И тут он, нахмурясь, громко засопел носом…
— Но разве так бывает? — спросил, почему-то заикаясь, я. — Чтобы у барабана не было звука?
— Наверное, бывает, — пожал он плечами. — Я почему-то подумал, что вам так будет жить спокойнее, у вас же крошечная комнатка, не правда ли?
— Правда, — только и ответил я.
— И поэтому вы хотите, чтобы было немного потише…
— Да.
— И притом соседи… Они по-прежнему недовольны?
Я замялся. Он всё понял и на прощание кивнул:
— Если дудка или там гармошка… То, пожалуйста, всегда буду рад…
— Но для нас… Для наших условий…
— Что вы, что вы, сударь! — воскликнул он. — Для вас ни звука! И для соседей слышат только дети! У нас же настоящий магазин! И для настоящих детей! — добавил он раскланиваясь. И, провожая меня до ворот, почему-то спросил: — А у них, у этих… Ну, которые в соседях, что же, и собачки никакой нет?
— Какая собачка!
— А кошечки?
— Что вы, что вы, они блюдут чистоту.
— Но цветы! — воскликнул дядя Тумба. — У них должны быть цветы!
— Есть, — отвечал я. — Кактус… Один…
— Только кактус! Не может быть!
— У Макса и Эльвиры один кактус, я сам видел на подоконнике, когда на цыпочках проходил мимо.
— Ах, это Макс и Эльвира, — пробормотал он себе под нос и даже достал свою бордовую книжицу, чтобы проверить. — Как же, такие были приличные дети. Неужто все забыли? Да, а почему на цыпочках?
— Они не любят, когда под окном громко смеются дети, и мы все ходим лишь на цыпочках! — Тут я почему-то перешел на шепот, хотя я был уверен, что, кроме дяди Тумбы, меня никто не сможет услышать. — Понимаете, они даже гостей не приглашают. От гостей ведь тоже бывает шум.
— Вот как, — огорченно произнес дядя Тумба и даже задумался. — Я знаю, как вам помочь, — решительно сказал он. — У меня есть цветы… Ну, такие, что не пахнут… Не хотите, случайно? И птички еще… Соловей! Ах, чудо соловей, и совсем без голоса! А еще кошка и собака, живые, разумеется, но их как бы и не слышно, они не мяукают и не лают… Их даже можно полоскать в стиральной машине, а потом сушить на веревочке!
— Нет, нет, — поторопился отказаться я и стал полегоньку продвигаться к калитке, пятясь задом. Я боялся, что в конце концов он меня на что-нибудь уговорит.
— Напрасно, сударь! Я даже могу достать из питомника деревья, которые не шумят от ветра! Живые, но не шумят! Или вот детишки, которым в горлышко можно вставлять сахарный клубочек… Правда, этот сахар несладкий, и они перестают, представьте себе, громко смеяться. Это так славно! Так славно!
— Спасибо, — поблагодарил я гостеприимного хозяина, который, судя по всему, очень хотел мне угодить. — Но барабан, надеюсь…
— В лучшем виде! — вскричал он жизнерадостно. — Вы же видели! Загляденье, а не барабан! Будьте счастливы, и мой нижайший поклон моей любимой подружке Маше П.!
Он проводил меня до калитки и кланялся, будто легкий ветерок проходил по моим волосам.
Мы расстались довольные друг другом.
МАЛЬЧИК, КОТОРЫЙ ПОТЕРЯЛСЯ В КАРМАНЕ
А ТЕПЕРЬ я расскажу о том самом малыше, который однажды залез в карман к дяде Тумбе, он же дядя Шкаф, он же дядя Дом, дядя Гора и тому подобное, и, представьте, исчез. Так исчез, что его искали и не могли найти. Искали его, конечно, родители, искала полиция и даже пожарные, искал детский сад, куда он должен был ходить, да практически его искал весь наш городок, а в нем, не много и не мало, целых триста сорок три жителя.
Искал его и сам дядя Тумба, которому вовсе не безразлично, куда мог подеваться такой замечательно хулиганистый — это его слова, а значит, и просто замечательный малыш.
Так рассказывали, но не всё, отмечу, тут правда, а кое-что вовсе неправда, и потому я хочу поведать, как оно было на самом деле.
А уж как оно было на самом деле, я знаю от самого дяди Тумбы, который знает все.
Но прежде о самом герое. Его звали Сандрик, и у него случилось такое несчастье: выпал зуб. Именно выпал, прошу запомнить, потому что некоторые утверждали, что зуб ему выбили в драке соседские мальчишки и оттого, мол, стало ясно, что он такой хулиганистый. Так вот, сейчас известно, что зуб выпал сам, с вечера чуть расшатался, а наутро взял и выпал, и вместо него впереди обнаружилась непривычно большая щель.
Когда теряются зубы у взрослых тёть и дядь, это тоже не совсем хорошо. Но взрослые тети и дяди заходят к врачу и быстро вставляют новый зуб, но если даже и не вставляют, то бегут по своим делам и о зубе не плачут, у них много других зубов. Им во всяком случае хватает. Когда же они стареют, они приобретают себе сразу новенькую челюсть и так ловко начинают ею жевать, что сразу понимаешь, они в этой жизни без зуба или даже нескольких зубов не пропадут.
У нашего же малыша зуб выпал в первый раз в жизни, и это ощущалось как большая потеря, да и жить стало как-то совсем неуютно, дырка впереди мешала. И жевать мешала, и улыбаться, и говорить тоже, буквы начинали невероятно свистеть, а слова выходили несуразные такие, что лучше бы их совсем не произносить. Ну, что вы скажете, если вместо обыкновенного приветствия, которым обмениваются люди: «Здравствуй, куда ты идешь?» — выходило примерно такое: «с-с-а-с-т-у-й к-у-са с-ы и-с-ё-ш». Люди, услышав такое, могли подумать, что ты хочешь сказать: «оса кусается и еж» или другую подобную глупость.
В общем, малыш по имени Сандрик так огорчился, что перестал вообще говорить, ему ничего не оставалось делать, как слоняться по городку в одиночку и отворачиваться при виде знакомых, особенно девочек.
Так и произошло, что он ходил, ходил и увидел объявление на воротах дяди Тумбы, такое зеленое-презеленое объявление о том, что здесь продают то, что кому требуется. Малышу требовался зуб, и он зашел, и прямо от ворот увидел престранное зрелище: посреди двора стоял сам дядя Тумба и пускал мыльные пузыри. Пускал, судя по всему, для собственного удовольствия, а еще для удовольствия двух сухоньких старушек, этаких божьих одуванчиков, которые зашли что-то купить, но что именно по дороге забыли, а пока вспоминали, дядя Тумба учтиво ждал, а потом спросил, а не пришли ли милые подружки купить у него устройство для пускания мыльных пузырей…
— Вы ведь помните, — произнес он с легкой улыбкой, — что совсем недавно, всего лет семьдесят — восемьдесят тому назад, вы ужасно любили пускать мыльные пузыри и были такие хохотушки… А пускали вы с крылечка дома или из окна, а иногда прямо с крыши, уж как вы забирались туда, ума не приложу. Но однажды мне пришлось вас с этой крыши снимать по просьбе ваших родителей! А все мыльные пузыри!
— Пузыри? — спросила старушка в белом чепце. — Вообще, пузырь у меня вовсе неплох, хотя иногда покалывает вот тут, — она указала, — в боку.
— Мыльные? — Подхватила ее подружка, была она одета в черный чепец. — Но зачем нам мыло, мы на днях приобрели дивный стиральный порошок «Ариэль», и нам не нужно никакого мыла.
— Да, да, это правда, — перебила ее компаньонка. — Мы запускаем его в стиральную машину, но она так грохочет, так грохочет, особенно когда она выжимает белье!
— Но выжимает она прекрасно!
— Нет. Нет. Нет. Нет. — Произнес дядя Тумба, и сморщился будто его пробило грохотом от той стиральной машины. Он даже уши заткнул, чтобы показать, как ему неприятно слышать о каких-то машинах. — Не говорите о них, — попросил он жалобно. — Для мыльных пузырей не нужно никаких, вы слышите, ни-ка-ких машин, которые гудят, а лишь маленькое блюдечко с мыльной пеной да еще трубочка, в которую надо дуть. Но, может, вы хотели приобрести бумажного змея? — учтиво спросил он.
— Ох, — сказала одна, — я до смерти боюсь змеев. Они к тому же мокрые.
— Нет, сырые, — добавила другая.
Пока подруги спорили, дядя Тумба извлек из кармана блюдечко с мыльной водой, окунул в него трубочку, дунул — и возник маленький пузырь, который все увеличивался в размерах и постепенно наливался красками, разными, и еще сверкал серебром, покачиваясь и меняя форму, пока вдруг не оторвался от трубочки и не полетел, сверкающее на солнце чудо, отразившее как в зеркале и дворик с розами, и дядю Тумбу, и самих старушек, восхищенно задравших голову, так что у одной белый чепец съехал на затылок, и она даже не заметила!
Красота — это всегда чудо, и всегда лишь на миг, дети об этом знают. Да и каждый ребенок тоже чудо, и тоже на миг, пока не вырос, как и роза во дворе, и блестящий солнечный день, и сами старушки, теперь они об этом вспомнили. Они вдруг оживились и захихикали, и затрепетали от давних и напрочь забытых ими чувств, вот что с ними наделал один-единственный запущенный в небо пузырь.
И тут они и сами не заметили, как это произошло, они получили по трубочке, точно такой, какая была у дяди Тумбы, да еще блюдечко с мыльной пеной, одно на двоих, и стали каждая выдувать свой собственный пузырь и выдули, и их пузыри тоже полетели. Но еще парил над двором первый, очень большой и очень красивый пузырь, он пролетел над флюгером, над вьющимся по стене виноградом, странным зигзагом прошел мимо кустов розы, норовя присесть на скамеечку, но не присел, а почему-то притянулся к бороде дяди Тумбы, и тут вдруг исчез, рассыпавшись на миллион цветных брызг и повиснув на бороде мутными капельками.
