Пьяный поп сидел за столом, по лицу его медленно и осторожно текли слезы. Он смахивал их, будто стеснялся, смотрел на свечку и рисовал линии от лужицы разлитой водки. Лис вошел сквозь дверь и остановился на пороге, оглядываясь. Потом, словно не замечая никого, прошелся по комнате, мурлыча себе что-то под нос. Человек молчал и с удивлением смотрел на гостя. Лис прохаживался, оглядывая стены, потом подошел к столу, уселся, положил голову на сложенные руки и искоса посмотрел на попа. Лукаво спросил:
— Что ж ты, братец, не крестишься, а?
Тот медленно перекрестился.
— Что, опять не помогает?
Поп перекрестился еще раз.
Они посидели, глядя друг на друга, потом Лис сказал:
— Ну что, моя теперь церковь?
— Как, твоя?
Лис нетерпеливо покачался на стуле.
— Я жить там буду.
— В церкви нельзя жить, это храм божий, — сказал и снова заплакал.
— Ну что ты прямо как маленький. Она ж еще красивее станет, на крыше деревца прорастут — березы, клены, осинки. В них птицы гнезда совьют, петь по утрам будут. Вокруг трава, цветы. А?
Но поп от этих утешений еще сильнее заплакал.
— А человеку-то, человеку куда пойти? Где ему утешение искать?
— Выдумщики … — вдруг сказал Лис. — Все выдумали, самих себя выдумали, горе себе выдумали, и утешение себе выдумали.
Лис налил водки себе и ему, чокнулся со стоящим стаканом и выпил. Закусил пером лука, сморщился довольный.
— Да полно тебе…
— Как же это, — приговаривал тот, — теперь все …
— Ну да, все, — с набитым ртом кивнул бес.
— Как же теперь жить дальше-то?
Лис потянулся за новым пером.
— Много ты, человек, знать хочешь. Живи. Дальше видно будет. — Лис пожевал луку, запил водкой.
— А ты давно здесь? — поп робко глянул на него.
— Лис засмеялся, расплескал водку.
— Я тут всегда был, я местный.
— А я тебя раньше не видел.
— А я тебе раньше и показываться не хотел.
— А теперь?
— А теперь ты надрался, и все это тебе приснилось.
Люди вообще-то не могут видеть бесов, хотя те нередко бродят рядом с ними. Пакостят по мелочам, шутят или просто наблюдают. Пьяные их видят, потому что они вообще более восприимчивы к таким вещам, хотя иногда умудряются увидеть даже то, чего на самом деле нет, повергая этим бесов в некоторое удивление.
— Ты скоро уезжаешь?
— Завтра.
— Старший поп бумажку прислал?
— Тот не ответил, слепо рисуя на столе линии.
— Выдумщики, — вдруг повторил Лис, — все выдумываете! А ведь нету вас! Нету!
— Как нету?
— И не было, и не будет! Вы все выдумали. Нету здесь вашему миру места! Вон отсюда!
Бес перевернул стол, плюнул на него, захохотал злобно и бросился в окно, не заметив стекла.
Лис понесся по полям, поднимая сонных зайцев и перепелок, весь вымок. Остановился у заросших развалин старого кирпичного дома. Раньше здесь была деревня, потом все уехали или поумирали. В этом доме жили дольше других, но потом он тоже опустел, и на опушке леса остались стоять четыре полуразрушенных стены, давая приют змеям и жукам. Остался и заваленный погреб — большой и холодный каменный мешок со скользкими от сырости и плесени стенами. По темным камням подвала ползли белые корни, их было так много, что казалось, будто стена покрыта белым занавесом. Они, подобные бледным червям, доставали отсюда, из этой темноты и гнили, влагу, чтобы наверху все зеленело и цвело. Лис спал тут иногда, свернувшись калачиком на стылом полу. Вот и сейчас он проник внутрь, прошелся вдоль стен, низко стелясь по полу, потоптался на одном месте и улегся спать.
Разбудил его Мухомор — низенький, замшелый полулеший-полуоборотень. Сейчас он был похож на клубок шевелящихся жуков, но это только если глядеть прямо, в упор. Если же посмотреть на него мельком, не приглядываясь, то он походил на обычного лешачка, покрытого на щеках и веках нежным молодым мхом.
— Лис, — осторожно дотронулся он, — Ли-ис.
Лис замурлыкал сквозь сон и, просыпаясь, потянулся. Потом вдруг вскочил неожиданно, зашипел на Мухомора по-кошачьи. Тот кубарем откатился в угол и рассыпался там на тысячи жуков. Они разбежались в разные стороны, облепили все стены и замерли, испытующе глядя на Лиса. Лис захохотал, затем резко замолчал, сел посреди подвала. Жуки мокро блестели под лучом света, неизвестно как попадавшего сюда сверху.
— Что за дело, Мухомор?
На секунду в подвале застыла тишина, потом послышался стрекот легиона насекомых. Он становился все громче и громче, нарастал, колебался и, наконец, слился в слова.
— Поп повесился.
Лис не пошевелился.
— Записку оставил странную.
Лис молчал.
— «Это все не правда. Я есть. Это вас нет». Лис, а кого это нет?
Стрекот развалился и снова соединился в слова.
— Веревка оборвалась, у него кровь глоткой пошла. Утром соседи пришли, а его нет, убежал. Весь пол в кровищи. Я похлебал было, да запеклась уже. Ушел.
— Ну-ну, — сказал Лис и тоже ушел.
Лис осторожно подкрался к кресту, лежавшему среди высокой травы, и задумчиво поглядел на него. Смахнул ползшую по перекладине гусеницу, повел заостренным ухом.
— Любить. Людей. И все, — задумчиво проговорил.
Положил одну руку на мокрый от росы крест, потом улегся целиком, раскинув руки. Крест лежал косо на возвышении, и голова Лиса оказалась ниже ног. Глядя вверх, он пролежал так несколько минут. В небе медленно, почти неуловимо шли звезды. Месяца не было, одно угольное небо в искрах звезд да туман Млечного пути. Так бывает нечасто и у беса, с его острым зрением, зарябило в глазах. Неожиданно Лис захохотал, громко и без сожаления. Он, маленький, лежал под таким огромным небом и смеялся. Высоко над его головой шли миры и вселенные, просторы без конца и края, в непроглядной черноте космоса светили неведомые Солнца, из ниоткуда в никуда летели кометы, шумели океаны, в которых не было ни капли воды, шли метеоритные дожди. Во все стороны от него лежала бесконечность, где вращались новые Земли, цвела новая жизнь, путешествовали диковинные бродяги. Ни одна из звезд, ни ближе, ни дальше не знала про них, живущих здесь людей, глядящих друг на друга, огорчающих и утешающих друг друга. Они боялись этой вселенной, оттуда несло холодом, там было темно и страшно. Люди забыли, что если смотреть в темноту, то это только сначала ничего не видно. Потом же, всмотревшись, можно разглядеть вечную красоту жизни.
Лис в жизни знал только одну великую радость — жить в этом мире, двигаться вместе с планетой, утопать в снегах зимой, бегать по лужам летом, рыть ходы в сугробах и спать в траве под свист перепелок и мигание звезд. Не было для него ни большей радости, ни меньшей. Просто Лис не был человеком.
Да, она заблудилась. Одета в платок, линялую синюю юбку и старую телогрейку, на ногах валенки. Молоденькая совсем, лет пятнадцать. Шла, оглядываясь, задевая тяжелыми рукавицами снег. Растрепанная, с жалким лицом, затягивала поминутно концы платка, утирала рукавицей мокрое от снега лицо. Кажется, вот-вот заплачет и продолжает мотаться по белым полям среди плотной пурги. Лис осторожно крался следом, подвывая в тон пурге и с интересом наблюдая за девчонкой. Когда один раз она вдруг круто повернула, он с визгом нырнул в снег и едва успел замереть. Она прошла мимо, всхлипывая и поскуливая, задела его рукавицей. Бес прополз пару шагов под снегом, как крот, и высунул любопытную голову наружу. Она шла в сторону лога, по которому весной весело бежит вода, а летом густо стоит высокая трава. Её там не косят — неудобно, и она вырастает зеленая и сочная, в рост ребенка. Люди обходят это место стороной. Говорят, будто здесь похоронен кто-то. Похоронен без креста, без причастия, глухой ночью. Закопали его, прибили землю руками и ушли. Может, были то беглые люди, а может разбойники проводили своего атамана до земляной калитки. Кто лежал здесь, кто его хоронил, никто из людей про то не знал, а те, кто знали, людям ничего не рассказывали.
Лис кидал в заблудившуюся снегом, улюлюкал и визжал. Иногда садился и ждал, чтобы на носу скопилась горка снега, но снег таял и стекал по губам. Лис слизывал его, и снова бежал к девчонке, танцуя в снежном вихре. Один раз заигрался, угукнул по совиному, потом понял, что сглупил, и захохотал, что есть мочи. Девчонка удивленно оглянулась, не понимая, откуда здесь взяться сове, но тут же забыла об этом и пошла дальше.
Путаясь, ходя кругами, она подошла к логу. И тут Лис придумал новую шутку. Он забежал вперед нее и подошел к кусту шиповника. Обежал его несколько раз, похлопал по веткам открытой ладонью, стряхивая снежную крошку, и запел, скача вокруг по колени в снегу.
Трынь-трынь,
Трын-трава,
Прошла зима.
Хлопал в ладоши и смахивал падавшие на тоненькие веточки снежинки. Потом отпрыгнул от куста и стал бросать в него снег охапками. Тот охватывал ветки толстой шубой, не опадая. Лис еще потанцевал и стал сбивать белые покровы, из-под которых появились зеленые листья и цветы. Снег таял на их кроваво-красных лепестках. Лис пососал уколотый шипом палец и ухнул в снег по макушку. Оттуда донеслось то ли подвывание, то ли песня.
