А бабушка Коала предпочла на завтрак можжевёловые ягоды — такие же горькие, душистые и терпкие, как бутоны эвкалипта. И, между прочим, такие же целебные.
Потом разгулялось солнышко, и непоседа Тедди затормошил Аксинью Потаповну:
— Ну вот, теперь пора, идёмте скорее на поиски!
Медведица поскребла в затылке. В животе было сытно, во рту вкусно, идти неведомо куда не очень-то и хотелось.
— Погоди, — сказала она. — А план у нас есть?
— Есть, у меня есть план! — кипел энергией Тедди. — Надо пойти быстро-быстро, тогда догоним. А если медленно — тогда отстанем. Ну, бежим, что ли?
— Погоди, погоди! — замахала медведица лапой. — В какую сторону бежать-то?
Тедди не раздумывал ни секунды:
— На запад!
— Ладно, допустим, на запад… Не беги, я говорю — допустим! Но представь себе: вот бежим мы всей толпой на запад. День бежим, другой бежим. А Ксюша с Мишуткой медленно идут на восток. И когда мы их догоним?
— Никогда… — понурился Тедди. Но тут же воспрянул: — Тогда нам тоже надо бежать на восток! Ну… или куда? Надо узнать направление.
— Умница, — одобрила вожатая. — Вспомни-ка, Настёна, вы с мамой куда-нибудь собирались? Что она говорила?
— Ничего не говорила, — еле слышно ответила Настёна. — Мы поссорились и не разговаривали.
Повисло унылое молчание.
Конечно, с Аксиньей Потаповной Настёна не пропадёт. Но почему родные ссорятся? На чужих так не обижаются, да ещё по пустякам, по глупостям. А своих, любимых, близких, с обиды и потерять можно… Э-хе-хе.
— Я знаю, — сказал Умка. — Надо их выследить. Настичь по следу.
— Замечательно, — одобрила Аксинья Потаповна. — Медведь должен уметь читать следы. Но для этого надо…
— Найти след! — подхватил Тедди. — Я поищу!
И он вприпрыжку помчался вокруг кедрачей. При этом подпрыгивала только задняя половина медвежонка, а голова склонилась к земле, зорко высматривая отпечатки чьих-нибудь лап. Ни дать ни взять настоящий следопыт Дикого Запада.
— Вот же торопыга! — вздохнула вожатая. — Всё бы ему бегать. Подумал бы прежде — где их искать, следы.
— Следы лучше всего искать на снегу, — сказал Умка и поглядел вдаль, где на горах всё ещё виднелись прожилки белизны. — Однако далеко туда идти.
— Или на глине, — Бхалу вспомнил тёплую глину в Аксиньиной Юдоли. По ней так приятно было ходить босыми пятками, оставляя косолапый след.
— Нашёл, нашёл! — закричал Тедди. — Следы! Тут недавно проходил большой медведь, и с ним медвежата… Следы ведут… Следы ведут…
Следы вели к кедрачу.
— А-а-а… Это же наши следы, — понял Тедди. — Вот, вижу ясный отпечаток передней лапы с шестью пальцами…
— Это мой! — Панда Пай Сюн подняла вверх ладошку, перепачканную кедровой смолой.
— Следствие зашло в тупик, — подвёл грустный итог Тедди.
— Эх, ребятки, — сказала Аксинья Потаповна. — Следы надо искать не где попало, а там, где они оставлены. Где наверняка проходили Ксюша с Мишуткой. Скажи, пожалуйста, Настёна, где ты потерялась?
— Это было вчера, — стала припоминать Настёна. — С утра мы с мамой были на речке. Потом на Рябиновых Буграх. Только рябина там ещё зелёная. А потом — всё, я заблудилась. Но я теперь не знаю, где эти Бугры, я искала маму целый день и ушла оттуда далеко.
— Я знаю Рябиновые Бугры, — улыбнулась медведица. — И совсем это не далеко.
Аксинья Потаповна поднялась на задние лапы, вытянув шею повыше, и огляделась вокруг. Нашла какие-то знакомые ориентиры, потёрла в размышлении лоб и указала лапой:
— Нам туда.
И разношёрстый медвежий отряд двинулся в указанную сторону. Чёрный медвежонок Тедди на этот раз плёлся последним, чуть поотстав. Нет, он вовсе не унывал. Просто решил продолжить карьеру следователя (или следопыта?) и теперь внимательно приглядывался: какой след за кем остаётся? У кого какая походка?
Каждый медведь по-своему косолапит — ставит лапу пяткой кнаружи, а пальцами внутрь. А ещё медведь — «иноходец»: враз шагает двумя левыми лапами, потом враз правыми. Ать-два, левыми! Ать-два, правыми! Будь то белый медведь, будь то рыжий или чёрный, или хоть камчатская бурая медведица.
Иное дело Панда. Тедди долго не мог понять, как это она так движется — неторопливо и плавно, грациозно виляя задом. Оказалось, Панда переставляет лапы по одной: сначала левую заднюю, затем левую переднюю, дальше правую заднюю и потом уж правую переднюю. Тедди попробовал пройтись так же, но только запутался в лапах и упал.
Бабушка Коала привычно ехала на Аксиньи-Потаповнином горбу и следов, конечно, при этом не оставляла. У себя в Австралии коалы редко спускаются с древес на землю. Но если уж спустятся, то забывают про медлительность и мчатся во всю прыть! Рысцой и скачками! Чтобы поскорее добежать и вскарабкаться на другое дерево, где их не смогут достать хищные собаки динго. Коалы не косолапят. Пальцы на лапках широко растопырены, когти острые, крючками, как у птицы. (Для чего коалам такие когти — догадайтесь сами.)
И вот показались холмы, кудряво поросшие тёмно-зелёным рябинником. Кто не был на Камчатке, знает рябину — стройное дерево с алыми кистями горьких ягод. Но камчатские медведи знают и любят другую рябину — сладкую, которая растёт на невысоких извитых деревцах: и лазить никуда не надо, пригибай ветку да отправляй грозди в рот. Вкуснятина! И витамины с микроэлементами. Дождись только сентября, когда ягоды поспеют и рябиновая листва раскрасит сопки красно-жёлтыми кляксами.
— Здесь! — обрадовалась Настёна. — Вон та берёза, мы об неё чесались!
Тедди, обгоняя всех, рванулся «вон к той» берёзе:
— Осторожно! Не уничтожьте следы!
Да, следы на берёзе имелись: клочки бурой шерсти в трещинах коры, борозды от медвежьих когтей. Притом на разной высоте борозды: вот, наверное, медвежонок когти точил, а вон — на такую высоту и Аксинья Потаповна не дотянется — какой-то медведь-великан «автограф» оставил.
Настёна понюхала свежую задирину на стволе и вздохнула: нет, мамой не пахнет, только берёзовым соком.
Тут подлетела юркая птичка-синичка и прямо из-под носа у Тедди выхватила маленький очёсок шерсти. Тедди запоздало махнул когтями:
— Эй, куда понесла?! Это же вещественное доказательство!
— В гнездо, «куда, куда»! — ответила синичка и упорхнула.
— Ну вот… — только и сказал Тедди. — Ладно, будем след на земле искать. Какие особые приметы у твоей мамы?
— Она самая красивая, — сообщила Настёна.
— Ну а, может, хромает или коготь сломан?
— Нет, она вся здорова.
— Жаль… Ну посмотри, вот этот след — её? Или вот этот?
— Не знаю, — слабым голосом ответила Настёна. В глазах её всё расплывалось от набежавших слёз.
Медвежьих следов вокруг было множество, больших и маленьких, они переплетались, терялись в траве и появлялись на прогалинах — как разобраться в этой путанице?
— А может, по запаху? — предложил Бхалу. — У меня хороший нюх. Чем пахнет твоя мама?
— Мамой… И немного молоком.
Бхалу, шевеля носом, обнюхал отпечатки на земле и пожал плечами:
— Нет, я не медвежонок Маугли…
— Кто? Не кто? — спросили все.
— Маугли. Ну-у, в Индии одного медвежонка волчья семья воспитала. С волками жил, по-волчьи выл, с ними охотился.
— А потом?
— Потом вырос, ушёл в медведи. Но всё равно умел кого угодно по нюху выследить.
Медвежата вздохнули: жалко, что Бхалу не Маугли. Что вот теперь делать? Поглядывали на Аксинью Потаповну — неужели и она не знает? Но вожатая только безмятежно помалкивала.
И вдруг Умку осенило:
— Надо расспросить! Язык, говорят, до полюса доведёт!
Всё же не зря Умка считал, что получил имя от слова «ум». Отличная идея.
— Йес! — подхватил Тедди. — Как я забыл — опрос свидетелей!.. А кто у нас свидетели?
И тут на глаза ему попался свидетель: синичка прилетела на берёзу за новым клочком шерсти.
— Птица, птица, погоди! — обратился к ней юный барибал. — Тут вчера ходила медведица с медвежонком — куда они направились?
— Мне что за дело, много вас тут шатается, — ответила пичуга.
— Вспомни, пожалуйста, — взмолилась Настёна. — Это я была здесь с мамой и братиком. И отстала. Нам их надо найти — красивая мама и братик, на меня похож.
— Все медведи на одно лицо, — заявила птичка. — То ли дело мы, синицы, — все разные.
Что возьмёшь с такого свидетеля… Эх, кого бы ещё расспросить?
Новый свидетель не заставил себя ждать, выйдя из-за куста.
— А я всё видела, а я всё знаю! Если хорошо попросите, даже помогу.
Опять Маха-Росомаха! Нет, спасибо, такой свидетель нам не нужен!
Панда отвернулась, Бхалу фыркнул, а Умка сказал недовольно:
