Кестрель так разошлась, что не стала дожидаться ответа и направилась к дальнему краю рощицы, где Мампо и Таннер Амос рубили дрова. Какое-то время она злилась: почему Бомен решил, будто знает ее лучше, чем она сама? Потом остыла – пожалуй, брат прав. Она боится возвращения на родину, и не только из-за матери. В этом страхе есть что-то еще.
Кестрель попыталась разобраться, что ее так тревожит. Путь, который лежит впереди, виделся ясно, а вот в конце – пустота. Как книга с вырванными последними страницами. Пустота… Вот чего она боится. Только не вечно же бродить по миру!
«Что же мне нужно? – думала Кестрель, стараясь унять дрожь. – Что со мной не так?»
Таннер Амос на пару с Мампо загрузили повозку дровами. Варево госпожи Холиш начало застывать. Женщина окунула половник в клейкую пену, зачерпнула янтарной массы и помахала половником туда-сюда, чтобы остудить. Потом осторожно попробовала.
– Готово, – объявила госпожа Холиш. – Несите тарелки.
Досталось всем, кто собрался у костра. Кому понравилось, кому – не очень. Странная кисло-сладкая тянучка застревала в зубах; правда, ее съедобность ни у кого не вызывала сомнений.
Под руководством госпожи Холиш варево разлили по оловянным тарелкам и дали остыть. На холоде смола затвердела быстро, и, когда по тарелкам постучали ложками, янтарные куски легко отстали от дна. Их сложили в бочонки вперемежку с расплющенной скорлупой, чтобы не слипались. Вышло четыре бочонка и вдоволь крошек на всех желающих.
Анно в душе порадовался: молодчина госпожа Холиш! Еда подходила к концу, а теперь, прикинул он, бочонка смолы хватит на день. Значит, еще четыре дня на поиски чего-нибудь съедобного. Вот с питьем сложнее. Анно проверил, сколько воды осталось в большой бочке, и снова произвел несложные расчеты. Люди не могут без воды. Животные тоже. Конечно, какой-нибудь ручей, несомненно, найдется. И все-таки на всякий случай лучше поберечь то, что есть.
– Пока не найдем воду, – приказал он, – всем по две чашки в день. И не мыться.
– Не мыться! – всплеснула руками Ланки. – А как же моя рыбка? Не ходить же ей грязной!
– Это ненадолго, – прервала ее Сирей. – Вода скоро найдется.
Анно, как всегда, обошел всех своих спутников: тихо поговорил с Креотом о коровах, с Редоком Земом – о лошадях. Он не сказал ничего нового и не дал очередных заданий. Главное, что Хаз проявил обо всех заботу. Вот таким Анно и был вожаком – он не кричал, не командовал, а просто объединял остальных.
Хаз дал сигнал трогаться в путь. Потушили костер, затоптали угольки и собрали несгоревшие сучья. Кто-то нагнулся затянуть шнурки на обуви. Бомен, как главный дозорный, пошел впереди, высматривая признаки возможной опасности. Поэтому он первым и заметил труп.
Подобная картина встречалась им не впервые. В смутное время разбойники, нападавшие на одиноких путников, не хоронили мертвых и не спасали раненых. Начатое ножом и дубиной довершали ночные заморозки. Единственное, что могли сделать мантхи, – остановиться и присыпать останки несчастного камнями.
Труп старика лежал лицом вниз, подняв руки к лицу, словно защищаясь. Бомен встал на колени и осторожно перевернул застывшее тело: нет, уже не спасти. Правда, это и так было ясно. Руки плотно прижались к мертвому лицу, так, что и не разглядеть черты. Бомен осторожно прощупал мыслью безжизненный череп. На мгновение ему показалось, будто внутри что-то движется. В следующий миг все замерло. И юноша развел руки старика в стороны.
Бомен увидел широко раскрытые незрячие глаза, седую щетину на щеках, пересохшие губы, словно раздвинутые в крике. Но страшнее всего оказалось само лицо, ото лба до подбородка изорванное в жуткие клочья, со сгустками запекшейся крови, чернеющими на мертвенно-бледной коже.
Мампо подошел к другу и остановился, молча глядя на мертвеца.
– Кто мог такое сотворить? – сказал Бомен.
– Он сам. Погляди на его ногти.
Мампо заметил то, на что Бомен не обратил внимания: ногти старика покрывала высохшая кровь. Подчиняясь неведомому страшному зову, перед смертью покойник изодрал себе лицо.
Приблизились остальные. Креот воскликнул:
– Бедолага!
– Давайте его прикроем, – сказал Бомен. – Нечего другим смотреть.
Он стал засыпать труп горстями каменистой земли. Мампо и Креот тут же присоединились. В первую очередь Бомен засыпал изуродованное лицо. Когда земля попала в открытый рот мертвеца, юноша снова ощутил какое-то движение: дрогнул воздух, шевельнулась дорожная пыль, послышалось слабое жужжание. Будто пролетело мелкое насекомое.
Тут подкатила повозка, а с ней – отец.
– Бедняга, – произнес Анно Хаз, становясь на колени. Когда над телом вырос холмик – хлипкая защита от ветра и дождя, – мантхи столпились кругом. Анно приподнялся с земли, чтобы, согласно обычаю, произнести древнюю похоронную речь.
– Мы, оставшиеся, провожаем тебя в последний путь.
Несколько мгновений все стояли молча, неподвижно. Потом тихий и ясный голос Анно зазвучал снова.
– Двери темницы лет твоих наконец распахнулись. Иди на волю, в прекрасную землю. Прости нас, страдающих в этом сумрачном мире. Направь нас и жди нас, как мы ждем тебя. Мы встретимся снова.
Он склонил голову, и все повторили:
– Мы встретимся снова.
Больше они ничем не могли помочь несчастному. Анно с грустной усмешкой кивнул Бомену и повернулся к жене. Юноша опять услышал в воздухе слабое гудение. Хаз-страший вздрогнул и поднял руку к горлу. Сын встревожился.
– Что такое, папа?
– Ничего. Какое-то насекомое. Не беспокойся.
И как-то слишком быстро отвернулся.
– Папа, посмотри на меня.
Анно раздраженно оборвал его:
– Да все со мной в порядке! Надо идти дальше. Мы и так потеряли время.
Бомен бросил последний взгляд на насыпь у дороги, невольно содрогнувшись: из-за чего человек мог так изувечить собственное лицо? Но раздумывать было некогда. Вынужденный привал закончился.
Пока повозка стояла, Редок Зем ослабил лошадям подпруги. Госпожа Холиш надумала закутать горшки еще одной тряпкой, чтобы те не разбились. Коровы в поисках травы разбрелись в разные стороны. А многие путники присели отдохнуть.
Теперь Анно Хаз принялся всех подгонять.
– Ты, коровий пастух! Если не можешь управиться с животными, мы ими поужинаем!
Креот онемел от неожиданности: Анно никогда так не кричал.
– Ты, старик! Я что, сказал распрягать лошадей?!
Аира, почуяв неладное, попыталась было отвести мужа в сторону.
– Анно…
– Не сейчас, женщина! А ну, шевелись! Мы и так потеряли время!
Услышав отца, Кестрель мысленно обратилась к брату:
Что с папой?
Точно не знаю. Что-то случилось. Нужно его прощупать.
Давай. Я помогу.
Кестрель понимала, что для брата значит «прощупать». Бомен собирался войти в разум Анно. Для этого нужно его коснуться, лучше всего лбом ко лбу. Только как? Анно бегал по стоянке и нигде не задерживался. Близнецы не хотели пугать остальных и нападать на отца.
– Папа, – окликнула его Кестрель. – Как насчет встречи желаний?
– Некогда, – отрезал Анно.
– Пожалуйста! Это же недолго!
– Мам! Пинто! – крикнул Бомен. – Встреча желаний!
Анно резко повернулся к детям, его глаза горели от злости.
– Я глава семьи! Вы слышали, что я сказал? Нет времени! Неслухи!
Подбежала Пинто:
– А встреча желаний, пап…
Анно влепил ей звонкую пощечину.
– Будешь делать, что я скажу!
От боли Пинто закусила губу. Почему отец, всегда спокойный, ударил ее, да еще и так сильно?
– Извини, пап. Держи его! Хватай!
Брат и сестра разом кинулись вперед. Бомен стиснул Анно, прижав руки к бокам, Кестрель бросилась отцу под ноги. Анно забился и упал, однако Бомен не разжал хватку, а уперся лбом ему в голову и проник в его разум. Юноша тут же нашел паразита, не зрением, а как бы на ощупь: что-то вроде личинки, туго свернувшейся, толстокожей и склизкой. Бомен попытался ее ухватить, но та выскользнула. Личинка крепла с каждым мигом, высасывая силы из Анно.
Бомен решил заполнить отцовский ум своим, чтобы лишить личинку воздуха. Со стороны люди видели только то, что Бо и Кестрель повалили отца на землю и не дают ему встать. Мантхи растерянно столпились вокруг.
– Оставьте их! – сказала Аира.
Наконец Бомен прижался лбом к отцовскому лбу, и сила хлынула внутрь пульсирующими волнами.
Прочь! Прочь! Прочь!
Вдруг сопротивление спало. Анно дернулся и обмяк. Личинка исчезла.
Голова Хаза откинулась назад. Бомен разжал руки, повернул к себе лицо Анно – все в красных пятнах и каплях пота – и обтер ему лоб рукавом. Кестрель выпустила ноги отца и легла рядом, положив ему голову на колени. Аира и Пинто сели тут же. Анно открыл глаза. Выглядел он так, словно его недавно оглушило, а теперь он приходит в себя.
