— Дом у меня красивый, но был бы еще красивее, если б весь утопал в цветах. У меня всего-то два куста роз, одна глициния и несколько маргариток! А я хотел бы, чтоб всюду были сплошные цветы.
В саду, откуда ни возьмись, появилась дама. И сказала коту:
— Твое желание исполнится завтра утром.
Кот посмотрел на нее с высоты трех ступенек своего крыльца.
— Вы не фея. И вообще, я не верю в фей.
— Ошибаетесь, я как раз фея.
Дама вынула из-за корсажа карточку и подняла ее к самым усам кота. Карточка была в рамке из самоцветов, а посредине то вспыхивали, то гасли буквы ФАБР.
— Что значит «ФАБР»? — спросил кот, немного сбавив тон.
— Это значит «Феерическая Ассоциация Быстрого Реагирования». Я — фея по делам кошек, собак и черепах.
«Странный набор», — подумал кот.
Фея прикрыла лицо кошачьей маской, изящно придерживая ее за палочку одной рукой. И поигрывала маской, как веером.
— Кто угодно может нацепить маску, — заявил кот.
И что же? Маска на глазах превратилась в собачью — с оскаленной пастью, сверкающими клыками и торчащими, как черные трубы, ушами. Шерсть у кота встала дыбом от страха и злости. Но он лишь презрительно обронил:
— Кто угодно может выучиться трюкам иллюзиониста.
— Гав! Гав!
Собачья морда сменилась черепашьей.
Это произвело-таки впечатление на кота: голова черепахи похожа на змеиную. На ее тупоносой мордочке вырисовывалась язвительная безгубая улыбка, а маленькие черные глазки поблескивали умно и ехидно.
— Да, да, понимаю… — сказал кот.
И вынужден был признать, что дама действительно фея.
— Но это мы еще завтра посмотрим, — добавил он.
Следующее утро выдалось особо солнечным, и через окно спальни на кота обрушился целый залп ароматов. Бесчисленных ароматов. Он не спеша поднялся, вылизал шерстку, распушил хвост и вышел на крыльцо.
И остолбенел.
— Сколько цветов! сколько цветов! — повторял он.
Они были всюду — не только на дорожках и на ступенях, но и на стенах и даже на крыше!
А сколько запахов! Запахи тысяч и тысяч роз, анемонов, орхидей, резеды и мяты. Сперва кот развлекался, прыгая между букетами, — он был такой гибкий, такой легкий, что ни одного не задел; но скоро совершенно опьянел, как будто выпил целую бочку вина целых десяти сортов. Шатаясь, он кое-как взобрался на крыльцо, да там и уснул.
Вечером снова появилась фея.
Кот и не подумал ее поблагодарить. Его мучило похмелье, и страшно болела голова.
— Цветы — это очень мило, — сказал он, — но хотелось бы чего-нибудь, что годится в пищу. Ucello[2], например, да побольше.
— Твое желание будет исполнено, — сказала фея, которая тоже владела итальянским.
На следующее утро кот заспался допоздна. Ему снилось, что его бьют молотками по ушам. Он открыл один глаз, потом другой. Оглушительный шум не прекращался. Кот окончательно проснулся — и увидел.
Что же он увидел?
В саду кишели тысячи птиц.
Под их тяжестью гнулись деревья, розовые кусты, глициния, трещали ставни и даже черепица на крыше. Все это пищало, скрипело, свистело и уже и на птиц-то не походило, столько их здесь собралось. Кот вышел на крыльцо, затыкая то одно ухо, то другое. (Оба сразу он заткнуть не мог по одной простой причине: тогда ему пришлось бы идти на задних лапах.) А когда он потянулся схватить одного ucello, перед ним вырос целый строй клювов!
— В таком количестве они опасны — даже маленькие славки, нежные соловушки, мирные зяблики и трясогузки, — вздохнул кот.
Он и думать никогда не думал, что птицы могут быть такими воинственными. Свирепо встопорщив перья, раздувая грудки, они так и норовили выклевать ему глаза.
— Ну их совсем! — сказал кот.
Впервые в жизни он отступал, пятясь, к своей кровати, где и спрятался, накрывшись подушкой, одеялом, покрывалом и наконец матрасом.
— Мышей — вот чего я хочу! — закричал он. — У мышей хоть клювов нет. Они такие бархатные, их-то мне и надо.
Но каким же серым оказалось следующее утро! Бархатным, что правда, то правда, но веселее от этого не было.
Сотни мышей копошились, теснились, налезали друг на друга. Мыши были везде. Даже на потолке. В оконных нишах, на ступеньках крыльца. Даже ветки деревьев были облеплены мышами. Время от времени какая-нибудь из них срывалась и шлепалась на газон, также сплошь покрытый мышами.
— От такого изобилия всякий аппетит пропадает, — сказал кот.
Одну он все-таки сжевал, но без всякого удовольствия. Его даже стало подташнивать, и он поскорее вернулся в дом.
Как и все его сородичи, кот любил спать днем даже больше, чем ночью, так что лег и храпел до… До какого, собственно, часа?
Прямо у него над кроватью сверкала звезда. Кот очень удивился.
— Я же никогда не сплю под открытым небом!
Крышу его дома сгрызли мыши. Они сгрызли все — продукты, ставни, даже пластиковую посуду, даже ножки у кровати.
— Вот ведь несчастье! А я так гордился своим красивым домиком. И живот, чувствую, подвело.
Да, кота мучил голод. В доме не осталось ни сыра, ни рыбы, ни сахара, ни крошки хлеба. И ни единой мыши.
— Вот ведь несчастье!
Он попил воды.
— Ну, утро вечера мудренее.
Кот подобрал хвост под одеяло, угнездился поуютнее и снова уснул.
И кто же от души порадовался на следующее утро? Не кто иной, как наш белый кот. Все опять было как раньше.
В садике цвели цветы — ровно столько, сколько нужно, и пели птицы — столь-ко, сколько нужно, и не больше. «Ну а мыши, — подумал кот, — сами заведутся». И пошел готовить себе кофе с молоком.
то был маленький домик, такой маленький, что даже самые маленькие куклы в него не влезали.
— Ах, как же, как же туда попасть? — говорили они.
Им всем очень хотелось посмотреть, что у этого домика внутри, как там все выглядит. Сколько в нем комнат, есть ли ванная. Окошки тоже были такие крошечные, что через них невозможно было разглядеть что бы то ни было, даже в лупу.
— Я бы дорого дала, чтоб осмотреть этот дом, — заявляла одна кукла.
— Я бы охотно отдала за него свой: он гораздо больше, но неуютный, в щели дует, двери фальшивые и очень неудобная лестница, — жаловалась другая.
— А у меня вообще всего одна комната без крыши: взяли коробку, убрали одну стенку, а три другие оклеили обоями, которые мне совсем не нравятся.
И т. д., и т. п…
— В помойку бы вас! — сказала хозяйка кукол, очень рассерженная их речами.
И выбросила всех кукол в окно, которое выходило на улицу.
— Да это какое-то массовое самоубийство кукол, — иронически заметил прохожий господин, наклонившись посмотреть. — Там рука, здесь нога, тут голова…
Прискорбная была картина; даже пышные юбки лишь относительно уберегли самых красивых.
Те куклы, что более или менее уцелели, отделавшись сломанным пальцем или ногой, отклеившимся париком или разбитым стеклянным глазом, удрученно смотрели друг на друга.
Только тряпичные куклы были довольны. Им ничего не сделалось, они даже носов не разбили, потому что лица у них были плоские; их скромные цветастые платьица, панталончики с оборками, их чепчики, нитяные косы и хорошенькие веснушки разве что чуть-чуть запылились и помялись.
— Вы нас всегда так презирали! — говорили они дорогим куклам. — А вот теперь видите?
Прохожие видели. В том числе и дети — много детей. Они сбежались со всех сторон и окружили кукол.
Тут уж кто успел, тот ухватил — одну, другую, сразу несколько. Не обошлось без потасовок. При этом тоже поотрывалось сколько-то рук и ног.
Хозяйка кукол, а это была очаровательная маленькая девочка, смотрела на них свысока. А именно — с высоты своего окна; смотрела без всякой жалости.
— Вечно они были всем недовольны, — сказала она. — Берите их, кто хочет.
— Так ты останешься без кукол? — удивились дети.
— Ничего, у меня зато есть вот что.
И она достала из кармана таинственный маленький домик.
— Что это такое?
— Домик, в который никто не может войти.
— А что там в нем, что? — взволновались дети. И у них снова разгорелись глаза.
— Ни-че-го, — ответила девочка.
И притворила окошко.
аленькая девочка в платочке с самого утра шагала и шагала по городу. Она не знала, куда, собственно, идет, но ни разу не ошиблась улицей, не сбилась ни на одном перекрестке. Ей было хорошо, она напевала на ходу. Однако почему-то чувствовала, что уже не может перестать идти. Почему? Она не могла бы объяснить.
