Кувшинка, покачиваясь, ждала.
– Плохо…
Юрка вздрогнул: это прошептала Марьяшка, про которую он позабыл на миг.
– Сейчас нельзя кувшинки срывать… Сегодня праздник совсем других цветов.
– Почему ж сразу не сказала?!
– А зачем? Судьбу не изменишь, не поворотишь… за редким исключением.
– Слушай, перестань так говорить! – рассердился Олег, продолжая напряжённо следить за другом.
– Как так?
– Загадочно… Ты что не видишь, я переживаю за Юрку!
– А я никогда не переживаю, – хмыкнула Марьяшка, – тому, кто знает наперёд, незачем нервничать, ага. И тебе не советую. Лучше соберись: вдруг за себя придётся переживать, ага?
Олегу эти «ага» совсем не понравились, – кажется, девчонка действительно странновата, но главное – на душе сделалось как-то неспокойно, совсем не по себе: показалось, что между тёмными силуэтами деревьев что-то промелькнуло, чья-то тень или тени… Он почувствовал, как по спине побежали мурашки.
– Юрка… – тихо позвал он, но друг не ответил – уже забирался на очередную крепкую кочку: шест тихо опускался в чёрную воду с неприятным бульканьем, помогая перенестись на спасительный кусочек земли.
Олег, замерев, следил за каждым движением. Вот Юрка поднимает шест, тыкает острием в очередной холмик земли, проверяя, выдержит ли кочка его вес… Длинный шест тяжело опускается в воду, словно разделяя её на две желеобразные части. Юрка делает прыжок, но поскальзывается… и шест, прогибаясь, замирает на половине дороги, а сам Юрка, отчаянно цепляясь, зависает на верхнем конце палки.
– Олег?!
– Юрка… – расширенными от ужаса глазами Олег смотрит, как шест, раскачиваясь, резко накреняется в сторону и падает плашмя, увлекая за собой Юрку в образовавшуюся пропасть – гулко всплескивает вода. На мгновение Юрка выныривает, показывается на поверхности, нелепо взмахивает руками, но тут же исчезает, оставляя широкие круги на водяной глади.
Олег, застыв на месте, напряжённо вглядывается в то место, где секунду назад ещё была Юркина голова.
Тихо – ни звука, лишь доносилось до слуха неприятное глухое бульканье.
Не может быть… Он заснул под деревом, видит страшный сон.
– Марьяш, что же делать? – выкрикнул жалобно, отгоняя малодушное наваждение, – надо вытащить Юрку, как же это… Марьяша?
Но ему не ответили: никого рядом не было.
Ну, конечно! Марьяшка сильно испугалась и убежала. Олег взвыл от отчаяния: что, что, что… Что ему делать?!
И Олег совершил ужасное: развернулся и бросился бежать.
Но сразу же споткнулся о выступающий корень и упал, уткнувшись лицом в мягкий мох.
Наверное, он пролежал так минут пять, а может, и больше, пока не услышал тихое, приглушённое пение. Казалось, звуки просачиваются отовсюду: будто певцы прятались за каждым деревом.
Олег осторожно приподнялся на локтях и тут же вскрикнул от ужаса.
Тысячи глаз, не мигая, уставились на него: страшные зелёные очи неведомых чудищ.
Ему понадобилось несколько минут, прежде чем он осознал, что эти огоньки – всего лишь светящиеся в темноте гнилушки. Такие себе полутрухлявые куски дерева, что после дождя испускают зеленоватое свечение. Но дождя-то не было…
А призрачных огоньков становилось всё больше. Внезапно Олег понял, что скопления «гнилушек» образовывают весьма последовательную цепь, вернее, две цепи, идущие параллельно, исчезающие где-то там, в лесной темноте: будто кто мазнул дорогу чёрным меж зелёных звёзд.
И тут раздался вкрадчивый, будто из сна, полузабытый голос:
– Олег.
Марьяшин голос?
– Ты что, забыл обещание? – прошептали в ухо еле слышно. – Принесёшь мне алый цветок, принесёшь папоротник – исполню всё, что пожелаешь!
– Ничего мне от тебя не надо, развратница! – отчаянно крикнул, озираясь.
Хмыкнули в темноте, и продолжили:
– Иди по дороге, слушай счёт. Как скажут – клек! – срывай, не медли… И помни – любое желание, самое непростое. Одно только знай – если желание будет неискреннее, не пропустит тебя крестовая решётка, ага.
– Юрка утонул! – взвыл, почти не слушая, не соображая. – Не спас его…
– Вот и спасёшь, дурачок, – ответили и добавили:
– Слушай счёт.
Внизу послышались странные, шелестящие звуки: как будто тысячи ног ворошили сухие листья, топтали мох, перебирались через коряги и ветки.
…Под ногами переливались ящерицы. Их скользкие тельца были покрыты голубой шкуркой, светящейся в темноте и было их так много, что увернуться от них представлялось невозможным: все они двигались вперёд, куда уходила призрачная зелёная дорога в обрамлении гнилушек-фонарей.
– Одион!
И Олег кинулся за ящерицами.
– Другиан!
И он ускорил шаг, убегая от страшного голоса.
– Тройчан, черичан, поддон!
– Куда ж так спешишь! – крикнул – не выдержал.
Странным образом включился он в игру – принял всерьёз дурацкий счёт. Ведь как бывает: поверил, взял за истину и всё – назад дороги нет… Ты поверил в это, другой, третий и вот – оно уже реально и, казалось, правдивее быть не может. Ящерицы бегут, и он с ними, потому как вдруг они знают, куда? Вон, какой оравой бегут, – наверняка знают…
Так думал Олег и мчался в скользкой, переливающейся массе, плавно обтекающей ноги – никто из хвостатых не попадался ему под шаг, и это тоже было странно.
Дорога пошла в гору, лес расступился, и открылось удивительное зрелище: тысячи красных крестов вспыхнули в темноте, как будто перед самым лицом, и задышали жарко ярким пламенем, но вот странно – ящерицы спешили прямо туда. Кресты складывались в строгий, геометрический узор – на ровные чёрные и красные, и переплетались, слагаясь в отвесную стену, казавшуюся воротами в ад.
– Лодон… – прошелестело над ухом. – Не останавливайся, иначе погибнешь!
– Там же стена?! – прокричал Олег, с диким ужасом осознавая, что стена из крестов действительно, на самом деле приближается, и очень быстро, но шаг не замедлил – не мог. Подумалось, что бежит, словно животное от пожара, только наоборот…
Щёки опалило, плечи, руки – скинул на ходу рубашку, – стало невыносимо горячо.
– Сукман!
– А чтоб вас… – выругался неизвестно на кого Олег и прибавил шагу. Бежал так быстро, словно мерил стометровку на рекорд, – стена опасно приближалась. Становилось всё жарче и кресты, страшные кресты быстро увеличивались в размерах.
– Дукман! Левурда! Дыкса!
– Не-е-ет! – взревел и прибавил скорость.
Заметил, что перед самыми крестами ящерицы оббегали пылающую стену, разделяясь на два потока – огибали страшное препятствие.
– Беги сквозь стену, иначе погибнешь! – затрепетало на ветру. – Ну же!
– Нет, не могу, – прошептал, но шагу не сбавил.
– Если хочешь друга спасти – беги!
– Юрка утонул, – выдохнул на ходу.
– Всё, что во времени течёт – всё изменить можно…
– А-а-а-а-а!!! – заорал и ринулся сквозь стену, закрываясь руками от слепящего пылающего жара. Осознал потом, что летит вниз, вцепившись в железную решётку, будто в какой-то колодец ухнул, а снизу – яркий алый свет. И вдруг дошло до него, что алые кресты – то просветы в стене-решётке были…
А дно приближалось.
– Одино…
– Попино…
– Двикикиры…
– Хайнам.
Сердце разрывалось от напряжения, рвалось из груди, стремясь убежать от глупого неразумного хозяина, подвергавшего своё тело безрассудному смертельному риску, но сознание сдалось первым – кануло в черноту.
…Сколько пролежал – непонятно. Может – тысячу лет, а может – только на миг прикрыл глаза.
Не было ощущения времени.
– Дайнам, – шепнули в ухо, и сразу же открыл глаза. Казалось, страшный счёт вливал в него жуткие, странные силы, заставляя принимать реальность как должное, не сойти с ума. Мозг отказывался верить глазам, когда эти глаза сообщили, что видят красивый удивительный цветок.
Мерцающий алый бутон на тоненьком дрожащем, словно ниточка, стебельке.
– Сповелось.
И он сделал шаг.
– Сподалось.
Было очень тихо, уши как будто заложило ватой, и счёт приходил откуда-то издалека, из-за пределов этого маленького уютного мирка, где вырос диковинный цветок, где казалось, само время замедлилось, сгустилось и текло под ногами густым киселём.
– Рыбчин.
Бутон был вытянутым, спиралевидным, и ещё только-только раскрывался. Олег глянул в середину и уже не мог оторвать глаз: ему показалось, что внутри, в чёрном ядре цветка, растёт и поднимается та самая, неведомая тайна миросотворения, самое начало всего сущего, первая единица, выделившаяся из Хаоса… И ещё какие-то странные, лихорадочные мысли приходили ему в голову. Он дивился им и страшился их, не понимал и принимал: это было приятное, дивное ощущение – чувство жуткого, дикого восторга и причастности к Великой Тайне.
Дыбчин… – прошипели предостерегающе в ухо и рука, вперёд разума осознав, что требуется, потянула на себя тоненький прозрачный стебель.
