Зуд прошел, но Цоппино с беспокойством заметил, что лапка укоротилась чуть ли не на целый сантиметр.
«У меня и так не хватает одной лапки, — в тревоге подумал он. — Если я истрачу вторую на свои литературные упражнения, как же я буду ходить?»
— Ну пока что тебе помогу я! — раздался за его спиной чей-то голос.
Будь это только голос, Цоппино мог бы задать стрекача. Но у обладателя голоса оказалась еще и пара крепких рук, которые цепко ухватили его. Голос и руки принадлежали пожилой синьоре двухметрового роста, тощей и суровой…
— Тетушка Панноккья!
— Я самая, — прошипела старая синьора. — И тебе придется отправиться со мной. Я покажу тебе, как воровать ужин у моих котов и писать мелом на стенах!
Цоппино безропотно дал завернуть себя в плащ, тем более что в воротах дворца появились двое полицейских.
«Хорошо еще, что тетушка Панноккья пришла раньше, — подумал Цоппино. — Лучше угодить в ее плащ, чем в лапы Джакомоне».
Глава седьмая, в которой Цоппино дает уроки мяуканья
Тетушка Панноккья принесла Цоппино домой и пришила его к креслу. Да, да, взяла нитку с иголкой и пришила, точно он был рисунком для вышивания. А прежде чем отрезать нитку, она сделала двойной узел, чтобы не разошелся шов.
— Тетушка Панноккья, — сказал Цоппино, стараясь видеть во всем только веселую сторону, — вы бы хоть взяли голубую нитку, она больше идет к моей расцветке! Эта оранжевая просто ужасна: она напоминает парик короля Джакомоне.
— Не будем говорить о париках, — отвечала тетушка Панноккья, — гораздо важнее, чтобы ты сидел смирно и не улизнул от меня, как вчера вечером. Такие звери, как ты, встречаются не часто, а от тебя я жду многого.
— Я самый обыкновенный котенок, — скромно заметил Цоппино.
— Ты котенок, который мяукает, а в наши дни таких раз-два и обчелся. Все коты стали лаять, как собаки, и, конечно же, у них ничего не выходит, потому что родились они не для этого. Я же люблю кошек, а не собак. У меня семь котов. Они спят на кухне под умывальником. И всякий раз, когда они раскрывают рот, я готова выгнать их на улицу. Я много раз пыталась научить их мяукать, но они совершенно не слушаются меня. Наверное, не верят, что так надо.
Цоппино почувствовал симпатию к этой старой синьоре, которая, несомненно, спасла его от полицейских и которой, видимо, здорово надоели лающие коты.
— Как бы там ни было, — продолжала тетушка Панноккья, — котами мы займемся завтра. На сегодня у нас есть дела поважнее.
Она подошла к небольшому шкафчику и достала из него книгу. Цоппино успел прочесть заголовок. Книга называлась «Трактат о чистоте».
— А теперь, — заявила тетушка Панноккья, удобно устроившись в кресле напротив Цоппино, — я прочитаю тебе эту книгу от первой главы до последней.
— Сколько же в ней страниц, тетушка Панноккья?
— Не так уж много. Всего восемьсот двадцать четыре, включая оглавление, чтение которого мы отложим на завтра… Итак, «Глава первая. Почему не следует писать на стенах свое имя. Имя — вещь важная. Именем нужно дорожить, оно дается не для того, чтобы швыряться им направо и налево. Нарисуйте красивую картину, и тогда вы можете поставить под ней свою подпись. Сделайте хорошую статую, и на ее пьедестале ваше имя будет как нельзя более кстати. Придумайте новую машину, и вы с полным правом можете назвать ее своим именем. Только те люди, которые не делают ничего полезного, пишут свое имя на заборах и стенах, потому что больше им некуда его поставить…»
— Я согласен с этим, — заявил Цоппино. — Но ведь я писал на стенах не свое имя, а имя короля Джакомоне.
— Молчи и слушай! «Глава вторая. Почему не нужно писать на стенах имена своих друзей…»
— У меня есть только один друг, — сказал Цоппино, — но теперь я потерял его. Я не хочу слушать эту главу, она слишком грустная…
— Хочешь или не хочешь, а придется слушать, потому что тебе все равно даже не пошевелиться.
Но в эту минуту зазвонил звонок, и тетушка Панноккья встала, чтобы открыть дверь. Вошла девочка лет десяти. О том, что это девочка, можно было догадаться только по ее прическе — пучок волос наподобие конского хвоста, собранный на затылке. А одета она была совсем как мальчишка: на ней были спортивные брюки и клетчатая рубашка.
— Ромолетта! — воскликнул Цоппино вне себя от изумления.
Девочка смотрела на него, словно хотела что-то припомнить.
— Где мы с тобой встречались?
— Как это — где? Ведь я могу назвать тебя чуть ли не своей мамой! Тебе ничего не напоминает моя расцветка?
— Она напоминает мне кусочек мела, который я взяла однажды в школе…
— Взяла? — спросила тетушка Панноккья, — А учительнице ты об этом сказала?
— Не успела, — объяснила Ромолетта. — Как раз в это время прозвенел звонок на большую перемену.
— Превосходно, — сказал Цоппино, — можно сказать, что я сын этого самого школьного мелка. Поэтому-то я и родился таким образованным котенком: говорю, читаю, пишу, да еще и устный счет знаю. Конечно, нарисуй ты меня со всеми четырьмя лапками, я был бы тебе еще больше благодарен, но я и так очень доволен.
— Я тоже очень рада тебя видеть, — улыбнулась Ромолетта. — У тебя, наверное, есть что рассказать.
— Все довольны, кроме меня, — вмешалась тетушка Панноккья. — Насколько я понимаю, вам обоим невредно послушать, что написано в этой книге. Ромолетта, садись сюда.
Девочка подвинула кресло и, скинув туфли, уютно устроилась в нем. Тетушка Паннокхья принялась читать третью главу, в которой объяснялось, почему не следует писать на стенах слова, оскорбительные для прохожих.
Цоппино и Ромолетта слушали ее с большим вниманием. Цоппино — потому что был пришит и ничего другого ему не оставалось, а Ромолетта — потому что явно чего-то ждала, об этом можно было догадаться по ее плутоватому личику.
Дойдя до десятой главы, тетушка Панноккья стала позевывать. Сперва она зевала раза два на каждой странице, потом зевки стали учащаться: три на страницу, четыре, потом по зевку на каждые две строчки… по зевку на строчку… по зевку на каждое слово… Наконец последний зевок, который был продолжительнее всех прочих, и, когда рот доброй синьоры закрылся, вместе с ним закрылись и ее глаза.
— Вот всегда так, — сказала Ромолетта, — дойдет до половины книги и засыпает.
— Неужели нужно ждать, пока она проснется? — спросил Цоппино. — Она пришила меня до того крепко, что, захоти я зевнуть, я бы не мог открыть рта. А ведь мне нужно разыскать друга, которого я не видел со вчерашнего вечера.
— Положись на меня, — сказала Ромолетта.
Она взяла маленькие ножницы и осторожно разрезала нитки, которыми был пришит котенок. Цоппино потянулся, спрыгнул на пол, походил взад-вперед, разминая затекшие лапы, и наконец с удовольствием вздохнул.
— Скорее, — шепнула Ромолетта, — идем через кухню!
В кухне была кромешная тьма, и только в одном углу, примерно там, где висел умывальник, блестело четырнадцать зеленых огоньков.
— Я чувствую кошачий запах, — сказал Цоппино, — точнее, я чувствую запах семерых котов.
— Это тетины коты.
Со стороны умывальника донеслось веселое фырканье.
— Братец, — сказал какой-то голос, — ты, видно, не только хром, но и слеп! Не видишь, что ли? Ведь мы такие же собаки, как и ты!
— Опять мне попались коты-лгуны! — воскликнул Цоппино, не на шутку рассердившись. — Ваше счастье, что мне некогда, а то бы вы познакомились с моими когтями и живо бы научились мяукать. И тетушка Панноккья мне только спасибо сказала бы.
— Гав! Гав! — хором возмутились все семеро котов.
Цоппино прихрамывая прошелся по кухне и свернулся клубком под самым носом у своих единоплеменников.
— Мяу! — с вызовом произнес он. Семеро котов были задеты за живое.
— Слышали? — сказал самый маленький котенок. — Он умеет мяукать!
— Да, и для собаки совсем неплохо.
— Мяу! — повторил Цоппино. — Мяу, мяу, мяу!
— Он, наверное, работает звукоподражателем на радио, — предположил самый старый кот. — Не обращайте на него внимания. Он просто напрашивается на аплодисменты.
— Мяу! — снова сказал Цоппино.
— По правде говоря, — пробормотал другой кот, — я бы тоже хотел помяукать. Если хотите знать, мне надоело лаять. Каждый раз, когда я лаю, меня охватывает такой страх, что шерсть становится дыбом.
— Глупышка, — сказал Цоппино, — чего же ты пугаешься? Что ты кот, а не собака?
— Пожалуйста, без оскорблений! Хватит с нас и того, что мы тебя слушаем. Еще неизвестно, кто ты такой.
— Я такой же кот, как и вы!
— Собака ты или кот, а помяукать я бы не отказался.
— А ты попробуй! — не отставал Цоппино. — Тебе понравится! Во рту станет сладко, как…
— Как от молока, что дает нам тетушка Панноккья?
