она спрашивает:
— Ну, так как же вы считаете — надо полям воду вернуть?
— Надо! Надо! — колхозники ей отвечают. — А то замучили нас овраги.
Когда возвращались с поля, агроном и те, кто помоложе, ушли вперед. А двое пожилых немного поотстали. И произошел у них такой разговор:
— Ее насчет конопли прислали, а она, гляди-ка ты, и в другие дела вникает. Весь наш рельеф местности как по книжке прочитала. Как она насчет оврагов-то вывела! Ну, способная девчонка!
Другой на это откликнулся:
— Куда! Недаром наших привольских корней. Оно ведь, образование-то, неодинаково к людям прививается: иной выйдет — узкой специальности, только по своему делу понимает, а иной и пошире рассуждение имеет. Девушка дельная, что и говорить! Башковитая! А я, слушай-ка, что думаю: помнишь, наши старухи сказывали, как дед Водяной к парню с девкой привязался и выжил их из села? Так вот не их ли корней она и будет?
— А то каких же? Кроме них, у нас из Приволья никаких выходцев не было. Этих самых корней! И вот теперь она этому Водяному раздокажет — приведет его в дисциплину!
Стояла в лесу сторожка, а в сторожке жил лесник с женой. Жили они в лесу не мало годов, хозяйством обзавелись — на дворе у них и коровка и овечки и в дому всего вдоволь. Одно плохо — бездетные.
Говорила жена леснику:
— Несчастливые мы с тобой, Матвеюшка. Есть у нас что поесть, есть что обуть-одеть, а вот детками мы с тобой не разбогатели.
— Ну что ж поделаешь, — говорит лесник, — значит, судьба наша такая — одним век вековать. А без детей, конечно, скучно.
Вздохнул лесник. Вздохнула лесничиха. И на том разговор кончился.
Бывало, что лесник и сам про то речь начинал:
— Эх, были бы у нас детишки, Пелагеюшка, веселее в избе-то было бы. А то живем без году двадцать лет, а поколения от нас нет и нет. Некого нам растить-воспитывать. Не на кого порадоваться. А как подойдет старость, кто нас с тобой тогда спокоить будет?
— Ну что ж, — говорит Пелагея, — видно, так нам на роду написано. Сам говоришь: «Судьба наша такая». Немилостивая она к нам — не дает счастья деток понянчить.
Повздыхают, поохают, и опять разговор весь.
Вот принялся лесник на зиму дрова готовить. Привез сухостойнику, перепилил плашки на полешки и стал в поленницу складывать. Складывал аккуратно полено к полену, а которые сучклявые или коряжистые, те в сторону откидывал. «Не нами, — говорит, — сказано: кривое полено всю поленницу портит».
Складывал он, складывал, и попалось ему одно полешко березовое: ствол надвое расходится, будто ноги, а от тех мест, где бы плечам быть, два сучочка отходят, будто руки. Поглядел на него лесник и зовет жену:
— Выдь-ка, Пелагеюшка, посмотри, какое полено диковинное — вроде на человечка похоже.
Вышла жена и тоже признала:
— И вправду похоже на человечка: сучочки-то словно ручки и ножки у дитя малого. Дай-ка я его в избу отнесу.
Подхватила она полено, унесла в избу, в старую шаленку завернула да на печку положила:
— Погрейся, — говорит, — на печке в тепленьком местечке.
И стала лесничиха с этим полешком нянчиться — и все его завертывала да перевертывала. А лесник Матвей того и не видел, он весь день в лесу на обходе, да и ночью нет-нет да и выйдет поглядеть-послушать, не балуется ли где топоришком какой-нибудь порубщик.
Раз вечерком пришел Матвей с обхода, а жена по избе из угла в угол ходит, на руках полено укачивает да припевает:
— А баю, баю, баю,
Баю крошечку мою.
Баю, баю, баю, бай,
Спи, сыночек, засыпай.
Спи, малютка, засыпай,
Крепче глазки закрывай…
Лесник посмеялся:
— Что это ты, Пелагеюшка, никак в куклы принялась играть? Больно уж не по годам игру затеяла, ты ведь не молоденькая.
Поглядел он, а у нее полено разнаряжено: и рубашоночка на нем, и чепчик с лентами, и пеленочка беленькая с кружевами. Все, как и быть должно на настоящем дите. Хотел Матвей жену пожурить, да пожалел: «Скучно ведь ей, — думает он, — все одна да одна в избе, и поговорить ей не с кем. Пусть хоть с куклой позабавится, коли ей это любо».
