5
— Тихо! — поднял лапу Крот. — Что это?
Теперь уже и зайцы услышали необычные звуки: чьи-то истошные вопли за окном и чью-то хитренькую песенку в комнате. Все трое поспешно вскочили и прижались мордочками к щелке.
— Ой! — воскликнул Салатный, увидев кувыркающегося на зеленом Букашкином коврике большого рыжего зверя.
— Это конь?! — возбужденно спросил догадливый Крот.
— Да, конечно, — со знанием дела прошептал Сиреневый и приложил лапку к губам. — Но тс-с! Вспугнете!
— А зачем он нам? — перейдя на шепот, спросил Салатный.
— Пока не решил, — еле слышно отозвался Сиреневый. — Но если вспугнем, решать будет поздно.
… Улыбайся,
мур, мур, мур!
Забавляйся,
мур, мур, мур!
Никогда и
никому не
попадайся,
мур, мур, мур!
— пропел рыжий зверь, а потом вскочил на ноги и стал с блаженным выражением морды мять коврик передними лапами, поочередно впуская в него когти. Такое бесцеремонное поведение зверя возмутило Крота несказанно. Ведь еще совсем недавно он сам валялся на этом коврике со своей любимой принцессой, был счастлив и даже иногда хихикал от удовольствия. А теперь… Мало того, что смеяться разучился, тут еще этот наглый пришелец!
— Эй ты, конь! — закричал Крот в щелку. — Ну-ка перестань портить Букашкин коврик! Ну-ка прекрати немедленно!
Зайцы удивленно уставились на отважного Крота, а тот продолжал:
— Уходи отсюда, конь! Это не твой дом, не твой коврик и не твоя Букашка!
Котик прислушался… Потом, бормоча: «Это кто еще там пищит? Сейчас он у меня допищится…» — упруго покачиваясь, двинулся к комоду.
— Ой-ой-ой, — сказал Сиреневый.
— Да, ой-ой-ой, — согласился Салатный.
Но отважный Крот, казалось, не слышал их.
— Конь! — продолжал он кричать страшным голосом. — Ты меня слышишь, конь?! Уходи из нашего дома!
Котик встал на задние лапы, передними зацепился за щель в комоде и, вплотную приблизив к ней морду, заглянул.
— Ты чего это обзываешься, плюшевый? Я тебя трогал? — спросил он Крота, оскалился и угрожающе зашипел: — Пш-ш-ш-ш!!!
Зайцы отпрянули вглубь, но Крот не шелохнулся. От ужаса глаза его стали совсем круглыми и совсем стеклянными, но он продолжал кричать:
— Мы тебя не боимся, конь! Убирайся отсюда вон!
— Мя-а-яу! — протяжно взвыл рыжий хулиган. — Пш-ш-ш-ш!!! — И попытался просунуть в щель когтистую лапу. А потом снова: — Мя-а-яу! Пш-ш-ш-ш!!! — И вдруг навострил ушки, замолчал и уставился на дверь.
Тут она распахнулась, и в комнате опять появились мама с Сашкой.
— Это еще что такое?! — воскликнула мама и шагнула к коту. — Ну-ка брысь отсюда!
— Одну минуточку, мамаша, — сказал тот, поспешно отскочив к стене, и глаза его воровато забегали. — Сейчас мы во всем разберемся. Это же явное недоразумение… Я просто проходил мимо…
Не договорив, котик двумя длинными прыжками — сначала на комод, а потом прямиком в форточку — покинул квартиру.
— Уф-ф! — сказал Крот и с облегчением откинулся на сложенное в стопочки белье. Только сейчас он понял, как перепугался, и почувствовал, что его бьет нервная дрожь.
— Вот наглец! — сказала мама Сашке про кота. — Но симпатичный, правда? Рыженький такой… И что он там, в комоде, интересного нашел?
Она вытянула ящик. Ничего особенного. Зайцы… Крот… Свободной от дочки рукой она взяла Крота, машинально нажала ему на живот… И тут все нервное напряжение последних минут выплеснулось у того в неудержимый хохот.
— Ах-ха-ха-ха! Ох-хо-хо-хо-хо! — просто-таки давился он от смеха — Их-хи-хи-хи-хи!!! — И ничего не мог с собой поделать.
— Смотри-ка ты, сам наладился, — сказала мама. — Батарейка, что ли, подзарядилась…
Сашка потянула ручки к любимому плюшевому носу, но мама строго сказала:
— Э нет, мы договорились, что с ним ты пока не играешь.
Сказав это, она дождалась, когда Крот замолчит, положила его обратно и задвинула ящик.
… Как только дверь в комнату закрылась, Сиреневый придвинулся к Кроту.
— А ты молодец, — сказал он. — Такой смелый. Вот не ожидал.
Крот молчал.
— Я на самом деле тоже не сильно испугался, просто растерялся немножко, — заметил Сиреневый.
Крот промолчал снова.
— Да ладно, сильно-то не задавайся. Тоже мне, герой нашелся, — насупился Сиреневый.
Крот промолчал и на этот раз, бессмысленно пялясь в темноту.
— Эй-эй, братец, ты вообще-то в порядке? — забеспокоился Сиреневый.
Тут ему на плечо легла лапка Салатного.
— Бесполезно, — сказал тот. — Помнишь, он говорил, что когда умел смеяться, не умел разговаривать? Теперь он снова смеется, а нас больше не понимает.
— Вот оно что… — расстроился Сиреневый. — Обидно-то как. Лежим тут, лежим… Я так соскучился по Букашке… Хоть с Кротом поговорить…
— Ему-то так лучше, он ведь, получается, выздоровел, — напомнил Салатный.
Они грустно помолчали. Потом Салатный сказал:
— Ничего. Когда нас подарят, мы с Букашкой вообще расставаться не будем. А Крот когда-нибудь сломается и снова будет с нами.
— Точно, — обрадовался Сиреневый. — Точно! Так все и будет! И нечего зря грустить, правда?!
— Спрашиваешь! — улыбнулся Салатный.
… Тем временем рыжий котик, пробираясь по козырьку соседнего подъезда, словно услышав их, прищурился и замурлыкал:
Изумляйся,
мур, мур, мур!
Ухмыляйся,
мур, мур, мур!
А печали
и тоске не
поддавайся,
мур, мур, мур!
В дверь осторожно постучали. Не позвонили, а именно постучали. Значит, знали, что Букашка спит. Зайцы услышали, как мама вполголоса сказала:
— Привет. Заходи. Хорошо, что ты вовремя. Я только-только успеваю. Она должна спать еще час, я как раз вернусь.
— А если она проснется раньше? — прозвучал слегка напуганный мужской голос.
Зайцы в комоде завозились.
— Это еще кто? — удивился Сиреневый.
— Какой-то дядя, — отозвался Салатный.
— Слышу, что не тетя, — съязвил Сиреневый.
— Может, папа? — предположил Салатный.
Диалог в соседней комнате продолжался:
— Ну, и проснется, — сказала мама. — Ничего страшного. Не съест же она тебя.
— А если она плакать будет?! — мужской голос прозвучал еще тревожнее.
— Песенку ей спой… — Было слышно, как мама, собираясь, мечется по квартире, а по голосу было ясно, что она очень спешит. — Расскажи, кто как кричит. Ну, там, киска — мяукает, собачка — лает… Я знаю, ты справишься. Если что, — она перешла на шепот, войдя в спальню, — памперсы — вот.
— Если что? — спросил мужчина.
— А ты догадайся. Ну, всё! Пока.
Скрипнули половицы, голоса стали почти не слышны — это закрылась дверь в комнату, а вскоре мягко хлопнула и входная. Мама ушла.
— Нет, это все-таки какой-то чужой дядя, — сказал подозрительно Салатный, — раз мы его никогда раньше не слышали.
— Ага, — скорчил мину Сиреневый. — Так бы Букашку чужому дяде и оставили!
— Еще съест его, — припомнил Салатный мамины слова. Зайцы переглянулись и прыснули, зажав лапками рты.
В квартире тем временем стояла абсолютная тишина, слышно было лишь, как тикают часы.
— Он там что, не шевелится? — спросил Салатный. — Этот… Как же его называть-то?
— Боится, — съехидничал Сиреневый. — Замер и стоит посреди комнаты. Как памятник. Или вообще умер.
— Придумал, — продолжал развивать свою тему Салатный. — Давай пока звать его «дядя Папа».
— Угу, — согласился Сиреневый. — Сойдет.
Они снова примолкли и прислушались. Тут тихонько засопела во сне Сашка.
— Вот интересно, что ей снится? — спросил Салатный.
— Что ей может сниться, она же еще ничего не видела. Ей ведь еще только шесть месяцев. Не лет, а месяцев.
— Везет же, — сказал Салатный. — У нее сейчас каждый месяц день рождения. А год исполнится — только раз в год будет.
— Да, — со знанием дела кивнул Сиреневый, — до года — раз в месяц, после года — раз в год, а после века — раз в сто лет.
— Редко… — покачал головой Салатный. — А ты точно знаешь, что ей ничего не снится?
— Нет, ну, что-то, конечно, сниться. Мама, например, молочко… Цвета разные, наверное, голоса…
— А я вот думаю: может быть, сны все-таки не из того, что видел, получаются, а приходят к нам откуда-то сами по себе? А мы их смотрим.
— Как кино, что ли?
— Ну да. Может, она и не понимает чего-то, но видит.
