Солнце уверенно и властно посылало свои горячие лучи прямо на землю. Лед таял; озеро покрылось полыньями, словно рваными заплатами. Обновлявшийся мир пронзал Луи и Серену острым чувством восторженного удивления и смутных надежд. В воздухе разливался терпкий запах земли, просыпавшейся после зимнего сна. Деревья одевались крохотными зелеными почками; почки день ото дня набухали. Приближалась лучшая, более спокойная пора. На озеро прибыла чета диких уток. Прилетел воробышек и зачирикал: «Как чудесна Канада, Канада, Канада!»
Для гнездовья Серена выбрала старую хатку мускусной крысы — она поднималась над водой как раз на должную высоту. Мускусные крысы строят свои дома из глины и веточек. Луи надеялся, что жена устроит гнездо на том же самом месте, где когда-то было гнездо его матери, но у женщин всегда свои причуды: они любят все делать по-своему, а Серена и подавно знала, что делает. Луи был так рад, когда увидел, что она занялась постройкой гнезда, что место не имело значения. Он поднял к клюву трубу и сыграл первые несколько строчек из старой песенки: «Как славно быть женатым, быть женатым, быть женатым!..» Потом отложил трубу и принялся помогать Серене, поднося кусочки мха и щепотки сухой травы.
Шел ли дождь, сияло ли солнце, в холода и в погожие дни лебеди были равно счастливы друг с другом. Когда подошло время, в гнезде появились яички, а вскоре вылупились птенцы — четверо лебедят. И первым звуком, который малыши услыхали, придя в этот мир, был чистый, мощный голос трубы их отца.
«Прекрасно буйство вешних дней…» — пела труба.
На меленьком озере, спрятавшемся глубоко в северных лесах, потекла веселая, полная забот и развлечений жизнь. Изредка в гости наведывался Сэм Бивер, и тогда взаимной радости не было конца.
Луи никогда не забывал о своих былых занятиях, о старых друзьях и обещании, данному Заведующему Птичьим питомником в Филадельфийском зоопарке. Шли годы, но каждую весну Луи и Серена прилетали на свое лесное озеро, строили гнездо и выводили птенцов. И каждый год на закате лета, когда лебедята меняли детский пух на маховые перья и были готовы испытать силу и выносливость своих крыльев, Луи брал всю семью в путешествие по Америке. Сначала они летели в лагерь «Кукускус», где он однажды спас жизнь Эпплгейту Скиннеру и был награжден медалью. Сезон в лагере бывал к тому времени уже окончен, но Луи нравилось снова и снова прилетать сюда, осматривать давно знакомые места, вспоминать мальчишек и свой первый заработок горниста.
Затем лебеди летели в Бостон, где их всегда шумно встречали на Лебединой лодочной станции. Луи прочищал трубу, шлифовал ее до блеска и плыл впереди лодок, играя «Как глубоко наше море». Бостонцы, заслышав знакомые мелодии трубы, сбегались в Городской парк. Лодочник устраивал Луи и Серену ночевать в отель «Риц», а птенцы оставались на пруду под его присмотром. Серена обожала «Риц». Она поглощала дюжины сандвичей с морской капустой, с удовольствием глазела на себя в зеркала и с наслаждением плескалась в ванне. Пока Луи стоял у окна и смотрел вниз на Городской парк, она разгуливала по номеру и забавлялась, щелкая выключателями. Потом они забирались в ванну и засыпали.
Из Бостона Луи вел семью в Филадельфийский зоопарк и показывал им Птичий пруд. Там его сердечно встречал Заведующий Птичьим питомником. Если зоопарку требовался молодой лебедь-трубач для пополнения коллекции водоплавающих птиц, Луи оставлял там одного из своих, птенцов, как и обещал. Спустя несколько лет они повстречали там и Сэма Бивера. Как только Сэм стал достаточно взрослым, он пошел работать в зоопарк. Он и Луи всегда были рады друг другу. Луи доставал дощечку, и они подолгу беседовали, вспоминая прежние времена.
После Филадельфии Луи с женой и детьми направлялся к югу: перед ними простирались бескрайние саванны, где на сырых берегах рек дремлют аллигаторы, а высоко а небе парят грифы. Потом лебеди возвращались домой и проводили зиму на Красных Скалистых озерах Монтаны, в прелестной тихой Столетней Долине, где всем лебедям-трубачам живется вольно и спокойно.
Жизнь лебедя замечательна и полна интересных событий. А жизнь Луи была замечательна в особенности, ибо он был музыкант. Луи очень заботился о своей трубе. Он любовно чистил ее и мог часами шлифовать кончиками маховых перьев. И до конца своих дней он был благодарен отцу, отважному лебедю, рискнувшему жизнью, чтобы подарить сыну трубу, в которой тот так отчаянно нуждался. Каждый раз, глядя на Серену, Луи вспоминал, что не будь у него трубы, его возлюбленная никогда не пожелала бы стать его женой.
Лебеди порой доживают до глубокой старости. Год за годом, каждую весну, Луи и Серена возвращались на маленькое озеро в Канаде и выводили новых птенцов. Дни текли мирно и безмятежно. По вечерам, когда сгущались сумерки и у малышей начинали слипаться глаза, Луи поднимал трубу и играл отбой — как много лет назад в лагере «Кукускус». Прекрасная и печальная музыка дрожала над озером и рассеивалась в ночном небе.
Однажды летом, когда Сэму Биверу было уже около двадцати, они с отцом сидели в охотничьем домике в Канаде. Был поздний вечер; мистер Бивер отдыхал в кресле-качалке после рыбной ловли. Сэм читал книгу.
— Па, что такое «фертильность»? — спросил он.
— Почем я знаю, — отозвался отец. — Никогда не слыхал такого слова.
— Это что-то связанное с кроликами. Здесь написано, что кролик фертильное животное.[8]
— Может быть, это значит «робкий», — предположил мистер Бивер. — Или что он может бегать как угорелый. А может, «глупый». Кролик может сидеть ночью посреди дороги и глазеть прямо в фары автомобиля. Нет, чтобы с дороги уйти. Очень многие из них так и погибают. Глупые звери.
— М-да, — проворчал Сэм. — Видимо, надо искать в словаре. Иначе не узнаешь.
— У нас здесь нет словаря, — сказал мистер Бивер. — Придется тебе подождать до дома.
В это время на лесном озере Луи поднял трубу и сыграл отбой, чтобы дети знали, что день окончен. Ветер подхватил эти звуки и разнес по лесу.
Мистер Бивер перестал качаться.
— Забавно, — пробормотал он. — Мне показалось, я только что слышал трубу.
— Не понимаю, какая здесь может быть труба, — сказал Сэм. — Мы одни во всем лесу.
— Я знаю, и все-таки я слышал трубу. Или горн.
Сэм усмехнулся про себя. Он никогда не рассказывал отцу, что поблизости есть озеро. Он сохранил эту тайну и на озеро всегда ходил один. Ему так больше нравилось. И лебедям тоже.
— А что с твоим другом Луи? — поинтересовался отец. — Он же трубач. Вдруг это он поселился где-нибудь поблизости?
— Все может быть.
— Есть какие-нибудь новости о нем?
— Нет, — ответил Сэм. — Он мне больше не пишет. У него кончились почтовые марки, а денег на новые нет.
— Вот оно что. А знаешь, я никогда до конца не понимал всей этой истории с ним; больно уж она неправдоподобна.
Сэм взглянул на отца и увидел, что его глаза слипаются. Мистера Бивера клонило в сон. Вокруг было тихо-тихо; ни единый звук не нарушал лесного покоя.
Сэму тоже хотелось спасть, он очень устал за день. Он достал свой блокнот и подсел поближе к керосиновой лампе. Вот что он написал:
Вечером я слышал, как Луи играл на трубе. Слышал и отец. Ветер дул в нашу сторону, и, лишь только опустились сумерки, раздались звуки отбоя. Для меня в мире нет ничего прекрасней голоса лебедя-трубача. Что означает слово «фертильный»?
Сэм убрал блокнот и лег в постель. Некоторое время он лежал и думал, что же означает слово «фертильный». Не прошло и трех минут, как он уже крепко спал.
Луи снял с шеи трубу. Птенцы забрались под материнское крыло. Леса, поля и озера объяла тьма. В ночи раздавался резкий крик гагары. Луи закрыл глаза, и дневные заботы покинули его; он думал о том, какое счастье жить в этом полном чудес мире, какое счастье, что в его жизнь вошла музыка, и как радостно ожидать наступления новой, сулящей добрый сон ночи и нового завтра, которое озарит землю ясным, молодым утренним светом.
Автор нарек главных героев-лебедей «музыкальными» именами: Серена — персонаж оперы Дж. Гершвина «Порги и Бесс»; Луи — американский певец, трубач и композитор Луи Армстронг. (Здесь и далее примеч. пер.)
Маримба — музыкальный инструмент народов Африки и Центральной Америки.
Applegate Skinner: apple — яблоко, в сочетании с фамилией получается — «чистить яблоко».
Знаменитый небоскреб, построенный в 1930-31 гг. на о. Манхеттен в г. Нью-Йорке.
Опера Джорджа Гершвина (1935).
Куплет песенки конца 1920-х гг. (текст и музыка Б. Дж. Де Сильвы, Лью Брауна и Рэя Эндерсона) заканчивается словами: «Позаботься о здоровье, ведь теперь ты — мой».
