Весь остаток ночи разбойники возбуждённо обсуждали неудачу. Сначала даже пытались свалить всю вину на разведку, но когда Харчо в ярости откусил кому-то хвост, крысы сразу притихли и уже не решались перечить вожаку. Наконец, пришли к единому мнению, что из-за одной неудачи отказываться от столь богатой добычи — глупо. Решили накопить силы и в середине лета устроить новое нападение на склад.
Под утро все разбрелись по своим бочонкам.
Харчо тоже устало перебрался через порог своего дома и уже направился в тот угол, где он обычно спал, как заметил зверёныша.
— А где волокуша? — спросил он жену. — Её должны были принести вчера вечером.
— А разве её нет? — отозвалась Брынза. — Я накрыла ею крысёнка. Ой, а что с ним?
Она удивлённо уставилась на малыша. Ещё вчера он был еле жив от голода, а теперь лежал кругленьким животиком кверху и безмятежно спал, посапывая от удовольствия.
А волокуши и правда нигде не было видно. Она как сквозь землю провалилась!
Глава пятая,
в которой бобрёнок открывает глаза
Утром Харчо приказал принести новую волокушу. Прежняя куда-то подевалась — ему не было охоты разбираться, кто в этом виноват.
Когда волокушу, наконец, принесли, о странных событиях, произошедших этой ночью в доме вожака, знала уже вся шайка. Серые разбойники толпились у входа в бочонок Брынзы, заглядывали в окна, и в воздухе висел их злобный непрерывный писк, потому что, когда крысы собираются кучей, у них постоянно случаются ссоры — кто-то кому-то отдавит лапу, кто-то у кого-то в отместку выдерет клок шерсти.
— Зверёныш открыл глаза, — разнёсся по толпе ядовитый шепоток.
— Где, где? — толкались другие, пытаясь протиснуться ближе к окну.
— Надо скорее убить его и положить на волокушу!
— А первую волокушу Брынза спрятала, — сказал ещё кто-то. — Она не хочет убивать зверёныша.
— Харчо боится её…
— Кто? Харчо? Это раньше, а сейчас он уже никого никого не боится!
— Смотрите, смотрите! Волокушу положили рядом со зверёнышем! Сейчас его будут убивать… Как интересно!
— Дай посмотреть! Ну не видно же! Отойди!.. А-аа!!!
Разбойники завизжали — между ними опять вспыхнула свара.
А малыш и правда открыл глаза. Первый раз за последние два дня! Сквозь широкую щель в бочонок проникал яркий солнечный луч прямо ему на мордашку. Бобрёнок сладко потянулся и пошевелил носиком, принюхиваясь. Он посмотрел в бок и увидел сочные молодые побеги ивовых веточек. Они так вкусно пахли! Малыш потянулся к ним зубками и приступил к завтраку…
— Ты только посмотри! — воскликнула Брынза мужу, который тоже был в комнате. — Я, кажется, догадалась, куда подевалась первая волокуша…
Харчо взглянул на зверёныша, и его челюсть отвисла от удивления. Аппетитно хрустя нежными тонкими веточками, малыш уничтожал только что принесённую волокушу! Это зрелище было настолько необычным, что старый вожак громко расхохотался. Крысы смеются противными, кашляющими звуками, при этом они встают на задние лапы, задирают кверху морды и щёлкают зубами. Так смеялся и Харчо. Разбойники, которые толпились снаружи, услышали его смех и прекратили драться. Они удивлённо переглянулись.
— Харчо сошёл с ума, — сказал Одноухий. — Пойду посмотрю. Если это правда, его придётся бросить в Красную Яму вместе со зверёнышем. Помните Рваного Пакета?
Одноухий скрылся за дверями бочонка, а крысы испуганно притихли. Они хорошо помнили тот случай, когда им пришлось убивать своего совсем здорового на вид сородича. Это произошло недавно, как только растаял снег.
Однажды утром Рваный Пакет заявил, что хочет съесть целую корову. Над ним все посмеялись, но он упрямо твердил это каждый день. Кислый Батон объяснил, что такое иногда случается с молодыми крысами после долгой голодной и холодной зимы. Он сказал, что таких надо убивать, пока не поздно. Но никто не захотел его слушать: всем казалось, что глупо убивать такого сильного бойца, который еще прошлым летом мужественно дрался с собаками. А потом… Потом Рваный Пакет начал бегать по чужим бочонкам. Он смеялся диким смехом и рвал сородичей зубами. Рваный Пакет стал крысоедом… С огромным трудом его удалось поймать. Но он всё же успел загрызть целую уйму крыс!
Неужели и с Харчо произошло то же самое…
Крысы с замиранием сердца прислушивались к тому, что делалось в бочонке. Никто не решался заглянуть в окно — страшно!
И тут они услышали смех Брынзы, а через некоторое время на пороге показался Одноухий. Он довольно улыбался.
— Всё нормально, — сообщил Одноухий. — Это зверёныш. Он насмешил нашего вожака.
Сказав это, Одноухий вновь скрылся за дверью, а крысы с любопытством прильнули к окошку. И опять устроили смертельную схватку за место у окошка. Из бочонка доносился хохот и серым разбойникам нестерпимо хотелось узнать, что же так рассмешило Харчо, его жену и Одноухого, и ради этого они готовы были перегрызть друг другу глотку.
А в бочонке шло настоящее цирковое представление! Окрепший и даже уже немного подросший бобрёнок с аппетитом уплетал ивовую волокушу, которая стремительно исчезала прямо на глазах у зрителей.
— Мы никогда не сможем бросить этого прохвоста в Красную Яму! — хохотал Харчо. — Его только положи на волокушу — он её мигом съест!
— А как хрустит! — восхищался Одноухий. — Мне самому захотелось отведать этих прутиков!
— Отведай, отведай, — смеялась Брынза. — Я уже пробовала — гадость редкая!
Глаза старой крысихи блестели от радости. Давно она не испытывала таких приятных минут.
Вдруг бочонок содрогнулся. Это грохнули от смеха крысы, которым удалось заглянуть в окошко и увидеть всю сцену, и они с хохотом пересказывали увиденное остальным разбойникам. Вокруг бочонка поднялось невероятное веселье.
— Пива! Пива! — послышались голоса самых нетерпеливых. — Харчо! Мы требуем пива! Сыр!
Пивом крысы называли берёзовый сок, который они приносили в бутылках из леса и хранили в специальном бочонке до тех пор, пока сок не забродит. Весной на березах было полным-полно этих бутылок. Никто не знал, откуда они берутся. Добывать сок было делом нелегким, потому что люди тоже собирали бутылки, и попадаться им на глаза было очень опасно. На такое дело отваживались ходить лишь самые отчаянные из разбойников, но иногда они гибли в стычках с людьми. Вот поэтому «пива» у крыс было всегда мало, и пили его только по большим праздникам.
— Пива! Мы хотим пива!
Из бочонка вышел Харчо. Минутное веселье быстро выветрилось из него, он опять был мрачен.
— Кто кричал, что хочет пива? — Харчо грозно обвел взглядом притихшую шайку.
Крысы, опустив глаза, делали вид, что принюхиваются к чему-то на земле. Никому не хотелось нарываться на острые зубы вожака.
— Мы не кричали, сыр!
— Да ну его, это пиво, сыр!
— Оно горькое! Тьфу! Сыр!
Харчо усмехнулся.
— Значит, мне послышалось, — сказал он. — Это хорошо! Плоха та крыса, которая всё время думает о пиве.
Он подозвал к себе двух разбойничков покрепче и с их помощью взобрался на крышу бочонка. Оттуда он хорошо видел всю свою шайку.
— У нас великие планы! — прокричал вожак. — Этим летом мы разнесём в пух и прах известный вам склад. Там нас здорово потрепали собаки. Но мы отомстим! Ни одна из этих тварей не уйдёт от нас живой! Мы зальём их кровью!
— Кровью! Кровью! — заорали крысы внизу.
— И вот тогда мы напьемся пива. И это будет великий праздник!
Глава шестая,
в которой, чудом оживший бобрёнок, получает имя и находит себе верного друга
Теперь Брынза сама приносила бобрёнку молодые ветки ивы, и он грыз их и набирался сил. А через два дня малыш выбрался из бочонка и отправился на прогулку.
Первое, что он увидел, это яркое весеннее солнце в вышине. Бобренок и раньше, лежа в бочонке, смотрел на потолок и думал, что это там наверху такое приятное и тёплое заливается внутрь сквозь щели? Бобрёнок так обрадовался солнцу, что сразу же улёгся посреди улицы, подставив под его лучи свой животик.
— Торпеда! — услышал он голос. — Торпеда вышел на улицу!
Бобрёнок улыбнулся. Он не почувствовал злобы в этих словах. Малыш радовался всему, что его окружало.
— Торпеда! Торпеда! — кричали молодые крысята, выбегая из своих домов.
Они обступили бобренка со всех сторон, загородив ему солнце. У них были сердитые мордочки, и они клацали зубами, подражая взрослым.
— Торпеда, почему у тебя такой дурацкий хвост? — спросил один крысёнок.
— А мне мама говорила, что ему хвост бревном придавило. Вот почему он такой дурацкий! — сказал другой.
