Он собрал лоб в гармошку и хмуро подумал: "И тогда? Что тогда-то? Ну, пройдусь вприсядку...... ну и что с того... "
Он пожал плечами, глубоко вздохнул, заложил хобот за шею, откинулся на спину и уснул.
Так и спали они, в траве, теплым летним днем, Белка и Слон. А солнце светило, и неугомонная Ласточка расчерчивала небо резкими зигзагами.
УЛИТКА И ЧЕРЕПАХА РЕШИЛИ ВМЕСТЕ ОТПРАВИТЬСЯ НА ПРОГУЛКУ.
- Уж мы-то с тобой нога в ногу зашагаем, - сказала Черепаха.
- Надеюсь, Черепаха, - ответила Улитка. - Ох, надеюсь.
Накануне Черепаха забегала к Улитке, и они обсудили маршрут. Было решено сходить проведать розовый куст - тот, что цвел под буком, напротив Улиткиного домика.
Этой ночью они улеглись спать неподалеку друг от друга - Улитка у себя домике, Черепаха - под своим панцырем.
Первой проснулась Черепаха. Она высунула голову из-под панцыря, увидала, что солнце уже встало, и тихонько постучала в стенку Улитки.
- Улитка... - позвала она негромко.
Спавшая безмятежным сном Улитка подскочила так, что пробила крышу домика и рухнула на него сверху. И крыша и стены разлетелись в щепки.
Бледная и подавленная, восседала она среди обломков. Черепаха стояла рядом и мямлила, что это не входило в ее намерения...
- Ах! - воскликнула Улитка. - И куда так торопилась, и зачем в стенку молотила!
- Ну а как же наша прогулка? - спросила Черепаха.
- Прогулка, прогулка... - проворчала Улитка. - Ну не так же сразу-то...
Я, Черепаха, так сразу не люблю. У меня очень большое предубеждение против "сразу".
Черепаха уставилась себе под ноги и прошептала:
- Мне очень жаль.
- Ах, тебе жаль... - проговорила Улитка с горечью. - Жалость - то же самое, что торопливость, а? - Ее трясло. - Видишь, как меня пробирает? - не унималась она. - Я ведь вообще никогда не дрожу. А все из-за твоей жалости.
Нет, Черепаха, против жалости у меня такое же предубеждение, как и против "сразу".
Черепаха молчала.
- Ну, и что теперь? - спросила Улитка.
Черепаха понурилась, и они долго сидели рядом в траве, не говоря ни слова.
В полдень мимо них прошел Жуктор. Его вызвали чинить кого-то, кто ночью неожиданно взорвался.
- Тю-тю домик? - спросил он.
- Угу, - ответила Улитка.
- Чинить будем? - спросил Жуктор.
- Оно бы неплохо, - сказала Улитка.
Немного погодя домик Улитки был опять в полном порядке, и оказался даже лучше, чем прежде, поскольку Жуктор выкрасил его красной краской.
- А это еще зачем, красным-то? - неуверенно спросила Улитка.
- Это знак, - сказал Жуктор. - Для тебя.
- Для меня? - спросила Улитка. - Вот так вот прямо для меня?
Но Жуктор уже отправился по своим делам.
Улитка забралась в домик, ощупала стены, выглянула в окошки и вернулась на улицу. Черепаха по-прежнему сидела на травке.
- Я получила знак, Черепаха, - сказала Улитка, бросив на нее многозначительный взгляд. Черепаха промолчала. "А я вот чего-то никогда ничего не получаю", - подумала она.
Солнце уже клонилось к закату, и они решили отложить прогулку на неопределенное время и, возможно, - добавила Улитка, - на никогда.
- Ну, тогда я пошла, - сказала Черепаха.
Улитка стояла в дверях своего ярко-красного домика и смотрела на Черепаху.
- Пока, Черепаха, - сказала она. - Отныне торопись малость помедленней.
Черепаха неумело скрипнула зубами и поплелась домой.
Сгустился туман, и солнце скрылось за деревьями. "Невезучая я", - подумала Черепаха.
Но внезапно настроение у нее приподнялось. "Вот она я какая, стало быть, - подумала она, - невезучая. " Она изо всех сил старалась не торопиться. "Невезучая, одним словом. С Улиткой такого никогда не случается! Мне ли того не знать. "
БЕЛКА И ЛЯГУШКА сидели в камышах на берегу реки и рассуждали насчет спать и не засыпать и проспать и не хотеть спать и проспаться и заснуть и так далее и тому подобное.
- Я люблю засыпать с кваком, - сказала Лягушка. - Я, Белка, себя в сон уквакиваю. Это очень приятно. Но, разумеется, для этого нужно уметь квакать...
Она посмотрела на Белку с некоторым снисхождением.
- Да, - сказала Белка.
- В особенности, - продолжала Лягушка, - люблю я по вечерам чего-нибудь веселенького восквакать. Но не всегда получается. И это мне очень странно, Белка. Иногда вот прямо душа поет, а выквакивается сплошной мрак. И все-таки я - королева квака!
Она поднялась на задние лапки и озадаченно уставилась на Белку.
- А иначе и быть не может! - сказала она.
- Да где же нам знать, - вздохнула Белка.
- Нигде, - согласилась Лягушка и снова уселась. Плечи ее опустились. - Я бы очень хотела всквакнуть что-нибудь такое меланхолическое, - сказала она, - когда туман, или там снег идет... Тогда это совсем другое дело. Но вот по вечерам, на сон грядущий... У тебя такое бывает?
- Чего?
- Когда ты чему-то не хозяин, а сам знаешь, что все-таки хозяин.
- Бывает, - сказала Белка и подумала: "Мои мысли, им-то я никогда не хозяйка, они живут сами по себе, кишат, суетятся... будто я тут вовсе ни при чем! ".
Но вслух она ничего не сказала.
Помолчав, Лягушка заметила:
- Чудно.
Солнце скрылось за макушками деревьев.
- Ага, - согласилась Белка.
- А иногда я и просыпаюсь от квака, - сказала Лягушка. - И вот тогда все начинают причитать - вот, дескать, всю ночь проквакала, спать не давала...
Она глянула на Белку, но та смотрела на водную рябь в зарослях тростника.
- Страшного-то в этом, конечно, ничего нет, - продолжала Лягушка. - Хотя и хотелось бы мне узнать, что это я там во сне квакаю... Ну да что ж...
Она задумчиво смотрела на прибрежные волны и тихонько напевала про себя.
Вдруг она встрепенулась.
- Ну нет, -- воскликнула она. - Опять я тут квакаю сама не знаю чего.
Вот дела! Вот странно!
Они замолчали. Лягушка широко раскрытыми глазами глядела на воду, Белка зевала.
- Квакство, Белка, - сказала Лягушка, - это умом не понять. Это, может быть, самая непонятная штука на свете.
Белка кивнула.
Лягушка подскочила, издала громкий вопль, шлепнулась в воду и с веселым кваком поплыла на другой берег.
- Я - королева квака! - вопила она. - Королева самой непонятной штуки на свете!
Белка прокашлялась, подумала про мед и про горизонт и про неожиданные письма с приглашениями в гости от разных незнакомых зверей, и сказала:
- Ну.
ЖУК НИКАК НЕ МОГ УСНУТЬ.
Он ворочался с боку на бок под своим камнем на краю леса.
"А я знаю, почему, - думал он. - Это потому, что завтра я впаду в меланхолию".
Он и сам не знал, с чего бы это ему было впадать в меланхолию. Но то, что он в нее впадет, он знал точно.
Он нахмурил брови и подумал: "Может, мне потому не спится, что у меня уже сейчас меланхолия, от одной мысли о том, что завтра я в нее впаду? Да ну, вот еще. Ведь сейчас у меня никакой меланхолии нету".
Его мысли застыли на мгновение, будто перед командой "кругом", или, скорее, сжались, как пружина перед выстрелом.
"Так что пока-то я в полном порядке", - думал он неуверенно.
Он встал, глубоко вздохнул и прошелся вприсядку, распевая: "Как хорошо"!
Но, выдав коленце-другое, он застыл как вкопанный. "Ну вот ведь ерунда какая, - подумал он, - сейчас я пляшу, а утром - нате вам, меланхолия. И никакого тебе веселья! Разве это жизнь? "
Он покачал головой, вновь улегся и повернулся на бок. Его меланхолия стояла у него перед глазами. Она надвигалась на него, как громадное облако, как всемирный потоп. "Да, - думал он, - вот на что это похоже, на мрачный потоп, на большое черное наводнение".
Он вновь улегся на спину и уставился из-под камня на звезды. Они переливались и подмигивали. "Завтра они померкнут, - сказал он себе. - Вот увидишь. - Он тяжко вздохнул. - Вот только пожалуйста без тяжких вздохов, - тут же подумал он. - Завтра еще навздыхаешься".
Он попытался больше не вздыхать и не глядеть озабоченно и не бровей хмурить.
Вот так и лежал он на спине, в темноте, в ночь накануне прихода меланхолии.
Это была длинная, изнурительная ночь.
"Если я утром припомню все то, что со мной сейчас делается, - думал он, - я только присвистну от удивления. Сейчас-то лежу себе, забот не знаю... "
Он присвистнул. И тут же подумал: "Нет, это я оставлю на завтра. А сейчас только кивну". Он кивнул.
