Подходит он к избушке и говорит:
Девочка, девочка, открой мне теперь
Хоть не рукой, так лучинкой дверь.
Сирота отворила дверь не лучинкой, а рукою и впустила медведя в избу.
Медведь и говорит:
— Девочка, девочка, свари кашу.
Девочка разожгла огонь, стала кашу варить. Прибежала мышка и тихонько просит:
— Девочка, девочка, зачерпни мне каши. Я еще тебе пригожусь.
Девочка зачерпнула каши, дала мышке.
Медведь услыхал и спрашивает:
— Девочка, девочка, с кем ты говоришь?
Бродит ветер возле дома,
На стрехе шуршит солома.
Я про то и говорю.
Сварила девочка кашу, отведала — вкусная, хоть и из золы сварена. Поели они с медведем. Медведь и говорит:
— Девочка, девочка, постели мне постель. Снизу положи камни, на них поленья, а сверху жернов положи.
Девочка постелила постель, помогла медведю на печь влезть, только спать он не собирается — где там. Велит девочке взять ключи и бегать с ними по избушке. Тут мышка и говорит:
— Давай ключи мне, а сама залезай под печь.
Носится мышка по избе, ключами позванивает, а медведь кидает в нее камнями и спрашивает:
— Девочка, девочка, жива еще?
— Жива, — отвечает мышка и все носится по избе с ключами. Она маленькая, камни и поленья в нее не попадают. Пошвырял в нее медведь все поленья, все камни, а под конец — бух! — жернов сбросил.
— Девочка, девочка, жива еще?
— Жива.
Спустился медведь с печи и говорит:
— Девочка, девочка, поищи у меня в голове, коли не пальцами, так лучинками.
Стала девочка искать у него в голове — только не лучинками, а пальцами. Медведь и говорит:
— Подуй мне в ухо.
Подула она — и как повалили из уха и пироги, и разные яства сахарные, а там и карета, запряженная шестеркой коней.
Едет падчерица домой к отцу с мачехой. Услыхала собачонка и залаяла:
Тяф-тяф, едет дочка старикова,
Тяф-тяф, с пирогами и в обновах,
Выходите встретить на порог.
Приехала падчерица с целым возом пирогов, кинула собачонке самый сдобный.
Рассердилась мачеха, завидно ей стало, что у родной дочери ни пирогов, ни кареты. Велела она старику отвезти в лес и свою дочь. Отвез старик мачехину дочку в лес и оставил в избушке. Подошла ночь, вышла мачехина дочка на крыльцо и кличет:
Кто в лесу,
Кто в бору,
Я того на пир зову.
А медведь откликается:
Я в лесу,
Я в бору,
Я на пир к тебе иду.
Подходит к избушке и говорит:
Девочка, девочка, открой мне теперь
Хоть не рукой, так лучинкой дверь.
Мачехина дочка поленилась руку протянуть, отворила она дверь лучинкой.
Медведь говорит:
— Девочка, девочка, свари кашу.
Разожгла мачехина дочка огонь, варит кашу из белой муки. Подбегает к ней мышка и умильно просит:
— Девочка, девочка, зачерпни мне каши, я еще тебе пригожусь.
— А палки не хочешь? — говорит мачехина, дочка, — на всех каши не напасешься.
Медведь спрашивает:
— Девочка, девочка, с кем ты разговариваешь?
— Да вот мышка надоедает, каши просит.
— Пни ее ногой или метлой отгони!
Мачехина дочка пнула мышку ногой да еще метлой погнала. Мышка и убежала в свою норку. Тогда медведь говорит:
— Девочка, девочка, постели мне постель: снизу положи камни, на них поленья, а сверху жернов положи.
Мачехина дочка постелила.
— Девочка, девочка, подсади меня на печь — не руками, так вилами.
Мачехина дочка достала из угла вилы и с грехом пополам подсадила медведя. Улегся он на печи и говорит:
— Девочка, девочка, возьми ключи и бегай с ними по избе, пускай звякают.
Бегала-бегала по избе мачехина дочка, покуда не притомилась. Стал медведь бросать в нее поленья, все побросал и спрашивает:
— Девочка, девочка, жива еще?
— Жива.
Покидал медведь все камни и опять спрашивает:
— Девочка, девочка, жива еще?
Мачехина дочка еле отозвалась. Тут медведь — бух! — с печи жернов.
— Жива еще? — спрашивает.
А она уж не отзывается. Затопил медведь печь, сжег мачехину дочку, выгреб золу, ссыпал в лохань, поймал шесть воробьев, запряг их и отпустил.
Подлетают воробьи к стариковой избе, а собачонка опять лает:
Тяф-тяф, едет по дорожке,
Тяф-тяф, мачехина дочка,
Тяф-тяф, воробьев шестерка,
Тяф-тяф, косточки везет.
Вышла мачеха на крылечко, услыхала собачонку и со злости лопнула. А старик с дочкой по сей день живут припеваючи, все пирогами угощаются.
Были у одной вдовы дочь и падчерица. Падчерицу она не терпела, только и думала, как бы ее со свету сжить. А падчерица, как назло, и красивее, и умнее родной дочери была, за это люди и любили ее больше.
Однажды мачеха прогнала падчерицу ночевать в овин, а там всякая нечисть водилась. Выгнала ее и думает: «Захворает с перепугу, да и помрет. Вот хозяйство доченьке и достанется».
Делать нечего. Пошла падчерица спать в овин.
Улеглась она на куче кострики, о своей горькой доле думает. Вдруг в полночь слышит шум-звон — будто свадебный поезд прибыл. Вваливается к ней целая орава. В овине светло стало, музыканты заиграли. А были это черти. Подходят к девушке и говорят:
— Вставай, девица, плясать будем.
— Да я за день наработалась, еле ноги волочу. Какие тут пляски, — отказывается падчерица.
— Ничего, мы тебя расшевелим, — пищат черти.
— Да я неумытая, или не видите — на кострике лежу. Умыться мне бы, а воды-то нету.
Приносят черти воды. Стала падчерица умываться, а мыла и нет. Говорит она:
— Воды-то принесли, да мыла нет.
Приносят черти всякого мыла душистого.
— Утереться надо, да полотенца нет.
Приносят черти полотенце и торопят:
— Утирайся поскорее да пойдем плясать.
— Надо волосы расчесать, да гребня нету.
Принесли черти гребень. Причесывается падчерица, не торопится.
— Нечем волосы помаслить.
Принесли черти дорогого масла. Причесалась девица честь честью и говорит:
— Юбки хорошей нету.
Принесли черти юбку — клетчатую, нарядную, всеми цветами отливает.
— Кофты подходящей нету.
Принесли черти кофту — рукава расшитые, в сборку.
— И чулок нету.
Принесли черти чулки и торопят:
— Одевайся поскорее да пойдем плясать.
— Да у меня и сапожек нету.
Принесли черти сапожки — блестят, словно зеркало, да со скрипом.
— Да и ожерелья у меня нету.
Принесли черти ожерелье — желтое, как липовый мед.
— Колечек у меня нету.
Приносят черти дорогие перстни. Как надела их падчерица — так и заискрились.
— И без запястьев не могу.
Принесли черти и запястья.
Так падчерица все просила и просила нарядов и украшений. И все порознь. А черти знай таскают, пыхтят, охают, отдуваются.
Так, не спеша, наряжалась падчерица, покуда петух не запел.
Засуетились, загалдели черти — и нет их. Осталась падчерица одна с ворохом приданого. Улеглась она и уснула.
Наутро входит она в избу, а мачеха так и обомлела: стоит перед ней падчерица, словно королевна: разряженная, в ожерельях, все на ней сверкает, все шуршит.
— С чего это ты так разбогатела? — спрашивает ее мачеха.
Рассказала ей падчерица все, как было.
Вечером говорит мачеха:
— Нынче ночью ты, доченька, в овин спать пойдешь.
А падчерице приказала в избе ложиться.
Ладно, легла падчерица в избе, а родная дочь в овин пошла. Лежит на кострике, сама о нарядах, о дорогих перстнях думает. В полночь слышит шум, звон — будто свадебный поезд прибыл. Вваливается к ней целая орава. В овине светло стало, музыканты заиграли. Обступили черти дочь и говорят:
— Ого, да тут девица! Ну-ка вставай, плясать пойдем.
Дочка и говорит им:
— А мне и мыться, и волосы расчесать нечем, ни юбки у меня нету, ни кофты, ни сапожек, ни ожерелья, ни колец, ни запястьев…
Все сразу и сказала. Черти тотчас притащили ей все, что ни просила, нарядили ее, плясать заставили.
Пляшет мачехина дочь. Она одна, а чертей много. То один ведет плясать, то другой, то третий — и так подряд, без передышки.
