В этот момент на поляне появились Иван Иванович Гвоздиков и его юные друзья Маришка и Митя.
– Вот он! – закричала запыхавшаяся Маришка. – Сюда сел!
– Близко не подходить! – предупредил Гвоздиков. – Мало ли что случиться может…
– Идите, не бойтесь! – позвала ребят и старого учителя Баба Яга. – Горыныч вас не тронет!
– А мы и не боимся. – Митя посмотрел на Ивана Ивановича. – Вы ведь не боитесь, Иван Иванович?
Гвоздиков безвольно махнул рукой:
– Ступайте… Ежели что – пеняйте на себя!
– Ладно! – и Маришка, а следом за ней и Митя, бросились к лежащему на полянке Змею Горынычу.
Змей Горыныч, казалось, дремал. Все шесть глаз его были прикрыты тяжелыми веками, дыхание стало ровным и тихим, сложенные крылья чуть пообвисли, и края их лежали на земле.
Иван Иванович тоже подошел поближе и, не в силах сдерживать своего восхищения, громко произнес:
– Какой прекрасный экземпляр! Типичный представитель Киевского и Новгородского былинных циклов!
Змей Горыныч не спал. Приподняв веки, он секунду-другую внимательно рассматривал стоявшего перед ним Гвоздикова, затем тихо и гордо, но с затаенной в глубине души обидой, сказал:
– Может быть, вы были и правы, назвав меня прекрасным. Но слово «экземпляр» я расцениваю, как оскорбление личности. Вы еще бы сказали: «Хороша штучка!»… Вы сами-то кто?
Иван Иванович немного опешил:
– Гвоздиков… Учитель…
– Оно и видно! – ехидно проговорил Змей Горыныч. И передразнил: – «Типичный представитель!.. Былинных циклов!..»
Баба Яга поспешила их помирить:
– Ну что вы, в самом деле, как маленькие! Разве об этом сейчас нужно думать? Муромская Чаща на краю гибели!
– Я, кажется, для этого сюда и прилетел, – стал оправдываться Змей Горыныч. – Только пусть перестанут приклеивать ко мне ярлыки и давать всевозможные клички. Я устал за полторы тысячи лет от всего этого.
– Я и не думал давать вам клички, уважаемый. – Гвоздиков повернулся к Бабе Яге и, словно бы, попросил у нее защиты: – Вы сами слышали, что я не сказал ничего оскорбительного.
– Не говорил, не говорил! – примиряюще сказала Баба Яга. – А с лесогубцами говорил?
– Говорил, – опустил голову Иван Иванович, – без толку только.
– Ах, древотяпы!.. – Баба Яга хотела еще что-то сказать, но передумала и снова громко позвала: – Калина Калиныч! Куда ты запропастился?!
– Тут я, внучаток вразумлял, – словно из-под земли вырос Калина Калиныч.
Змей Горыныч, который чуть было вновь не задремал, услышал знакомый голос, приоткрыл глаза и увидел своего старого приятеля Калинушку. Как он постарел за сто лет разлуки!.. Мощные плечи обвисли, исчезли куда-то брусничная алость губ и щек, некогда прямой и широкий стан похилился, и только блеск умных, с легкой лукавинкой глаз выдавал в этом старом лешем прежнего молодца-лешака.
– Калинушка, – вильнул хвостом Змей Горыныч, – сколько лет, сколько зим!..
– Много, Горынушка… Поди, за сто будет?
– Пожалуй, будет. Я в Далекой Пещере безвылазно около века просидел.
Средняя голова Змея Горыныча тяжело вздохнула и добавила от себя лично:
– Я против была, да вот они уговорили на глаза никому не показываться.
И она покосилась сначала на левую, а потом на правую головы.
– Чем же вы питались все это время, уважаемый?! – воскликнул изумленный Гвоздиков.
– Воспоминаниями, – охотно ответила левая голова, – у нас их много!
– Если бы вы знали, каких трудов мне стоило уговорить их на это путешествие! – пожаловалась средняя голова на своих соседок. – Они никак не хотели расставаться с воспоминаниями о былом и начать жить настоящим.
– А чего хорошего в нем? – буркнула сердито левая голова. – Только взлетишь высоко, только почувствуешь, что крылья окрепли, а тут тебе команда: «Стоп, прилетели! Дальше нельзя – чужая территория!»
– Да если бы не Муромская Чаща, мы бы и не прилетели! – поддержала ее правая голова. – Не хватало только, чтобы и Муромская Чаща пропала!
– Пропасть она может. – Баба Яга покосилась на Калину Калиныча. – Наш воевода запретил колдовство применять, а разговоры-то не очень нам помогают!
– Это точно, – подтвердил печально Иван Иванович, – беседовали мы с лесорубами, вразумляли их – все без толку!
Баба Яга стала потихоньку закипать:
– Долго, Калиныч, мы с ними возиться будем? Терпенье у всех лопнуло, пора их и поприжать! Вот и Горыныч на подмогу пожаловал…
Она вдруг ехидно улыбнулась:
– Он с ними чикаться не станет!
Но Змей Горыныч внезапно обиделся и хмуро огрызнулся:
– Что «Горыныч»? Чуть что, сразу «Горыныч»! Съесть, что ли, мне их прикажете? Съесть человека недолго!
И тут Ивану Ивановичу пришла в голову гениальная идея.
– Есть никого не нужно! – перебил он начавших было ссориться старых приятелей. – Их нужно усыпить! Хотя бы одного – бригадира. – Гвоздиков обернулся к Калине Калинычу и спросил того, хитровато улыбаясь: – Вы на Совете что постановили сделать, если наши переговоры ни к чему не приведут?
– Ходоков послать к начальству лесорубов. Пусть своих разбойников забирают, пока мы с ними сами не расправились!
– Вот и посылайте ходоков. – Иван Иванович присел на траву, приглашая присесть и остальных собеседников.
Все уселись рядышком со старым учителем, один только Змей Горыныч продолжал лежать: сесть он не мог при всем своем желании.
– Пока Опилкин будет спать, ни одно дерево лесорубы не свалят – побоятся. А ходоки за это время в город съездят, начальству доложат: «Так мол и так, самоуправство ваш работник проявил. Заповедное место вырубить хочет – до последнего деревца!» Оттуда скомандуют – они и уйдут не солоно хлебавши.
– А если не скомандуют? – усомнился Калина Калиныч.
– Скомандуют. Там-то понимают, что Муромскую Чащу сберечь нужно. Одна такая на всю страну. – Иван Иванович не стал дожидаться новых сомнений со стороны недоверчивого лешака и поспешил до конца изложить свой план: – Нужно слетать вам, уважаемый Змей Горыныч, в Долину Волшебных Одуванчиков. Нарвите с десяток разных и – обратно. А вы, Калины Калиныч, подложите их незаметно в палатку Опилкина…
– Рыженьких нужно нарвать! – перебила его Баба Яга. – Синенькие очень уж крепкие!
– Хорошо, нарвите рыженьких, – согласился Иван Иванович, – они действуют безотказно, я на себе проверил.
– А кто в город поедет? – спросил Змей Горыныч. – Дело ответственное…
На этот вопрос Гвоздиков не нашелся сразу, что ответить, и только сказал:
– Нужно подумать…
Он хотел ехать в город сам, но тащить снова за собой всю «гвардию» было невозможно. Оставить же их без присмотра в Муромской Чаще Гвоздиков все же боялся: вдруг опять пропадут?
И тут, словно читая мысли Ивана Ивановича на расстоянии, Калина Калиныч заявил:
– Я поеду. Я старший здесь, мне и ехать. – Он тяжело вздохнул: – Плохо только, что я города не знаю. Лет двести не бывал в нем, поди, изменилось там многое.
– Перемены есть, – подтвердил Гвоздиков, – большинство из них к лучшему.
Митя, который сидел до этого молча, прислонившись к теплому боку[5] Змея Горыныча, вдруг подал свой голос:
– Я с вами поеду, Калина Калиныч.
– Поехали, сынок! – обрадовался старый леший. – Вдвоем веселее! Может быть, и Шустрика возьмем… Там видно будет.
– Чего «видно», чего «видно»! – раздался ворчливый голос Шустрика. – Конечно, поеду!
– Ты сперва здороваться со старшими научись, а уж потом в путешествие напрашивайся! – Калина Калиныч сердито погрозил невидимому лешачонку: – Опять подкрадываешься? Опять деда напугать хочешь? Вот я тебе, постреленок эдакий!
– Надо больно пугать… – проворчал Шустрик и стал видимым. – А в город я с вами поеду! – И он запоздало поздоровался: – Здравствуй, деда Горыныч!
– А меня с собою возьмете? – на всякий случай спросила Маришка. Она уже догадывалась, что Иван Иванович не отпустит ее теперь ни на шаг от себя, и оказалась права.
– Ты здесь нужна, – отрезал сердито Гвоздиков. – Будешь разведчицей.
Маришка никогда не была настоящей разведчицей и поэтому сразу же согласилась остаться.
– Ну, не будем терять зря время, – сказал Калина Калиныч. – Кто с тобой полетит за одуванчиками, Змеюшка?
– Я! – закричали одновременно Митя и Маришка.
– Я! – запоздало выкрикнул Шустрик и первым влетел на спину Змея Горыныча.
– Одного Шустрика хватит, – остановил других ребят старый лешак. И строго наказал внуку: – Нарвешь рыженьких и синеньких. Рыженьких Опилкину, синеньких бабке Кикиморе. Бессонница старую замучила. Понял?
– Понял! – весело ответил Шустрик и нетерпеливо лягнул Змея Горыныча лаптем в бок.
Змей Горыныч вздрогнул, встрепенулся, открыл глаза и спросил:
– Летим?
– Летим! – крикнул Шустрик и помахал рукой провожавшим.
– Сам-то не нанюхайся и Горынычу не давай! – спохватился Гвоздиков и тоже помахал платочком улетавшему Шустрику.
