Исключение составлял только Боден Дэвидсон. Граф Сокольник к нему так и не вышел, а лягуш, по крайней мере, представлял собой приличного противника. Покряхтывая под весом доспехов, рыцарь стал разворачивать задумчивого першерона. Пробегавший мимо Харлик на ходу крикнул ему:
– Назад, скачите назад! Он надул пузырь! – но Боден не отреагировал. Закончив разворот, он установил копье в строго горизонтальной позиции и пришпорил коня. Першерон тяжело двинулся вперед, набирая скорость как груженная до краев баржа.
Харлик, почувствовавший, что они могут потерять славного рыцаря Бодена Дэвидсона, выдернул из-за пояса мешочек с порохом, на ходу чиркнул огнивом, развернулся, швырнул бомбу и помчался дальше.
Рука не подвела бывшего начальника дворцовой стражи. Мешочек взвился в воздух по крутой дуге, конец которой должен был прийтись как раз на раздувшего пузырь до невозможных размеров лягуша. Рыцарь тоже приближался к нему, медленно, но верно набирая ход.
На плече лягуша Ганка закрыло ладошками ушки и зажмурилось.
Главное оружие лягуша сработало.
Над дворцовой площадью вспух почти невидимый прозрачный пузырь. Воздух вокруг его зыбких границ поначалу расступился, а затем мощной волной устремился вперед, стремительно наполняя внезапно опустевшее пространство.
Чуть раньше Бобрику стало неуютно под стеной и он пошел назад, чтобы скрыться в дверях одного из окружающих площадь домов и там дождаться Занозу. Не сделав и нескольких шагов, он повалился на мостовую.
В окрестных зданиях и в самом дворце со звоном посыпались стекла. В разных концах площади заговорщики попадали, разевая рты, как выброшенные на берег рыбы.
Мешочек с порохом, который метнул Харлик, отшвырнуло назад, и он взорвался в непосредственной близости от Бодена Дэвидсона. Здоровенный першерон, который уже давно достиг такого уровня меланхолии, что очень слабо реагировал на окружающее, кажется, ничего не заметил и не почувствовал. А вот славный рыцарь все-таки кое-что почувствовать успел, но эти его ощущения продлились недолго – Боден вдруг исчез, сметенный воздушным смерчем, поднявшимся над мостовой.
Запряженная в телегу с порохом кляча вспомнила далекую молодость, встала на дыбы и попыталась перейти на бег. Ничего особо выдающегося у нее не получилось, но она чуть не наехала на Бобрика. Мальчишка успел откатиться от ее копыт, но тут же попал под телегу. Лежа на спине, он с испугом увидел две пары колес слева и справа от себя. Днище телеги, состоящее из плохо пригнанных досок, между которыми виднелись широкие щели, скрыло небо. Бобрик вцепился в эти доски, некоторое время волочился копчиком по булыжникам, а потом просунул в щели носок ботинка и подтянулся. Лошадь, сделав круг по площади, встала недалеко от задумчивого першерона. Тот теперь был лишен всадника, лишь в стременах осталась пара пустых металлических сапог.
А Ганка почти оглохло. Оно печально слезло с плеча Топа и, ковыляя сильнее обычного, приблизилось к кляче.
– Больше не делай так, когда я поблизости, – грустно произнесло оно и само не услышало своих слов. – Все уши заложило…
Воздушный пузырь Топа опал и скукожился под воротником камзола. Лягуш стоял с довольным видом, его глаза, напоминающие матовые полусферы диаметром с тарелки для первых блюд, покраснели. После каждого срабатывания воздушного пузыря кровь приливала к голове Топа, так что он начинал чувствовать себя как человек, который много раз подряд резко и глубоко вздохнул.
Маленькая серенькая обезьянка взобралась на передок телеги, под которой прятался Бобрик, и пригорюнилась, подперев голову лапкой. Зная, что оно гораздо умнее Топа, Ганка всю жизнь мучалось из-за того, что было таким слабым. На фоне могучего Топа оно выглядело совсем плохо. Мечтой Ганка было без всякой помощи Топа самостоятельно убить кого-нибудь и тем доказать себе и окружающим, что оно тоже умеет постоять за себя.
– Ну, чего ты остановился? – спросило оно. – Иди во дворец, посмотри, как там Сокольник, и сразу назад, к плахе.
Бобрик, увидев, как мимо двигаются огромные зеленые лапы, бесшумно вылез с противоположной стороны телеги и проник под холстину, радуясь тому, что здесь темно, тихо, и его никто не видит.
На некотором расстоянии от Бобрика лежал потерявший сознание Жур Харлик.
А на втором этаже дворца седоусый бывалый вояка подмигнул Занозе и сказал:
– А ты, кажется, акса?
– Ну да, – ответила она. – А что такое?
– Да нет, ничего. Знаешь, в чем заключается военный опыт?
– В чем?
– Военный опыт заключается в том, чтобы взять в плен врага сразу же после того, как его оглушил кто-нибудь другой. А вон, как я погляжу, валяется Жур Харлик, бывший наш старшина… Ну, бывай, дочка… – Вояка махнул рукой и отправился вниз, брать в плен Харлика.
– Эй, папаша, а где мне найти графа Сокольника? – крикнула вслед Заноза.
– Его милость сейчас изволят кушать, – не оборачиваясь, ответил седоусый. – В столовом зале…
Ржавое и сильно погнутое ведро влетело в столовый зал. Оно перевернуло стойку с боевыми штандартами и стягами, насажанными вместо древков на короткие толстые копья. У графа Сокольника выпал из рук свиток, с которого он читал свой указ. Те из слушателей, которые уже успели заснуть, с испугу полезли под стол. Те, которые заснуть не успели, были уже там – все, кроме барона Бирона.
Барон, не обращая внимания на испуганное квохтанье супруги и дочерей, неспешно прошествовал к опрокинутой стойке и носком сапога толкнул влетевший предмет.
– Ха! – сказал он после непродолжительного рассматривания этого предмета. – Как интересно!
– Что там? – слабо спросил Сокольник, слегка оглушенный взрывом.
– Шлем Дэвидсона.
– Что вы имеете виду? – начал было граф, но его перебила выползшая из укрытия баронесса:
– Барон, мы немедленно уходим отсюда!
– Но стрекозка моя…
– Барон! – голос супруги стал очень скрипучим. – Здесь с нашими крошками может случиться все, что угодно. А мы пока еще даже не выдали их замуж.
Три рыжие крошки что-то согласно запищали.
– Простите, Сокольничек, – извинился Бирон. – Нам, кажется, уже пора…
– Но как же… – огорчился граф. – Я же не развил до конца свою мысль о налогах… Барон, именно от вас я ожидал поддержки в своих начинаниях на новом посту…
– Так вы и дальше ожидайте… – бодро посоветовал ему Бирон. – Как только у вас тут все успокоится, мы вернемся и продолжим наше плодотворное сотрудничество. Вы только сначала разберитесь с заговорщиками и, главное, на глазах у народа… ну, хотя бы, той части народа, которая еще осталась в городе, казните отравителя старого короля. Желательно, в вашем присутствии и с торжественной речью, которую вы перед казнью прочтете перед собравшимися. После этого вы уже с полным правом сможете занять трон, и вот тогда я вернусь.
С этими словами барон Фон Бирон подхватил супругу, собрал в ладонь концы поясков своих дочерей и, волоча их за собой на поводу как армаду корабликов под кисейными парусами, очистил от себя помещение. Было видно, что остальные придворные мечтают последовать за ним. Но они не были так независимы и богаты, как баронско-биронское семейство, а потому Сокольник остановил их одним грозным взглядом.
– Сейчас нам придется ненадолго отвлечься господа. – Граф спрятал так и не дочитанный свиток в рукав. – Скоро на главной площади состоится небольшое представление. Казнь должна произойти ровно в полдень, осталось уже меньше часа. Я должен присутствовать там. Если кто-то хочет, может пойти со мной…
Сокольник не договорил, потому что двери с грохотом распахнулись, и сквозь них внутрь внесся стражник, охранявший столовый зал. Двигаясь затылком вперед, он влетел на стол, пробороздил головой столовые приборы и упал по другую сторону.
Следом в дверях возникла Кукса Пляма. Она извлекла что-то из волос и решительным шагом направилась к графу, который пригнулся возле упавшего стражника.
– Где Ловкач? – спросила Заноза зловещим голосом.
Надо сказать, что Пак Ловкач к тому времени успел уже попасть на главную площадь, куда его принесли стражники. На площади, залитой лучами приближавшегося к зениту Князя-Солнца, было малолюдно и остро пахло краской. Помост плахи сиял зеленью, на нем стоял пенек, а на нем лежал Малыш Рубака. Поодаль в глубокой печали сидел на корточках Заклад Тавот, который все ни как не мог заставить себя подойти к топору. Время казни приближалось, и Заклад ощущал, что с каждой минутой нервы его натягиваются все сильнее.
Несколько стражников вяло сдерживали не слишком напиравшую толпу, состоящую из десятка горожан. Пака Ловкача пронесли между ними, положили на помосте и приковали к железной скобе возле пенька.
Заклад посмотрел на спящего преступника с осуждением – но не потому, что этот малый отравил короля, а потому, что из-за акса ему вскоре предстояло взяться за страшный топор.
