И вдруг надрывно, с истошными воплями, закудахтали куры! По стенам сарая заметались хищные тени Хорька и Лисы! Замельтешили растрёпанные тени петухов! Полетели пух и перья!
Ну и кутерьма!
С треском распахнулась дверь, прибив о стену парочку суматошных кур. Ворвались бородатый Сторож с ружьём и яростная Собака. Громоподобно грянул огненный выстрел: б-бах! Другой: б-бах! И ещё двух кур как не бывало.
Всё закружилось, завертелось в бешеном хороводе — Лиса, Хорёк, Сторож, Собака, петухи, куры и Хома с Сусликом. Так и сыпались отовсюду на них оплеухи крыльями!
Все орали, визжали, рычали, лаяли, тявкали, сопели, кашляли, кудахтали и кукарекали!..
Не помнят Хома и Суслик, как внезапно оказались далеко от деревни.
Помнят лишь, что, спасаясь бегством, невольно вцепились в длинный Лисий хвост, продрались вместе с ним через узкий лаз — и ищи ветра в поле!
Где и как отцепились они от спасительного хвоста — неизвестно. Только больно ныли бока, отшибленные по пути.
— Да-a, помотало нас, горемык, — охал Суслик.
— По-моему, Лиса нами дорогу заметала, — простонал Хома.
— Вот что значит с петухами вставать! А ещё говорят, к удаче, к счастью!
— Верно говорят, — неожиданно обрадовался Хома. — Разве это не наше счастье? Так удачно выпутались из такой передряги! От Сторожа, от Собаки, от Хорька, от свирепых петухов и, наконец, от Лисы спаслись! Да если бы мы с петухами не встали, не видать бы нам удачи!
— Точно. Всё сходится, — поразился Суслик.
И они, прихрамывая, двинулись домой.
— А как мы Лисе на хвост сели! — вдруг захихикал Суслик.
Всё-таки в пословицах — большой смысл. Недаром они передаются от одного к другому. И не как дрожь, а как общая мудрость.
А вот что с Хорьком случилось, никто не знает. Та пословица к нему не подходит. Ведь он задолго до петухов встал. А может, и вовсе не ложился. Дело тёмное. Страшное.
Кур воровать — это тебе не с петухами вставать!
Прибежал утром Хома к Суслику. Весь взъерошенный, взволнованный.
— На тебе лица нет! — ужаснулся Суслик.
Хома на всякий случай свою рожицу ощупал. Слава Богу, на месте!
— Всё шутки шутишь? — кисло улыбнулся он. — Скажи, а ты умеешь сны разгадывать?
— Какие ещё сны?
— Дурные.
— Дурные не могу, — с достоинством сказал Суслик. — Я могу — только умные.
— Да умный у меня сон был, но только дурной! — распалился Хома.
— Умный и дурной? — оторопел Суслик.
— Вот ты, уж точно, дурной, — заметил Хома. — Ну, просто кошмарный сон приснился!
— Так бы и сказал, — проворчал Суслик. — Нет, не умею я сны отгадывать. Загадки — умею. Те, которые уже знаю. А сны — нет.
— Жаль, — вздохнул Хома.
Видно было, что тот дурной, кошмарный сон не даёт ему покоя.
— А ты расскажи, — предложил Суслик. — Авось, и разгадаю. Я ведь никогда сны не отгадывал. Даже не пробовал.
— Ладно. Только сой у меня не простой, а путаный.
— Чтобы у тебя сон да простым был!.. — И Суслик важно покачал головой. — Да-a, сложно твой непростой сон разгадывать. Мало того, что дурной, кошмарный, непростой, так ещё и путаный.
Уселся он поудобней и снова стал головой покачивать.
— Ты чего из себя болвана строишь? — нахмурился Хома.
— Я не строю, — важно сказал лучший друг. — Я твой сон разгадываю.
— Да я ж тебе его не успел рассказать!
— Разве? А я уж подумал было, что для разгадки всего достаточно. Ты много чего успел наговорить.
— Чего я наговорил?
— Тебе сон приснился?
— Приснился, — терпеливо кивнул Хома.
— Дурной?
— Дурной. И что?
— Кошмарный?
— Кошмарный! — взревел Хома.
— Ты успокойся, успокойся. Сам вижу, что кошмарный.
— Ох!
— Непростой сон?
— Непростой…
— Путаный?
— Путаный, путаный. Ну, ты меня совсем запутал!
И Хома в сердцах к себе убежал. То ли сон распутывать. То ли его дальше смотреть.
Встретились они вновь только вечером. Опять у Суслика.
Тот по-прежнему сиднем сидел и задумчиво головой покачивал.
— Ну что, разгадал? — усмехнулся Хома.
— Сейчас, сейчас! Тяжело думать. Так… Ещё немного… Всё! Разгадал. Трудный твой сон оказался.
Хома даже развеселился. Сел рядом и хлопнул себя ладошкой по коленке.
— Ну, и к чему мой сон?
— К дождю, — ответил Суслик.
И прислушался. Хома тоже навострил уши. За входом послышался шум дождя.
— Не к простому дождю, а к проливному твой сон. Итак, одно условие выполнено, — загнул палец Суслик.
— Какое?
— Непростой же сон был. Вот и дождь идет не простой, а проливной. Дальше — кошмарный сон был?
— Кошмарный.
— И дождь — кошмарный. Того и гляди, норы зальёт. Тогда тот ещё кошмар будет! — Суслик загнул второй палец. — Путаный сон был? Путаный. Слышишь, ветер гудит? Значит, струи дождя не ровно падают, а ветром их путает, — загнул он третий палец. — Вот тебе и вся разгадка.
— А то, что сон дурной был, — встрепенулся Хома, — об этом забыл?
— Это я напоследок приберёг! — Суслик уже загодя загнул четвёртый палец. — Кому сон снился? Тебе. Значит, и сон — дурной.
— Выходит, что ты, не зная мой сон, его разгадал?! — обидно рассмеялся Хома. — А то, что я тоже дурной, я тебе припомню!
— Ты лучше свой сон припомни. Ну, что с тобой было?
— Опять я на огромной Сове летал, — тяжко вздохнул Хома. — Только не ночью, а днём. А Сова ведь — ночная птица.
— Других птиц видел? — допытывался Суслик.
— Ну, ласточек…
— Ты не нукай. Взял себе глупую привычку!.. Ласточки летали высоко или низко? — настойчиво спросил Суслик.
— Это я высоко летал, под самой тучей! А они — куда как ниже!
— Всё?
— Почти всё. Я же тебе говорю — путаный сон. То одно, то другое. Цветы вот снились, как они свои головки закрывают.
— Ага! — торжествующе воскликнул Суслик.
И на этот раз стал разгибать загнутые ранее пальцы:
— Ласточки низко летают — к дождю. Про тучу ты упоминал — тоже к дождю. Цветы свои головки закрывают — непременно к дождю! Чего ж ты ещё хочешь?
— Я уже больше ничего не хочу, — голова у Хомы пошла кругом.
Как трудно признать, что твой лучший друг хоть иногда, хоть изредка бывает умнее тебя!
Кто же знал, что Суслик с полуслова сны разгадывает?..
Как Хома благородным стал
Решил как-то Хома одну только правду говорить. Всем, всегда и во всём.
Ну, прямо-таки накатило на него такое неодолимое желанйе. Ни с того ни с сего стыдно вдруг стало, что он за свою жизнь понаврал с три короба.
Это по меньшей мере. А по большей — вообще не сосчитать!
Пошёл он прогуляться. Встретил Зайца-толстуна и улыбнулся. Добродушно. Правдиво.
— Всё толстеешь?
— Ты же меня вчера хвалил, что я здорово похудел, — растерялся Заяц.
— Врал, — честно признался Хома. — Врал я тебе, косому и глупому.
— А позавчера ты говорил, что у меня глазки вовсе и не косые, а кругленькие и умненькие, — огорчился Заяц.
— И позавчера врал, — напыжился правдивый Хома.
Заплакал Заяц. И ускакал вперевалочку прочь.
А Хома дальше пошёл, удивляясь странному Зайцу, который до слёз правды не любит.
Тут навстречу старина Ёж семенит.
— Здравствуй, старая колючка! — приветливо помахал ему Хома. — У тебя, как я погляжу, ножки слишком короткие. Ты уж лучше не шагай, а шариком катись!
Ёж озадаченно уставился на него:
— Ты же всегда говорил, что у меня замечательные ноги!
— Врал я, — сказал Хома. — Всегда врал.
От изумления Ёж так и сел бы на хвост, да хвоста у него нет. Почесал бы от недоумения лапкой затылок, да уколоть её побоялся. Остался он на тропинке с разинутым ртом.
Заявился Хома к лучшему другу Суслику:
— Привет, дылда!
И вольготно развалился на хозяйской охапочке сена. Мягкой, из пахучего клевера.
— Ну? — требовательно сказал он.
— Чего — ну? — оторопел Суслик.
— Угощай гостя, жадина!
— А кто недавно говорил, что я добрый, что я хлебосольный? — обиделся «жадина». — То и дело хвалил!
— Врал я, — небрежно ответил Хома. — То и дело врал. Тоже мне хлебосольный добряк! Я ж тогда просто подлизаться хотел — вдруг что-нибудь вкусненькое дашь на добавку.
— Ах, вот ты какой!
— Да не меньше тебя жадный. А ещё злой и глупый. Завистливый и вздорный. И даже не маленький, а короткий, — перечислил Хома свои недостатки. — Ну, и так далее.
И пытливо на хозяина смотрит.
— Ну, это ты слишком, — вконец ошалел Суслик. — Конечно, в твоих словах есть и правда. Есть она. Но не такой же ты плохой!
— Ты ещё не знаешь, кайой я плохой, — и Хома широко развёл лапами. — Во какой! Если б ты знал, каков я на самом деле, ты бы со мной и здороваться перестал.
