– Сидеть, Чемп! Я тебя тоже люблю, но всему свое место и время.
Он поставил Чемпа на все четыре лапы и крепко сжал в руке бывший платок.
– Давайте шлепайте, – сказал он нам.
Мы понеслись по чердачной лестнице. Я оглянулся и увидел, как граф Роберт при помощи своей начищенной туфли загоняет Чемпа в лифт, предназначенный для Семейства.
– Давай же, дурачина! – приговаривал он. – Ничего в этом нет страшного. Или что, хочешь иметь дело с рассвирепевшим Амосом?
Мы бежали в гардеробную, вид у Кристофера был страшно возбужденный.
– Я все угадал правильно, Грант! Ты же слышал, что сказал граф? Там, кроме двух этих жутких башен, еще куча всяких штук. В одной из них и сидит Милли. Пойдешь завтра со мной вместе ее искать – у нас ведь утро свободно?
Как же не пойти. Мне очень хотелось еще там полазить. В следующий раз, решил я, возьму с собой фотоаппарат, соберу неопровержимые доказательства существования других миров, или измерений, или как их там.
Но до того, понятное дело, нужно было переодеться в чистую одежду, спрятать грязную в пустой комнате и рысью примчаться на ужин. А потом еще предстояло подпирать стену в столовой зале с этими дурацкими салфетками через руку, пока мистер Амос, Эндрю и еще два лакея будут подавать Семейству Ужин. Мы страшно боялись, что еще в чем-нибудь провинимся. Мистер Амос так и не утихомирился. Не знаю, что уж там сказал ему граф Роберт, но яростью мистер Амос в результате накачался под пробочку и теперь напоминал грушевидный воздушный шарик, из которого с шипением выходит газ. Эндрю и двое его коллег ходили вокруг него на цыпочках. Мы с Кристофером старались, по мере сил, слиться со стеной.
Графиня тоже была в ярости, вот только держать ярость под пробочкой у нее получалось куда хуже, чем у мистера Амоса. Да в ее положении этого и не требовалось. В тот вечер все было не слава богу. На бокале ее, заявила она, был отпечаток пальца, на вилке – пылинка, а на салфетке – след ржавчины. После этого она обнаружила след розовой полировальной пасты на солонке. Всякий раз одного из нас посылали – пулей – принести замену тому, что ей не понравилось, она же в ожидании обращала глаза на графа Роберта, раскрывала их пошире и выдавала одно из своих «почему?». Когда я вернулся со сверкающей солонкой на замену, она как раз говорила:
– Послушай, друг мой, но пора бы уже отказаться от этой детской привычки потакать только своим прихотям.
Граф Роберт умел дать ей отпор – у меня бы так не получилось. Он улыбнулся и сказал:
– Мама, ты же сама попросила меня это устроить.
– Но не сейчас, Роберт. Не в тот момент, когда в доме ожидается общество по случаю празднования твоей помолвки! – ответила графиня. – Амос, тарелка грязная. Видите эту вот точечку на бортике?
Мистер Амос нагнулся над ее плечом и рассмотрел тарелку.
– Полагаю, что это часть узора, миледи. – Произнося эти слова, он бросил на графа Роберта злобный взгляд. – Я распоряжусь, чтобы ее немедленно заменили, – добавил он и щелкнул пальцами, подзывая Кристофера.
Когда Кристофер примчался обратно с чистой тарелкой, графу Роберту уже приходилось совсем туго.
– И ты даже не подумал о том, где эта твоя новая штатная единица будет питаться, – распиналась графиня. – А ведь сколько сил я потратила на то, чтобы научить тебя: джентльмен обязан думать об интересах других! Ты приводишь меня в отчаяние, Роберт! Ты ведешь себя как избалованный ребенок. Избалованный и эгоистичный! Я, я, я! До чего же ты слабохарактерный! Почему так трудно хотя бы раз проявить здравомыслие? Почему?
Вставая на свое место у стены, Кристофер закатил глаза – так, чтобы только я видел. Действительно, было очень странно смотреть, как графиня распекает графа Роберта (не надо забывать, что именно он был владельцем Столлери), точно шестилетнего карапуза, будто нет вокруг лакеев, застывших как деревянные изваяния, да и мы ее не слушаем, и мистер Амос не стоит у стола, злорадствуя по поводу того, что граф попал в переделку. Лично мне было очень неловко. При этом мне очень хотелось понять, чем же граф Роберт так вывел из себя графиню и мистера Амоса.
К этому времени графиня уже начала повествовать о том, какую слабохарактерность граф Роберт проявлял, когда учился ходить, и долго перечисляла все его прегрешения, совершенные в возрасте двух, четырех и десяти лет. Граф просто сидел и терпел. Леди Фелиция склонилась к самой тарелке. Впрочем, и ей перепало внимание графини.
– Я рада, что ты справилась со своей глупой мнительностью и опять начала есть, милочка.
– Это был пустяк, мама, – сказала леди Фелиция.
Тут графиня велела мистеру Амосу отправить рыбу обратно на кухню, потому что рыба, видите ли, переварена. Мистер Амос щелкнул пальцами, чтобы я ее забрал.
– И не забудь слово в слово передать главному повару, – сказал он, передавая мне нагруженный поднос, – что именно сочла недопустимым ее светлость.
Следующий отрывок разговора я пропустил, потому что шагал по коридору, через вертящуюся дверь, по ступеням в подклеть и потом на кухню, но Кристофер мне потом сказал, что ничего нового в этом отрывке не было. На кухне главный повар упер руки в бока и уставился на меня смешливым взглядом. Все лакеи называли его великим диктатором, однако мне казалось, что он симпатичнейший дядька.
– И что с ней, по мнению ее светлости, не так? – осведомился он.
– Она сказала, переварена, – ответил я. – Она нынче в очень дурном настроении.
– А, очередной вечерок выдался, – подытожил главный повар. – Похудательные заклинания вызвали у нее несварение, и теперь она экономит в желудке место для жаркого? Ладно, ступай обратно и передай, что ее покорный слуга нижайше просит прощения, распластавшись по ковру, а что рыба приготовлена безукоризненно, можешь не передавать.
Я отправился обратно в столовую и умудрился войти почти что так, как мне и полагалось, – проскользнув бочком почти без всякого шума. Мистер Амос меня уже дожидался. Казалось, что в комнате за его грушевидным телом бушует буря.
– И что главный повар сказал в свое оправдание? – осведомился он.
– Он распластался по ковру и просил не передавать, что рыба приготовлена безукоризненно, – ответил я.
Вышло довольно глупо. Наверное, выскочило под влиянием Кристофера. Зато у мистера Амоса появился великолепный повод хотя бы частично сорвать раздражение на мне. Он так зыркнул на меня своими глазами-бусинами, что у меня затряслись коленки. На мое счастье, именно в этот момент леди Фелиция вскочила со стула и бросила на стол свою большую белую салфетку. Перевернув при этом два винных бокала.
– Мама! – сказала, точнее выкрикнула, она. – Может, хватит уже отчитывать Роберта так, будто он совершил преступление? Он всего-то нанял библиотекаря, которого ты к тому же сама просила нанять! А потому отстань от него, ладно?
Графиня повернулась к леди Фелиции. Глаза у нее округлились, а губы начали складываться в букву «П» одного из этих ее ужасных «почему?».
– И если ты еще хоть раз скажешь «почему, милочка?», – взвизгнула леди Фелиция, – я возьму этот подсвечник и вышибу тебе мозги!
Она издала странный звук, то ли смешок, то ли рыдание, и бросилась к дверям. Нам с мистером Амосом пришлось отпрыгнуть в сторону. Леди Фелиция промчалась мимо и вылетела из комнаты подобно жаркому, благоуханному урагану; дверь за ней захлопнулась.
За собой она оставила мертвое молчание, наполненное лихорадочной деятельностью. Эндрю и второй лакей тут же сорвались с места – беззвучно, на цыпочках; они вытирали разлитое вино, уносили разбросанные бокалы, убирали ножи, вилки и ложки, все еще лежавшие рядом с прибором леди Фелиции. Двое оставшихся за столом так и сидели, и вот – как будто вовсе ничего не произошло – мистер Амос подошел и тихо заговорил прямо в ухо графине:
– Главный повар нижайше просит его простить, миледи, и заверяет, что больше этого не повторится. Позвольте подать следующее блюдо, миледи.
Графиня кивнула, будто оцепенев. Поскольку лакеи все еще вытирали винные пятна, мистер Амос пальцем поманил нас с Кристофером к кухонному лифту и принялся подавать нам супницы и соусницы, чтобы мы отнесли их на стол. Я плохо представлял, что куда нужно поставить, а Кристофер тащил все прямо к столу и шлепал куда попало, а потом кланялся и обеими руками расправлял салфетки – можно было подумать, что он знает, что делает. Мистер Амос зыркнул на него через плечо и сам поднял массивное блюдо, нагруженное мясом.
Графиня, так и не выйдя из оцепенения, сказала графу Роберту:
– Фелиция в последнее время просто невыносима. Мне кажется, давно пора выдать ее замуж. Наряду с другими гостями я приглашу на прием этого милого мистера Сейли. Я уверена, что сумею уговорить Фелицию выйти за него.
Граф Роберт проговорил:
– Это ты так шутишь, мама?
– Вовсе нет. Я никогда не шучу, друг мой, – сказала графиня. – В конце концов, мистер Сейли – мэр Столчестера. Он богат и вдов и занимает весьма достойное положение – а за кого выйдет Фелиция, не так уж важно, это не твой случай. Ты, мой друг, помолвлен с титулованной дамой, поскольку…
