Будь у него глаза открыты, несколько одиноких дней пробежали бы как разноцветный поезд, где в каждом вагоне ждет тебя что-то новое, неожиданное. А теперь его ждут только черные, долгие – длиной в целый месяц – ночи. Без луны, без звезд, без тлеющих в траве светлячков.
Теперь и ему часто снились гномы. Он бродил с ними по дубравам и пел лихой марш Дилидона:
Дили-дили-дилидон
Впереди ведет отряд.
Дили-дили-дилидон!
Каждый встрече с нами рад.
Иногда стонал Витукас, и сон рассеивался.
– Э-гей! Подождите! Не убегайте! – кричал Гедрюс гномам. – Поиграем еще…
Иногда они слушались его и снова появлялись среди пней и травы. Гедрюс догонял их и опять погружался в сказку.
Дни ползли, словно улитки, но все же Гедрюс наконец увидел добродушное лицо доктора, его седую бороду, сестру в белом халате и мальчика на костылях.
– Витукас! – узнал он, хоть до сих пор не видел его ни разу.
Но Гедрюс видел все словно сквозь туман, и доктор сказал, что ему придется носить очки.
В школу Гедрюс пошел в последний день учебного года. О пожаре и о том, как он спас сестру, знали все, и первоклассники и восьмиклассники. Вся школа смотрела на него с завистью и восхищением.
– Шу-шу-шу, – шушукались совсем незнакомые девочки из других классов: – Это тот самый мальчик, который чуть не сгорел.
– Который? Который?
– Вот тот, очкастый.
– Смотрите-ка… Такой маленький, а такой отчаянный!
Из всех похвал и добрых слов ему больше всего понравилось «отчаянный». Гедрюс как-то подтянулся, оживился, здороваясь, тряс за плечи приятелей, давал им посмотреть в свои очки, показывал отметины на руках и на щеке.
– Чепуха!.. – уверял он, как и полагается отчаянному. – Вот раньше были раны – это да! Волосы и то обгорели.
А в кармане нового пиджака, у лацкана, сидел мудрый Дилидон и шептал прямо в сердце:
– Гедрюкас, не задавайся: смотри, не задирай нос!
А как тут не задирать, если столько восхищенных глаз смотрят на твои очки и хотят узнать все подробности твоего подвига?
Чего он не успел рассказать сам, добавил товарищ по парте Микас-Разбойник. Жил Микас по соседству, был на пожаре и видел не меньше Гедрюса. Но Гедрюсу показалось, что Микас хочет умалить его заслуги: мол, если б не отец, они бы живьем сгорели – и Расяле и Гедрюс.
Тогда он толкнул Разбойника и сказал:
– Ты в огонь не лазил, ничего не знаешь и не говори!
– Знаю!.. – оправдывался Микас. – Я видел, как тебя выносили.
– А если видел, что же сам-то не помогал? – засмеялись вокруг. – Хорош товарищ!..
Микас-Разбойник что-то буркнул и сердитый уселся за парту.
Этот последний перед каникулами день был радостным для Гедрюса, а вот для Микаса – печальнее некуда. Он так ждал Гедрюса – это ведь был самый близкий его друг! Да и играть теперь не с кем (добавим, не у кого списывать диктанты и задачки). Словом, весна была не в весну. А Гедрюс пришел и, можно сказать, прогнал его… Разве он не знает, что Микас в поте лица трудился на пожаре: черпал из озера воду, таскал выброшенные из избы вещи? Он даже мог бы показать дыру на шапке, прожженную головешкой. А сколько раз бегал он к Расяле, чтобы узнать, как там Гедрюс, когда он вернется, и все просил передать привет от Микаса-Разбойника…
– Свинья! – прошипел Микас, когда Гедрюс уселся рядом.
А тот молчал, напыжившись, и даже головы не повернул.
– Между нами все кончено! – добавил Микас, вставая, так как в класс вошла учительница.
– Ну и хорошо! – откликнулся Гедрюс и вытянул шею, чтобы учительница сразу его заметила.
Увидела – как же не увидеть такого очкарика… спросила, как он себя чувствует, снова рассказала классу про пожар, хотя все и без нее это знали, и похвалила Гедрюса.
А у Гедрюса от счастья даже очки вспотели, и он тер их платком, как директор перед торжественным собранием. Хоть он целых три недели не ходил в школу и даже Микас, наверное, теперь знал больше его, учительница, разумеется, не оставила его на второй год.
– Гедрюс был хорошим третьеклассником, – сказала она. – Надеюсь, что он не обманет наших ожиданий и в четвертом классе. А вот его другу Микасу придется еще недельки две поучиться. По письму у него выходит двойка, по арифметике тоже вроде того… Так что его мы пока не будем называть четвероклассником.
– Разбойник плачет, – сказала одна девочка.
– Никакой он не разбойник, а просто лодырь, – ответила учительница, и Микас еще жалобней сморщился, а по его усыпанным веснушками щекам катились слезы.
Гедрюсу теперь было жаль друга, но он не знал, что сказать. Слишком уж вознесли его и принизили Микаса. И когда тот, волоча по земле портфель, побрел домой, Гедрюс догнал его и как-то неудачно окликнул:
– Эй, Разбойник! Чего такой надутый?
– Сам ты надутый. Отстань! Чего тащишься за мной хвостом?
Гедрюс готов был вынести любое оскорбление, только бы помириться. Но молчать было неловко, и он ответил:
– Сам ты хвост! Куда хочу, туда и тащусь.
– Вот еще… фон-барон нашелся… Нацепил очки и пыжится, как лягушка!
– А чего мне не пыжиться? Перед таким лодырем да плаксой…
– Сам заплачешь, если будешь у меня под ногами путаться.
Тут Гедрюс взял да наступил ему на ногу – в шутку конечно, потому что не знал, как ответить. А Микас обернулся и замахнулся портфелем.
– Ну, ну! Попробуй только!.. Двойки рассыплешь! – прикрикнул Гедрюс.
Но Микас не шутил, он трахнул Гедрюса портфелем по голове:
– На! Еще хочешь?
Если бы не заболела его недавно зажившая рана, Гедрюс ни за что не дал бы сдачи…
Поначалу они колотили друг друга портфелями. Но тут Гедрюс увидел, что чернила, которые капали из портфеля Микаса, забрызгали его красивый новый пиджачок, подаренный тетей Алдуте. Он кинулся на бывшего друга с кулаками, повалил его на землю.
ТАК-ТАК-ТАК ТАК-ТАК!.. – телеграфировал дятел лесным зверям, птицам и гномам. – ТЕ-ЛЕ-ГРАМ-МА ДИ-ЛИ-ДО-НА. ВСЕМ! ВСЕМ! ВСЕМ! ПОДРАЛИСЬ ДВА ДОБРЫХ ДРУГА, ПОЙТЕ, ЖАВОРОНКИ, СВИСТИТЕ, ДРОЗДЫ! МОЖЕТ, УСЛЫШАТ ВАС И ОПОМНЯТСЯ. ВСЕМ! ВСЕМ! ВСЕМ! ЦВЕТИТЕ, ЦВЕТЫ! ПОРХАЙТЕ, БАБОЧКИ!.. ШМЕЛИ! НЕСИТЕ ВСЕМУ СВЕТУ СЛАДКИЙ АРОМАТ МЕДА.
Но драчуны не слышали щебета, не видели цветов и бабочек, не слышали аромата дикого меда. Микас вцепился Гедрюсу в волосы. Потом сорвал с него очки и зашвырнул в кусты.
Услышав шум, в прошлогодней листве под орешником проснулся еж.
– Пых-пых-пых… Что тут творится? Что тут творится? Что это упало мне на спину? – Пошмыгав черным остреньким носиком, он уловил незнакомый запах. – То ли бежать, то ли клубочком свернуться? – Еж покосился из-под щетки колючек в одну и в другую сторону, никого не увидел и заковылял по прошлогодним листьям поглубже в чащу.
– И-хи-хи-хи!.. – развеселился козодой: он еще никогда не видел ежа с очками на спине.
Эта драка, как любое несогласие на свете, была глупой и ненужной. Ребята намяли друг другу бока, испачкали лучшую одежду и расстались теперь уж настоящими врагами. А Гедрюс к тому же потерял очки, без которых не мог разглядеть ни муравьев, ни ягод, ни прятавшихся в траве грибов. Он искал очки, ползая на четвереньках, пучками вырывая траву, шарил в орешнике, а очки, как вы знаете, поблескивали в гуще кустов на спине у ежа, и козодой помирал со смеху.
Огорченный и вовсе не похожий на отчаянного, Гедрюс приплелся домой. А тут еще мама принялась ругать его и расспрашивать, где он так вывозился и чем запачкал пиджак.
– В школе друзья меня ка-ак схватили, как начали качать!.. – лгал Гедрюс, не желая впутывать Микаса. Выходило так, что они кричали «ура» и качали его, пока в портфеле не разлились чернила.
Эту историю он выдумал по дороге домой и теперь рассказал с такими подробностями, что даже мама поверила. А Расяле, скрестив на животе руки, с упреком качала головой.
– Врун! Врун! – накинулась она на Гедрюса, как только мама унесла чистить его пиджак. – Врун, врунишка, завирушка!
– Замолчи! – прикрикнул на нее Гедрюс. – Ничего ты не знаешь!
– Знаю! Знаю!.. – дразнила сестричка. – У тебя чернила синие, а пиджак в зеленых, вот!
– Еще чего!.. – сказал Гедрюс, щупая ухо. – Ничего ты не знаешь.
– А кто тебе шею расцарапал?.. А где твои очки? С кем подрался, а? – не отставала она. – Не скажешь? Хорошо… Вот я сейчас пойду и маме скажу.
Что поделаешь, пришлось ей все рассказать и попросить, чтобы никому ни-ни.
– Прежде всего, – сказал он, – надо, хоть лопни, отыскать очки.
– Завтра возьмем Кудлатика и пойдем втроем искать, – пообещала Расяле. – Только ты мне никогда-никогда не лги, ладно?
Рано утром, когда солнышко, едва приоткрыв глаза, сонно оглядело росистые просеки, Дилидон выстроил гномов на поваленной сосне для переклички.
– Дайнис!
– Тут! – отозвался знаменитый поэт и художник. Он вставал и ложился вместе с солнцем. По утрам, пока птицы щебетали, он раскрашивал яйца в гнездах, а по вечерам сочинял песни для своего отряда.
