— Ты сегодня ничего мне не расскажешь?
— А как ты думаешь? После всех фокусов, которые ты сегодня сотворил?
Ладно, дело прошлое, надеюсь, что ты всё понял… Не спрашиваю, почему ты подрался с Игорем, но всё же, просто интересно — зачем ты поломал велосипед?
— И совсем я не ломал его. Просто разобрал, хотел переделать.
— Да? И как же?
— Я хотел сделать из него квадрацикл.
— Что-что?
— Ну, квадрацикл, что ты не понимаешь? Игорь обещал мне дать колёса, со своего велика, а потом сказал, что передумал, ему не разрешают, а я дурак и у меня ничего не получится, а как я буду собирать его без четырёх колес? Но он же обещал…
— Н-да, интересно, и как ты надумал его собрать? Свяжешь колеса верёвочкой? Или проволочкой скрутишь? И думаешь, будет ехать?
— Не, ну не верёвочкой, и не проволочкой… как-нибудь…
— Вот видишь — не знаешь… Нужна дополнительная ось, надо продумать систему привода, тормозов, рулевого.
— Какую ось? А что такое привод?
— Вот видишь, не знаешь. И даже я не могу всё рассказать тебе. Всему этому нужно учиться, понимаешь? Сначала — в школе, потом — дальше… Постигать мастерство — понемногу, постепенно… И у тебя всё получится.
— Правда?
— Правда… Ладно. Расскажу тебе одну сказку-правду.
— Из тех, что тебе Бурый Медведь рассказывал?
— Из тех… Слушай:
Вера, Надежда, Любовь
Давным-давно, в пору большого нашествия, жил на Руси сын кузнеца Креска. Батька его кузнецом был великим. Из самой столицы гридь да князья в очередь за его мечами и доспехом толкались, и плату платили не торгуясь. Ибо не было оружия, равного его отцом сделанному. Хороши мечи из западных стран, да остроты им до батькиных не хватает. Хороши сабли, в южных странах скованные, и остротой, и крепостью, только в мороз сильный, бывало, как лёд в бою ломались, хозяина своего в самый важный миг без оружия оставляя. Батькины же мечи сами живыми были. Доспех как масло рубили и хозяевам своим служили верно, до самой смерти, а после и наследникам их. Часто же и за кромку с людьми шли, и в том, Навьем мире хозяина своего защищали. Дед же Крескин, говорят, ещё больше умел, а мечи его говорить могли! Только не успел дед батьке Крескину науку сию передать. Пал в битве великой с ворогом поганым. Батька же в город на ярмарку отправился, да разбойники сани его пограбили, а самого смертью убили. Говорили, что много разбойников от батьки полегло, да только самого-то не вернёшь уже.
Остался Креска отроком несмышлёным при батькином хозяйстве, да как им распорядишься? Инструмент есть, да не сразу и поймёшь, что для чего нужно. Железо есть, да как ковать? Знал, конечно, Креска, с какой стороны молотом орудовать, как заготовку клещами держать, да мало этого. Тут ить ещё умение нужно, и хитростей разных полно, да знания великие. А уж заговоры, меч оживляющие, и вообще тайна страшная! Передают её лишь, когда всем мастерством овладеешь, и то не всякому, а только духом крепкому да родовые поконы берегущему. А он, Креска, что умеет? Так, светец согнуть, да ножик детский отковать, коим и порезаться-то нельзя, даже если захочешь.
Не раз предлагали матушке Крескиной инструмент продать, и плату хорошую давали. А она войдёт в кузню, поглядит вокруг… Как продать, когда оно мужним духом дышит? Каждая вещь его руками трогана, им да предками сотворена! Каждой вещи своя душа дадена. Как предать всё это? Как в чужую неволю продать? Посидит-посидит, посмотрит вокруг. Выйдет к покупателям. Головой покачает:
— Нет, не продам.
Так и жили они с матушкой уже почти год. Делал Креска лишь игрушки простые детям малым, да так, по мелочи чего. Раз не умеешь толком, чего браться? Такое многие и сами делать могли, да лень, или дела другие. Какие с таких заказов доходы? Тяжко им с матушкой становилось. В деревне уж и отчаялись все, стали в другие кузни за поделками ездить.
Но однажды во время торга прибежала к Креске в кузницу девчонка незнакомая и говорит:
— Ты тут кузнец?
— Тут — я, — отвечает Креска. — Только, какой я кузнец? Батька мне науку свою так и не успел передать.
— Как так? — удивилась девчонка. — Кузня есть, струмент есть, а ты не кузнец? Вон как передо мной молотом орудовал! Обманываешь ты меня. Мне ножик нужен. Только настоящий. В два пальца шириной, а длиной в ладошку с пальцами. Я им нитки на шитье резать буду, травы по росе срезать, колышки для огорода затачивать, да дичь с рыбой потрошить. Ты не думай, я заплачу, мне тятька целый рупь серебра на праздник подарил! Мы в вашу деревню на торг приехали, а следующий раз не скоро уж приедем. Мне же сказывали, что у вас самый лучший кузнец на всю округу. Вот я к тебе и пришла.
И так она всё это говорила, и так сияла при этом, что понял Креска — не сможет он отказать. Никак нельзя отпихнуть такую доверчивость, не сломав при этом душу детскую. Такую чистую и светлую. И представил он, как поникнет она, от отказа его. Как потухнет свет, что сейчас из глаз её лучится. Как съёжится вся да пойдёт от него ссутулившись, ногами пыль загребая и носом шмыгая… Нет, нельзя так!
— Ну, что ж, — сказал он, — будь по-твоему. Давай мерку с руки снимать.
Снял он мерку, а девчонка зажмурилась, ладошки к груди прижала, и вся сияя, проговорила:
— У меня будет самый лучший ножик!
Сунула ему в руку кусок серебра да и побежала к деревне — только пятки засверкали, да пыль за ней столбом взвилась.
— Как звать-то тебя? — крикнул вдогонку Креска.
— Вера! — донеслось до него из-за клуба оседающей пыли.
Уселся Креска на порог, а у самого рот до ушей! Нет, не от серебра в руке, а от чего-то, Верой ему в груди оставленного! Светящегося и радостного! А серебро он вечером матушке отдал, хозяйство поддержать.
Всё бы оно хорошо, да как теперь с задачей такой справиться? Ведь для скольких дел ножик нужен? И нитку резать, и травы по росе срезать, и колышек затачивать, да ещё и дичь с рыбой потрошить! Вот ведь задача…
— Эх, батюшка, — вздохнул он, — зачем так рано ушёл от нас? Как мне тебя не хватает! Кто же объяснит мне, как и что делать? Кто подскажет, как дело начать да завершить его с честью?
И вдруг — будто в ухо шепнул кто-то:
— Присмотрись, как эти дела делают…
Замер Креска, аж рот раскрыл… А ведь верно! Как нитку обрезать, чтобы срез ровным был? Как траву правильно срезать? Как колышек заточить, чтобы острым стал? Да как дичь с рыбой потрошить, чтоб удобно было?
Пришёл Креска вечером домой, а там матушка рушник вышивает. Сел он напротив и стал глядеть, как она нитку режет. Вот совсем мало нитки за иголкой осталось, берёт она ножик не глядя — и чик… только коснулась, и всё. А срез ровный, аккуратный. Целый вечер смотрел Креска, как она это делает, и ножик разглядывал батькой кованный. И сам порезать попробовал. Понял, что и как.
Наутро до зари ещё пришёл к деревне, дождался, кто из баб да девок за травами по росе пойдёт, да и увязался с ними. Режут они травы, заговоры шепчут, а Креска чуть не носом под нож лезет, чтобы увидеть, как тот по траве скользит, какой срез оставляет. Бабы ругались поначалу, чтоб не мешал. Да потом поняли — не просто так Креска всё разглядывает. Видно, душа его родовая проснулась. Он ведь на то и кузнец, чтобы во всяком, даже простом деле своё знание иметь. А поняв, рассказали ему о том, что нож должен ровный срез у травы сделать, чтобы сила её целебная при ней и осталась. Иначе никакой пользы от неё не будет. Да срезать надо быстро, чтобы растение не мучить. Заговор же нужен, чтобы растение знало, что не просто так его срезали, а по необходимости. Тогда сила его благой будет и с любой хворью запросто справится.
Чтобы третье дело узнать, набрал он сучьев и уселся с ножом у кузницы. Начал колышки заострять. Да не просто, а присматриваясь, да рукой чувствуя, в каком месте и как ножик движется, где больше силы надо прикладывать, где меньше… Долго он так сидел, чуть не по пояс стружками засыпался, а понял всё же, какой для колышков ножик нужен.
