Легли они спать. Только задремал молодой муж, чует — жена с постели тихонько поднимается. Он один глаз приоткрыл, А она шасть к запечку, где метла стояла, берёт её да верхом садится.
Тут уж он и второй глаз открыл, глядит в оба. Недоброе, видно, затевает! Она заслонку у печки отслонила, собирается на метле через печь в трубу вылететь.
Вскочил он — да за метлу.
— Стой, ведьма, никуда не полетишь! И ведьмачить не будешь!
Изломал метлу и прутики разбросал. Она схватила от той метлы прутик, хлестнула его и крикнула:
— Я как была ведьмой, ведьмой и останусь! А ты был человеком, а теперь псом побегаешь.
Песенник руками всплеснул:
— Бывает же такое! Вот каково злую бабу в жёны взять!
— Погоди, ещё не то будет! — говорит сказочник. — Ты знай слушай.
— И мне послушать дай, — сказал пасечник.
Так оно и сделалось. Стал молодой муж псом. Всё, как и раньше, понимает, а сказать ничего не может. То рычит, то лает.
«Что же это она со мной сотворила?! Не житьё мне теперь. Пойду утоплюсь!»
А как к речке пришёл, на тёмные омуты, на бурливые водовороты посмотрел, страшно ему стало.
«Утопиться никогда не поздно. Побегу дальше, увижу больше».
И побежал на чужую сторону, где он никого не знал, где его никто не знавал. Из лесных краёв — в степь широкую. Селения там одно от другого редко стоят. Оно-то хорошо — людям на глаза не попадаться, да ведь голод не свой брат. А уж так он, бегаючи, проголодался, что, кажется, шкуру бы на себе изгрыз.
В той степи пас овец панский батрак. И как раз в ту пору собрался полудновать. Пёс и думает: «Сверну к пастуху, может, хоть корочку кинет».
Прилёг невдалеке, голову на лапы положил и прямо в глаза ему смотрит.
А пастух с утра до вечера, с ночи до утра в степи один. Словом перемолвиться не с кем. Вот и привык сам с собой разговаривать.
— Притомился пёс! — говорит. — Видно, издалека бежал! Верно, заблудился. Верно, от хозяина отбился. Верно, есть хочет.
И кинул псу корочку хлеба.
А овцы тем часом разбрелись по пастбищу, того и гляди, совсем в степь уйдут.
— Эх, — говорит пастух, — не ко времени полудновать начал. Было б мне овец до кучи сбить, а уж потом за еду приниматься.
Только так сказал, поднялся пёс, побежал по большому кругу, согнал всех овец в кучу.
— Вот это пёс! — пастух удивился. — Вот это помощник! Переломил краюху хлеба пополам, половину себе, половину псу.
Теперь они так работу поделили: пёс отару пасёт, пастух на солнышке лежит, то дремлет, то песни распевает.
Солнце за край степи ушло. Пастух загнал овец в кошару, замкнул замок и ключ к поясу привязал.
Утром проснулся, говорит себе: «Надо скорей кошару отмыкать!» Хватился ключа, а ключа на поясе нет.
— Батюшки! — испугался пастух. — Это что же такое делается! Должно, вора проспал.
Смотрит — овцы спокойненько траву щиплют, пёс около отары ходит, сторожит, приглядывает, и в зубах у него ключ на верёвочке висит.
— Ох, молодец мой пёс, молодец! — стал пастух приговаривать. — Надо его покормить, да и самому поесть не грех.
Любо-дорого поглядеть, как пёс ест. Кусок мяса откусит да сразу хлебом и закусывает. Ну, чисто человек, а не пёс! Пастух-то не знает, что тот и впрямь человек.
Завернул пастух остатки еды в тряпицу и сказал псу:
— Коли ты такой умный, паси сам, а я своих в селе проведаю, как там жена, как детки.
Пошёл да и загостился. Три дня в селе пропадал, три дня в степи не бывал.
Вернулся — пёс ему навстречу, за полу зубами хватает, к кошаре тащит. Посмотрел пастух, так и остолбенел: двенадцать овец зарезанных рядком лежат.
Пастух на пса посохом замахнулся.
— Вот твоя благодарность за хлеб, за доверие!
А пёс его на другую сторону кошары тянет, будто с собой приглашает. И что бы вы думали? На той стороне лежат рядком двенадцать волков — и у всех горло перегрызено.
У пастуха и посох из рук.
— Спасибо тебе! — говорит псу. — Мне бы так не управиться. Чего доброго, меня бы самого волки растерзали. Теперь-то всё ладно. Перед паном управляющим за овец волчьими шкурами откуплюсь. Тёплые из них шубы выходят. И себя не забуду — из овчин тулуп сошью.
На радостях закатился чабан в шинок. Пьёт чарку за чаркой, перед людьми куражится.
— Я нынче сам себе и пан, и князь. У меня подпасок завёлся, такой, не скажу какой. Только лучшего не сыщешь. Что хочу, то и делаю, никого не боюсь!
А тут как раз завернул в шинок управляющий — табак у него, вишь, кончился. Как завидел наш храбрец пана управляющего, так у него душа в пятки ушла. А управляющий на него напустился.
— Ах ты, такой-сякой, — кричит, — в шинке прохлаждаешься, а овцы без присмотру по степи бродят! Вот поедем сейчас к отаре, если хоть одна овца пропала, прогоню сейчас же. Прах тебя побери!
Приехали. Управляющий увидел зарезанных овец, затопал ногами:
— Так и есть, как я говорил! Теперь тебе век не расплатиться!
— Не туда вы смотрите, пан управляющий, в ту сторону поглядите. Там лежат тёплые шубы и для вас, и для главного управляющего, и для самого князя.
Повернул голову управляющий, да так и ахнул: двенадцать матёрых волков — один к одному и все, как один! Тут он и сменил гнев на милость.
— Как же ты их одолел? — спрашивает.
— Да не буду врать, — пастух отвечает. — Не я это, а мой верный слуга, мой помощник.
— Какой такой помощник?!
— А вон он, овец пасёт.
Пёс услышал, что про него бают, подбежал и поклонился управляющему. Да не просто мордой мотнул, а встал на задние лапы, правую переднюю в сторону отвёл и головой низкий поклон отвесил.
— Ну и ну! — только и молвил управляющий. — Это пёс панский! Не тебе, мужичьей кости, быть ему хозяином. Вот тебе десять рублей, а собаку — мне.
Пастух своего помощника и за сто рублей бы не отдал. Да разве с паном управляющим поспоришь?!
Посадил пан пса в коляску и уехал.
Привёз к себе, и такие в доме чудеса пошли, что пан ни на один час с собакой расставаться не хотел. День и ночь при себе держал.
А тут как раз пановы именины подоспели. Съехались к нему гости, управляющие из других княжеских имений. Князь-то богатый был, земли-то у него немеряно!
Выпили паны, и, как водится, зашёл у них разговор о пустяках. Стали они собаками хвалиться. Именинник слушает, посмеивается. А уж когда все нахвастались, позвал своего пса и говорит:
— Покличь-ка мне Ивана, Романа да третьего — Степана. Смеются гости: какое поручение собаке дают! Такой собаки и на свете нет, чтобы его выполнила!
А пёс степенно из комнаты вышел, недолго пропадал, назад идёт, трёх слуг за собой ведёт.
Паны и смеяться перестали, спрашивают у слуг, как кого зовут.
Один отвечает:
— Я — Иван.
Другой отзывается:
— Я — Роман.
Последний говорит:
— Те двое — Иван да Роман, а я третий — Степан.
Тут паны поверили, какие собаки на свете бывают.
А имениннику ещё мало. Велел собаке уголёк принести, чтобы трубку раскурить. Опять никто не верит: как же тварь четвероногая горячее принесёт?!
Вот пёс входит, в зубах у него ложка, на ложке уголёк тлеет. И подносит тот уголёк хозяину трубку раскурить.
У панов много времени на забавы, да и забавам конец приходит. Отпраздновали именины, разъехались гости. А главный управляющий остался и принялся просить пса себе в подарок.
Хозяин думает шуткой отговориться:
— Чтобы именинникам подарки делали — знаю. И сам сегодня подарки получил. А чтобы гость у именинника подарка требовал — такого не слыхивал.
Главный управляющий своё гнёт: отдай да отдай ему собаку. Рассердился управляющий, сказал:
— Не достанется тебе мой пёс!
И главный рассердился:
— Коли так, мне не достанется и твоим не останется!
Вскочил в коляску, поскакал к самому князю.
Что он князю наговорил, они вдвоём знают, а только утром уже от князя к управляющему слуги были посланы со строгим наказом: сейчас же пса князю представить.
Батраку с управляющим не спорить, а управляющий против князя ничего не смеет. Отдал он пса, да ещё низко кланялся.
Князь в комнатах пса держать не стал. Сколотили по его велению конуру, просторную, тёплую — к зиме шло дело, во дворе канат протянули, чтобы псу на цепи кругом бегать.
Неспроста так князь сделал. Трёх лет не прошло, как женился князь. Через год родила княгиня сына, и — вот беда! — в первую же ночь пропал младенец, неведомо как, неведомо куда. Никто ничего не слыхал, никто ничего не видал. Искали, искали и следа не нашли.
А теперь княгиня опять ребёнка ждёт. Мало ли что случится?
Князь так думал: если пёс и вправду такой умный, как рассказывают, может, хоть он устережёт от беды неведомой.
Так оно и шло: пёс днём на цепи бегал, еду ему подавали прямо с княжеского стола. Ночью с цепи спускали. Вроде бы вольней, да двор княжеский — что твоя крепость: ограда высокая, ворота на засовы заложены, замками замкнуты. Затосковал пёс, обидно ему, всё-таки он человек! Может, и убежал бы, как-нибудь изловчился, да жаль ему княгиню молодую. Слышал он, как слуги меж собой толковали, что первого её младенца унёс неведомо кто: то ли цыгане, то ли нищие, то ли нечистая сила. «Поживу пока», — думает.
