Этому человеку стало казаться, что его окружают злые люди, из-за которых он никогда не выйдет в мастера. Решил уйти из завода. И ушел бы, если бы Тычка за ним не заметил одну диковинку.
Сидел он днем за граверным верстаком, а вечером, после работы, переходил к столярному. Зачем?
Однажды открыл его рабочий ящик и вытащил оттуда красивую деревянную шкатулку. Она была так отполирована хорошо, что в нее можно было смотреться.
— Неужели это твоя работа? — спросил Тычка.
— А ты что думал, — ответил тот.
Тычка подвел к нему стариков.
Старики повертели в руках шкатулку и недоверчиво покачали головами: мол, мели, Емеля.
Тогда он взял обыкновенное полено и на глазах у мастеров так отшлифовал, что после этого посадили на него подкованную блоху, та корячилась, корячилась, а вспрыгнуть никак не могла.
Старики пожали ему руку и в первый раз назвали его по имени и отчеству. А в Туле говорят: «Если старики назвали тебя по батюшке, зачем тогда и генеральское звание. Значит, ты уже мастер».
* * *
Однажды в Тулу совсем неожиданно приехала Катерина II. Здешнее начальство привыкло одаривать царей, а тут и подарка никакого не подготовили. Что делать? Забегали по мастеровым людям: не держит ли кто в голове хорошую задумку, которую можно быстро выполнить.
Вдруг Тычка сказал:
— Есть у меня одна задумка, только понравится ли?
Все знали, что работы Тычки ценились высоко и раскупались за большие деньги для музеев и художественных галерей. Только у начальства он был не в почете. Его всегда числили в списке неблагонадежных. Если где-нибудь вспыхивал бунт, даже за Уральскими горами, Тычку все равно на ночевку отправляли в острог, а днем держали прикованным на заводе.
В то время, когда приехала царица, где-то тоже бунтовали люди, и наш Тычка, как обычно, сидел прикованным к своему верстаку.
Так вот, когда он сказал про свою задумку, у начальства от радости даже глаза загорелись.
— Так если есть у тебя задумка, выполняй ее, — сказали они, — а понравится или нет, там увидим. Что тебе для этого нужно: серебро или золото?
— Ничего не нужно, — сказал Тычка, — только ночь свободы.
Начальство сейчас же цех окружило солдатами и расковало Тычку.
На второй день царице преподнесли изумительной красоты цепь цвета ночи и звезд. Царица была так довольна подарком, что насмотреться на него не могла. Когда же пришли снова заковывать Тычку, то у него цепи не оказалось.
— Где же твоя цепь? — спросили его.
— Как где? — сказал он. — На шее у царицы.
После того как царице вручили цепь, к Тычке подошел ученик и спросил:
— Мастер, а мастер, почему так получается: только вчера царица говорила, что таких людей, как вы, нужно держать на виду всей России, а сегодня даже не хочет замечать вас?
— О, милый мой, богатые люди любят музыкантов, только когда они играют.
* * *
Остротой ума и веселостью рук в Туле никто не мог сравниться с мастером Тычкой. Недаром работные люди нарекли его таким именем. В давние времена на ружейном заводе тычкой называли керн — инструмент для разметки деталей. А наш веселый мастер мог не только на железе, а даже на самой плоской стороне человеческой жизни «откернить» такую деталь, которая людям запоминалась на века. Редко кто над ним осмеливался посмеяться. Но иной раз, подобно Кузьке, находились такие люди.
Кому не известно, что железо во все времена ценилось так же дорого, как и хлеб. Да и сейчас оно достается не дешевле хлеба. Недаром же хлеборобы до сих пор не могут спокойно проходить мимо напрасно брошенных зерен, а тульские мастеровые — мимо железа.
Как-то раз один из учеников Тычки, пришедший на завод из сытой семьи, увидев в кармане своего учителя ржавую подкову, подобранную на дороге, спросил:
— Мастер, не бедность ли у вас выглядывает из кармана?
— Нет, — сказал Тычка, — это невежество заглядывает в карман.
* * *
Если уж забрякали дугами, видно, не улежать и хомутам.
Могуч тот, кто душой чувствует свое ремесло и владеет многими знаниями. По-моему, таким могучим является мастер Тычка.
С вашего позволения, расскажу я о нем один случай.
Однажды, теперь уж не помню точно когда, к нам на завод привезли станок. С первого взгляда в нем будто бы не было ничего особенного. Одна святая простота. Но эта проклятая машина оказалась капризной, как избалованная невеста из богатой семьи. С одного конца хитро, с другого мудреней, а в середке ум за разум заходит. Кому ни поручали собрать станок и пустить его в ход, ни у кого это не получалось. Хотя охотников было очень много. Когда мастеровые приступали к делу, у каждого появлялось чувство беспомощности, как у цыпленка, упавшего в яму: кричать — голос слаб, взлететь — крылья малы. Потопчутся, потопчутся возле станка, как тетерева на току, покружатся, покружатся вокруг него, как вокруг кольца, и, не найдя ни начала ни конца, отходят прочь. И наконец, этот бедный станок настолько замучили, что если бы он был бычком, то перебодал бы всех от злости. Когда позвали мастера Тычку, люди сбежались к тому станку чуть ли не со всего завода, посмотреть, что же получится у носящего имя лучшего мастера столицы мастеров. Тычка сначала погладил станок, как заморенную лошадь в дороге, потом втиснул в его нутро несколько деталей, позвенел ими, привернул их гайками, и все услышали, как станок задышал, и почувствовали, что, ежели Тычка сейчас втиснет в него еще несколько деталей, — станок заговорит.
А у нас на заводе было два человека — Василь Васильев и Василь Петров, — которые получали деньги за то, что они числились на должностях хитрецов-мыслителей. Хотя я и не должен сказывать, чем они занимались, да и завод держал это в строгом секрете, но весь город знал, что они половину жизни отдали на раздумье: как бы корову разрубить надвое, чтобы зад доить, а передок во щах варить. У Василь Васильева и Василь Петрова слава была так велика, что без них ни одно собрание и ни одно техническое совещание не обходилось. Для этих хитрецов-мыслителей в президиуме любого собрания специально ставили два стула, нужны они были здесь или не нужны. Без их речей и наставлений ни одна кошка не котилась в Туле. Они могли все: и хромого научить плясать. Их побаивались даже маститые конструкторы. Если кому-нибудь давали проектировать самую обыкновенную деревенскую телегу, то при обсуждении проекта он робел, как бы Василь Васильев и Василь Петров не вставили палки в колеса его телеги или же не предложили колеса разрубить пополам, чтобы они лучше катились.
Ну конечно, и на этот раз дело не обошлось без Василь Васильева и Василь Петрова. Но только, к их огорчению, Тычка не стал слушать советов.
А беспомощные всегда боятся уверенных людей и стараются чем-нибудь да опорочить их. В то время, когда мастер Тычка собирался задействовать к станку последние детали, хитрецы-мыслители взяли да и подменили их. Подкинули Тычке детали совсем от другого станка. Но Тычка был такой мастер, что у него даже с другими деталями заработал станок.
* * *
У Тычки учился мужичок-чудачок с косинкой-хитринкой на левый глаз. Он и молоток держал в левой руке. На заводе его так и прозвали Левшой. У Левши вид был настолько неказистый, что все думали, он и мастеровым будет неказистым. Да и Тычка учил его делать только гвозди.
— Сколько лет возле твоего фартука трется твой косой ученик? — с ухмылкой спрашивали Тычку другие мастера.
— Осьмой год скоро пойдет, — отвечал им Тычка.
— И для чего ты его держишь еще на гвоздях? Мы своих учеников давно научили кормить свои семьи.
— И только? — говорил Тычка. — А я хочу, чтобы он своими гвоздями сотворил чудо.
И Левша ими подковал блоху.
* * *
Учеников у Тычки был целый город, и все творили чудеса.
В Туле давно мечтали поставить памятник Левше. И однажды объявили конкурс на создание монумента легендарному умельцу. Вскоре со всех концов России посыпалось столько проектов, что у наших ценителей искусств кругом пошла голова. Один памятник был величественнее другого, и не знали, на котором остановиться.
А на оружейном заводе был паренек, способный и грамотный малый. Он добился того, что мог на торце спички укладывать сто подков и свободно расписываться на кончике иглы. И когда он свои работы показывал другим, ему говорили:
— Хорошо, но у Левши чуточку лучше выходило.
Однажды разозлился малый и сказал:
— Тогда покажите работы Левши; если они действительно достойны легенд, я берусь своими руками ему сделать памятник.
Молодые мастера засмеялись, а у стариков заскребло в душе. Слишком его слова показались им дерзкими.
А в Туле от работ Левши остался только один гвоздик, которым он прибивал подковы блохе, да и тот держали под семью замками.
Тогда старики вытащили этот гвоздик и сказали:
