— На лягушках наших да головастиках откормиться хотят — вот и летят.
— У них на юге что, и лягушек нет? — удивился Игнат.
— Есть-то есть. Да разве там лягушки!.. Повздыхали Игнат и Акуля, пожалели птиц, которые на юге живут. Но всё равно, решил Игнат, к своей жимолости и ирге он их не подпустит, как бы они ни просились. И тут вспомнил Игнат про Этого Самого, который возле него вырос, и спросил у полудницы, не знает ли она, кто это такой?
Присела бабка, стала рассматривать росток, а Игнат говорит:
— Не пугало ли новое? Тянется вверх и тянется…
Поковыряла Акуля пальцами вокруг ростка и ответила загадочно:
— Эх, Игнат, Игнат!..
А что это значит? Наверное, его пожалела. Расспросить бы, да тут калитка стукнула, кто-то в огород входил, и Акуля шмыгнула в ботву. Хотя можно было и не прятаться, потому что это ученица Лида на тропинке показалась. Любила она, когда приезжала к деду, по огороду походить. А её и деда Юрия огород вот он — за дорожкой.
Этот же, который вырос, к вечеру ещё выше стал. Теперь он был Лиде по макушку. «Ничего, — подумал Игнат, — ночью расти не будет. Ночью всем спать надо». И загадал: если за ночь не подрастет, то вовсе он и не пугало новое, а так, сорняк какой-нибудь, может, лопух.
Утром, когда откукарекали петухи и взошло, будто умытое, радостное солнышко и заулыбалось, увидев Игната, прискакала в огород Лида. Её дед послал за луком. Пробежала она мимо Игната так быстро, что не успел он рассмотреть — подрос Кто-то выше её макушки или пока нет. Зато обратно, с пучком лука в руке, шла Лида не спеша, а лук несла будто букет одуванчиков. Проходя мимо Игната, она показала ему лук: вот, мол, какой он у нас! Игнат же на её макушку и на Того, кто из сорочьего семечка вырос, посмотрел. Посмотрел и загрустил: поднялась его верхушка уже повыше Лидиного бантика. Значит, не лопух это, а, конечно, молодое пугало.
Однако вздыхать и кручиниться Игнату некогда, уже раскричались в роще скворцы, значит, скоро сюда явятся. А от сухого тополя трель донеслась: «Тра-та-та-та-та! Тра-та-та» — будто кто-то палкой по ограде провёл. Это на обход вылетел здешний врач — дятел. Осматривает он деревья и обстукивает, будто спрашивает: «Где вы тут, господа козявки?» Настукает под корой личинку или червячка, дырочку продолбит и какую-нибудь букашку своим клювом-пинцетом вытащит. Ждут его старые деревья, прислушиваются, где он сегодня клювом стучит. Игнат тоже доктора дятла ждет. Пусть-ка он старую грушу у деда Юрия подлечит, да и у самого Игната кто-то под шляпой сверлит и сверлит: «Ох-хо-хо, хо-хо! Всё заботы и заботы».
И тут стукнула калитка с улицы во двор, заскрипела та, что ведёт в огород, затопал кто-то по дорожке между грядками. Кто это там так тяжело шагает?.. Хозяева сегодня утром опять в город укатили — соскучились по городскому воздуху, который так сладко пахнет бензином, копотью и дымом. Слышно было даже в огороде, как они торопятся на автобус, по двору туда-сюда носятся. Хозяев нет, кто же там такой идёт? Стал приглядываться Игнат, а бабушка полудница кричит:
— Батюшки! Это же чья-то корова к нам на усадьбу пожаловала! Видно, хозяева наши второпях калитку на крючок не закрыли!
Шагает корова по дорожке, торопится. На ходу молоденькую кукурузу схватила. Была кукуруза — и нет её. На другой грядке раннюю капусту — хвать!..
— Держите её, держите! — кричит бесхвостый воробей. — А то все подумают, что это я кукурузу выдернул и сжевал!
— Ой, Игнат! — вздыхает бабушка полудница. — Как бы она не потоптала грядку с помидорами, ведь прямо туда бесстыдница навострилась.
— Ничего, — успокоил Игнат, — мы, Акуля, с тобой у неё на дороге стоим! Много лет я здесь на посту, пришло, видно, моё время — или под рогами погибнуть, или подвиг совершить!
У коровы своё на уме — трусит по огороду, то с одной стороны что-нибудь схватит, то с другой…
— И я с тобой! — заявила Акуля.
— Ты, Акуля, настоящий друг, — сказал Игнат.
Встала полудница рядом с Игнатом, закричала на корову:
— Ты енто, чего так, а? Пошла отсюда!
А корова вот она, совсем близко, и рога её на Игнатову рубаху нацелены. Как поддаст сейчас… Ухватилась Акуля за Игната и давай его раскачивать. Силёнок у бабки маловато, но всё равно закачался Игнат, замахал рукавами.
Удивилась корова. Остановилась. Глаза на Игната и Акулю уставила. Кто это, мол, такие на её пути стоят?
Тут Игнату и бабке помощь пришла. Выскочил со двора пёс Барбоска, залился лаем и смело бросился на корову. Потопталась корова на месте, а потом не выдержала и потрусила обратно. А там уж её хозяйка, бабушка Сидорова, спешит. Шлёпнула нарушительницу хворостиной и погнала домой, где свинья Хавронья давно сердито хрюкает, ужин требует.
Воробьи от страху и переполоху по своим гнёздам разлетелись. Мама воробьиха загнала под крышу бесхвостого воробья, чтобы в драку с коровой не полез. У воробьишки сердечко колотится, а он всё равно на улицу рвётся и у других воробьев спрашивает:
— Ну чи-чи-чи-во там? Чи-чи-во?
— Ни-чи-чи-чи-во! — строго отвечает папа воробей. — Сиди и клюв в огород не высовывай!
Сорок до этого и видно не было, а тут раскричались. Одна перед другой хвастаются, что и они корову выгоняли.
— Игната, а Игната тоже выгнали? — кричат из рощи скворцы.
— Выгонишь его! — стрекочут сороки. — Если хотите, сами выгоняйте.
Постепенно все успокоились. Барбоска в конуру убежал. Бабушка Акуля в малинник полежать в теньке ушла. Осмотрел свои владения Игнат, а этот Кто-то вроде бы ещё повыше стал. Растёт и растёт. И посоветоваться не с кем, что с ним делать.
Правда, сороки между собой говорили, да и от воробьев он слышал, что далеко-далеко, за тремя огородами да за двумя садами, у бабки Кузнечихи, стоит, охраняя грядки, другое пугало. Рубаха будто у него в клеточку, с красивой синей заплаткой на спине, а шляпа хоть и дырявая, но с пером! Сходить бы к нему в гости. Встретиться. Потолковать: «Здорово, брат!» — «Здорово!» — «Как служба идёт?» — «Хорошо идёт!..» И про скворцов спросил бы у него Игнат, прилетают к нему или нет? И главное — про Того Самого, кто из сорочьего семечка вымахал почти вровень с Игнатом. Может, и возле соседнего пугала такой же растёт? Сходить бы, да разве туда доберёшься — это по грядкам-то, да через борозды — нет, конечно!
А вон и Акуля отдохнула, в конец огорода пошла, там чеснок опять недоволен, тень облачка, видите ли, на него упала.
— Всё бы ты ворчал, — упрекает его Акуля. — Облачко — это хорошо. Облачко к облачку, а там, глядишь, и дождик соберётся. Нужен дождик, ох как нужен.
Сказала это полудница и увидела, что над капустой бабочки порхают. Акуля сразу туда.
— Кыш вы, кыш! — закричала она. — От вас только гусеницы заводятся. Кыш, говорю, а то приедет мальчик, он вас всех переловит.
У Икиного брата, конечно, было имя, но здесь все его звали просто «мальчиком», чтобы коровки, их личинки и бабочки-капустницы, которых он истреблял, ему чем-нибудь не напакостили.
Стоит Игнат, приглядывается — а дальше, за капустными грядками, что там расцвело? Да это же подсолнух. В стороне ещё один. Будут семечки для Ики и её брата, если воробьи да сороки первыми их не поклюют.
«Всё хорошо в огороде, — подумал Игнат, — всё хорошо, а было бы ещё лучше, если бы возле меня Этот Самый не рос». Посмотрел Игнат на Того, который из сорочьего семечка вымахал, да ещё и цвет набрал, и как закричит:
— Акуля! Да это же у меня свой подсолнух растёт!
— Место здесь хорошее, вот и растёт, — заулыбалась Акуля.
Обрадовался Игнат и добавил:
— Расти, подсолнушек, я и тебя охранять буду!
Акуля сидела на чурбачке и тяжело вздыхала. Сидела она не просто так, а наблюдала за воробьями. Ну что, кажется, за ними наблюдать, всё об этих непоседах известно, а бабушка Акуля сегодня глаз с них не сводила.
Уже много дней стояла жара. Хоть бы какая тучка заблудилась да сюда, к огороду, забрела. Проходила Акуля только что мимо огуречной грядки, все листья на ней поникли. «Ушки опустили», — говорила Ика. Да только ли огурцам невмоготу — весь огород дождика ждёт. И вечером прохлада не приходит. Земля пересохла.
Приезжают хозяева раза два в неделю, поливают, поддерживают огород, но этого мало.
Жара. Даже в самой дальней дали ни тучки, ни облачка не видно. Какой уж тут можно ожидать дождь. Правда, вон воробьи вроде бы суетиться перестали. В другое время им жара не помеха. Скачут целый день. То стайкой вспорхнут и перелетят с места на место, то драку из-за гусеницы затеют. Только и слышно, как они спорят: «Чи-чиво ты?» — «А ты чи-чиво? Вот я тебе сейчас как врежу!» А сегодня поскучнели. Вон даже нагленький воробей сидит нахохлившись. Того и гляди схватит его Нестор Иванович. Он, кот, хоть и свой, а родственником самому тигру приходится. Тигры же, известно, не травку жуют.
