Я было вознамерился выползти из сумки, но бабушка сказала:
— Сиди спокойно. Надо ещё подождать немного.
Внезапно все остальные ведьмы подняли отчаянный визг, переходящий в горестный вой. Они уже не сидели за столами, а стояли на своих стульях, а потом одна за другой начали прыгать на столы, словно кто-то невидимый подталкивал их снизу. При этом они странно извивались, махали руками, и зрелище восьмидесяти пар трепещущих рук производило ужасное и завораживающее впечатление. Многим стало не по себе.
— Бабушка, — сказал я, — они скукоживаются, я это знаю, со мной такое уже было. Это начала действовать их «Формула-86». Посмотри, на их лицах уже появилась шерсть! Но мне кажется, что всё происходит очень быстро!
— Но ты ведь сам понимаешь, — ласково сказала бабушка, — что ведьмы получили не по капле этой «Формулы», а пятьсот доз на восемьдесят персон.
Поэтому-то их «будильник» дал сигнал намного раньше, как и в случае с тобой, правда?
Все посетители столовой давно оставили свои места и смотрели на происходящее широко открытыми глазами, наполненными ужасом. Многие с осторожностью подходили поближе, и вскоре ведьмы были окружены плотной толпой. Некоторые из тех, кто встали из-за своих столов, так и подошли с накрахмаленными салфетками за воротничками.
И через несколько минут произошло самое главное: поверхности длинных столов, где только что размахивали руками ведьмы, вмиг опустели, не было там ни извивающихся, ни окаменевших фигур, а на столах забегали стаи мышей, сновавших между тарелками.
Женщины, увидевшие это мгновенное превращение, подняли страшный визг, даже многие мужчины, спокойно воспринимавшие происходящее, невольно побледнели. Раздались возгласы:
— Что здесь происходит?! Это безумие! Этого не может быть! Кошмар! Надо скорее уезжать отсюда!
По столовой забегали испуганные официанты, они смахивали мышей со стола салфетками, полотенцами, бросали в них столовые приборы, бутылки, даже стулья — словом, всё, что оказывалось под рукой. Из кухни выскочил шеф-повар в высоком белом колпаке, размахивая огромной сковородой. Кто-то позади него сгонял мышей со стола большим сверкающим ножом. В столовой не стихало:
— Мыши! Мыши!
И только дети, единственные среди этой кричащей, визжащей толпы, с восторгом наблюдали за происходящим. Для них это было просто небывалое приключение. Они-то были уверены, что этот «спектакль» закончится хорошо, это им подсказывало их детское чутьё. Они ни о чём не беспокоились, их ничто не тревожило, они смеялись и аплодировали происходящему на их глазах.
— Ну что же, — решительно сказала бабушка, — нам пора уходить!
Она поднялась со своего места и перекинула через плечо сумку. Нас с Бруно она аккуратно держала в руке.
— Вот сейчас, Бруно, — сказала она, — самое время вернуть тебя родителям!
Бруно пробормотал:
— Моя мама не очень-то любит мышей.
— Ничего, — строго сказала бабушка, — ей придётся привыкнуть к твоему новому облику.
Супругов Дженкинс было нетрудно найти: голос мамочки Бруно раздавался по всей столовой. Она кричала с надрывом в голосе:
— Герберт, уведи меня скорее отсюда! Я не могу здесь находиться, тут полно этих проклятых мышей! Они карабкаются по моей юбке!
Она судорожно хваталась за своего могучего супруга, висла у него на шее, вертелась, как безумная.
Бабушка тем не менее направилась прямо к ней и протянула руку, на которой сидел её бедный сын.
— А вот и ваш сынок, — сказала бабушка. — Будет лучше, если этот малыш посидит несколько дней на диете.
Довольно бодрым голосом Бруно приветствовал своих родителей:
— Привет, папа! Здорово, мама, это я!
Визг миссис Дженкинс стал непереносимым. Бабушка, обняв меня покрепче пальцами, поспешила выйти из столовой. Она быстро пересекла вестибюль, и мы оказались на крыльце, где морской воздух немного освежил нас. В этот момент я вдруг осознал, что мы находимся на морском берегу; волны равномерно накатывали на песчаный пляж и убегали назад. Стоял дивный тёплый летний вечер.
— Такси, пожалуйста, — обратилась бабушка к швейцару в зелёной униформе, который дежурил у входа в отель.
— Одну минуту, мадам, — ответил он и, засунув два пальца в рот, пронзительно и коротко свистнул.
Сердито, и в то же время с грустью, я взглянул на него: моя давняя мечта научиться так свистеть теперь стала для меня недостижимой.
Подъехала машина. Водитель, пожилой джентльмен с пышными усами, открыл перед бабушкой дверцу:
— Пожалуйста... Куда поедем, мадам?
Но тут взгляд его упал на меня, то есть на маленького мышонка, сидящего в бабушкиной руке.
— Чтоб мне провалиться, клянусь, что это мышь! — воскликнул он.
На это бабушка с невозмутимым спокойствием ответила:
— Это мой внук, и мы едем на вокзал.
— Знаете, — отозвался водитель, — а я всегда любил мышей. Когда я был мальчишкой, я их держал у себя. Они ведь размножаются с дикой быстротой. В мире никто не сравнится с ними! А если это ваш внук, то за неделю он преподнесёт вам кучу правнуков. Уж будьте уверены, я-то знаю.
— Поедем всё же, — холодно откликнулась на эту тираду бабушка.
Примостившись у неё на колене, я не вытерпел и спросил:
— Мы уезжаем, да?
И когда бабушка молча кивнула мне в ответ, я радостно закричал:
— Ура-а-а!
Бабушка уточнила, что мы едем в Норвегию, и я снова трижды прокричал «Ура!».
— А как же наши вещи? — забеспокоился я.
— Не стоит об этом думать, — ответила бабушка.
Мы промчались по улицам курорта, заполненным праздными людьми, бесцельно бродящими или сидящими там и сям. А мы уезжали в Норвегию!
— Как ты себя чувствуешь, дружок? — спросила бабушка.
— Прекрасно, просто изумительно! — заверил я её искренне.
Она погладила мою шёрстку на спине:
— Сегодня у нас был большой день! Мы с тобой совершили подвиг!
— Да, — согласился я, — но это было ужасно.
Как хорошо было вернуться в Норвегию и снова оказаться в старом уютном доме бабушки! Но теперь, когда я стал мышью, все предметы и сам дом выглядели совершенно иначе. Мне нужно было привыкать к этим новым для меня, огромным пространствам. Теперь мне предстояло жить на коврах, среди ножек столов и стульев. Я начал находить в стенах любопытные щели, о которых раньше не имел никакого представления.
Закрытая дверь не поддавалась. А то, что было на столах, стало для меня недоступным.
Но прошло всего несколько дней, и с помощью бабушки моя новая жизнь начала понемногу устраиваться. Бабушка делала всё, чтобы мне было легче двигаться по дому и чтобы я чувствовал себя здесь хорошо. Она пригласила плотника, и он сделал для меня много маленьких и узеньких лестниц и стремянок, которые она приставила ко всем столам и другим высоким предметам. По ним я мог подниматься всюду, куда захочу.
Она сама изобрела чудесное приспособление, позволяющее мне открывать двери в доме. Это были несложные системы с гирьками на длинных шнурах, с маленькими блоками и пружинами. Так что теперь открыть дверь для меня не представляло никакого труда. Стоило нажать передними лапками на дощечку, исполнявшую роль рычага, как весь механизм приходил в движение и дверь легко открывалась.
Бабушка догадалась, как помочь мне зажигать свет. Эта конструкция оказалась посложнее, я так и не смог разобраться в ней до конца. Но действовала она безотказно. Стоило мне наступить на кнопочку, расположенную на полу в каждой комнате, как свет зажигался. Наступив вторично на эту кнопку, я гасил свет.
Бабушка позаботилась и о моей зубной щётке: ручкой ей служила спичка, а щетинками были тоненькие щетинки из бабушкиной щётки для волос. Поэтому я с удовольствием чистил зубы несколько раз в день. Мы с ней решили, что посещение мною дантиста было бы слишком большим испытанием и для нас, и для него. Ради здоровья своих зубов я даже отказался от сладостей и шоколада!
Каждый вечер я принимал ванну. Для этого бабушка пожертвовала своей серебряной сахарницей на красивых изогнутых ножках, в которой я с удовольствием плескался перед сном.
Бабушка установила в доме строгий порядок, так что никто — ни горничная, ни повар — не входили в дом без предупреждения. Почти всё время мы были вдвоём и чувствовали себя превосходно в компании друг друга.
Однажды, когда бабушка расположилась у камина, а я свернулся у неё на колене, мы вспомнили о Бруно. Нам было жаль его. Я предположил даже, что его милые родители могли просто отдать Бруно швейцару, чтобы тот утопил его в ведре с водой. И бабушка с грустью согласилась со мной. Она, как обычно, курила свою чёрную сигару, а я нежился в тепле на её колене. Но вдруг одна мысль поразила меня: а сколько же лет живут мыши? Я спросил об этом бабушку, она погладила меня и сказала:
