— Вы ели сегодня на ужин что-нибудь синее? — спросил Гусь, дотрагиваясь холодным крылом до моего синеющего лба. — Виноград, баклажаны, жимолость, плоды шелковицы, сливы, яйцо сильно вкрутую, сыр с плесенью, курицу из супермаркета, нет? Поганки? Медный купорос, тоже нет?
— Я-пил-си-ний-чай-у-Ко-то-ви-ча.
— У пианиста? Вы с ума сошли!
— Я думал, он с вареньем.
— Теперь пиши пропало, — сказал Гусь, заглядывая в мои поквадратевшие зрачки. — Теперь вы таким будете навсегда.
И тут я отключился.
Вот так:
— Теперь он таким будет всегда, — сказал кто-то очень тонким голосом.
Это был не Гусь. У него голос был толстый, грудной. Я открыл глаза и увидел перед собой принцессу.
О том, что это принцесса, я догадался по короне на голове. Она была сделана из моркови. Принцесса была симпатичная — вся в оранжевом с головы до ног. Только рот у нее был крошечный, хотя это ее совсем не портило.
— Ничего не попишешь, — сказал Гусь. — Вот, он уже открыл глаза.
— Здравствуйте, о Мальчик, — поздоровалась Принцесса. — Господин Гусь приволок вас в мой дворец, вы не против?
— Приволок? То есть как?
— Волоком. Так вы за?
— Я? За что? — я никак не мог сосредоточиться. Смысл сказанных слов от меня то и дело ускользал.
— Значит, против, — Принцесса погрустнела. — Я же говорила, что нужно было его сначала спросить. Видите, господин Гусь, он против.
— За или против — какая разница?
В конце концов, если кто-то за, значит, кто-то обязательно против. И с точностью до наоборот: если кто-нибудь против, значит, кто-нибудь обязательно за.
— Простите, но я не понимаю, о чем идет речь, — сказал я, пытаясь встать.
— Какие глупости! — сказала Принцесса. — Речь ни о чем не идет. Ее Величество Русская Речь ездит в карете.
— Вы не могли бы меня отвязать? — попросил я, шевеля пальцами.
Пока я был без сознания, кто-то пригвоздил меня к полу. Я с ног до головы был опутан какими-то веревочками, намертво прибитыми к плинтусу.
Я вспомнил про Гулливера и похолодел.
— Еще рано, — сказала Принцесса малюсеньким ртом. — Под воздействием синевы вы будете делать глупости.
— А она долго еще будет действовать, хи-хи? — ни с того, ни с сего я хихикнул.
— Кувырнадцать часов примерно, — сказал Гусь. — С вами сейчас Хихитун будет делаться, я лучше пойду.
И он ушел.
— Даже не попрощался, — расстроилась Принцесса.
— Какой Хихитун? — я опять хихикнул.
Принцесса посмотрела на меня с жалостью и сказала:
— Я пойду к придворным, — и тоже ушла.
Я огляделся по сторонам. Дворец у Принцессы был сделан из моркови. Из одной большой морковины — он был из нее выдолблен. Мебель, телевизор и все остальное тоже были морковные, а в бассейне, в котором плавали какие-то мерзавчики с серьезными мордами, был налит морковный сок.
Все это меня ужасно смешило. Меня уже просто раздирало от смеха. Особенно при взгляде на Мерзавчиков, которые плавали шеренгами и заунывно пели на непонятном языке:
Мы, зямрики насяпные,
Исхряпаны в гуде.
Смешливо ляпотяпаем
Петерь на бурунде.
Петерь-Петерь, Петерь-Петерь,
Петерь на бурунде.
Петерь-Петерь, Петерь-Петерь,
Петерь на бурунде.
Хмуряясь, шлёпохлопаем
Мы сепенку в басе
И нурить ёчень хопаем,
Выхряпие восе.
Выхря-Выхря, Выхря-Выхря,
Выхряпие восе.
Выхря-Выхря, Выхря-Выхря,
Выхряпие восе.
Я хотел засмеяться своим особенным, приятным смехом, но из меня вырывалось сплошное девчачье хихиканье:
— Хи-хи-хи-хи-хи-хи!
Это было не мое хихиканье — я его не мог даже контролировать, и Оно об этом знало.
— Что значит — Оно? — спросил голос у меня внутри. — Я мужского рода. Я уважаемый Хихитун, а не какое-то, извините, хихиканье!
Ко всему прочему Оно еще и читало мои мысли!
— Между прочим, ничего смешного тут нет! — сказал Хихитун. — У людей, между прочим, трагедия. На вот, послушай, — неожиданно из моего левого уха вылез слуховой рожок.
Я вытянул шею как можно ближе к бассейну (на каких-нибудь сорок сантиметров) и стал слушать во весь рожок:
Мы принцы, мы наследники,
Искривлены в Дуге.
Теперь ведем полемики
На странном языке.
В бассейне опечаленно
Мы песенку поем,
Вернуть хотим отчаянно
Обличие свое.
— Хи-хи-хи-хи-хи! — захихикал я, корчась на полу.
Песенка Мерзавчиков отнюдь не показалась мне трагической, а совсем наоборот, что было удивительно. Вообще-то я впечатлительный мальчик.
Веревочки врезались мне в бока и щекотали под мышками.
— Эй ты, Хихитун! — громко позвал я, выдергивая из уха рожок. — Вылезай из меня, хи-хи, наружу! — мне ужасно хотелось поваляться по полу, но веревки этого не позволяли.
А еще меня так и подмывало сделать какую-нибудь гадость — плюнуть в бассейн или крикнуть несчастным Мерзавчикам, чтобы они замолкли в тряпочку! В принципе мальчик я вежливый, но Хихитун постепенно брал надо мной верх и менял меня к худшему.
— Ишь, какой хитренький! — отозвался Хихитун. — За просто так я никуда не полезу.
— Но у меня ничего с собой нет, — хихикнул я. Штаны и куртку отдавать этому неприятному Хихитуну мне было жалко. Да и мама наругает.
— Мне твои ношеные штаны не нужны. Вот отгадаешь три моих загадки, тогда я из тебя вылезу.
— А не отгадаю, хи-хи?
— Тогда я съем тебя.
Быть съеденным Хихитуном мне вообще не хотелось. Я уже скучал по маме, да и Фому Фомича я еще не разыскал.
— Ну, ты согласен?
— Только загадки трудные-трудные. Никто еще ни разу не отгадывал.
— Давай загадывай, хи-хи-хи, — я начинал терять терпение.
— Вот слушай. Первая загадка: висит груша — нельзя скушать. Что это?
— Лампочка, — ответил я на автомате. Он что, меня за дурачка держит?
— Никто тебя тут не держит! — крикнул Хихитун. — Ладно. Вот вторая загадка: два кольца, два конца, а посередине гвоздик. Ну? Что это? А?
— Ножницы, хи-хи.
Мы такие загадки, думаю, в ясельной группе еще разгадывали.
— Ах ты! Чтоб тебя! — совсем расстроился Хихитун. — Тогда третья загадка — но учти, сложная-пресложная.
— Загадывай, хи-хи-хи!
— Сидит девица в темнице, а коса на улице.
Я ненадолго задумался. Прямо маленький ребенок он какой-то. Даже жалко его.
— Ну? Съел?! — обрадовался Хихитун. — Слопал? — и он визгливо захихикал внутри меня: — Хи-хи-хи-хи-хи-хи-хи-хи-хи-хи!
— Морковка! — крикнул я что было сил и тут же почувствовал, как судорога смеха начинает меня отпускать.
— Так нечестно! — взвыл Хихитун, покидая мое ослабшее тело. — Ты ответы подглядел! Ты все подглядел! — пискнул он напоследок и лопнул.
Вот так:
Пык!
Я вздохнул с облегчением и попробовал похохотать:
— Ха-ха-ха! — получалось замечательно.
— Ты меня звал, о Мальчик? — в это время в комнату вошла Принцесса с подносом в руках.
По подносу вышагивали фарфоровый кофейник с двумя носиками и две чашки, которые держались за ручки. Они были в цветочек. У всех троих были крошечные ротики — такие же, как у Принцессы.
— Не звал, — сказал я, выпутываясь из веревок.
— Не обманывай. Я ясно слышала, как ты позвал: «Морковка!»
— А тебя зовут Морковка? — тоже переходя на ты, спросил я.
— Морковка Вторая, — представилась Принцесса. — Красивая. Хихитун уже ушел?
Я кивнул.
— То — то я вижу, ты поголубел. Я поглядел на свои руки — и правда, они заметно посветлели.
В моей душе зажглась надежда.
— Сейчас мы будем пить кофе, о Мальчик, и я тебе все расскажу.
— Про что?
— Про то, что с тобой вообще происходит.
— Ты хоть знаешь, что с тобой сейчас происходит? — Принцесса Морковка смотрела на меня испытующе.
— В каком смысле?
— В кривом, конечно.
— Не знаю, — честно признался я.
Я, разумеется, знал, что сейчас, в эту самую минуту, нахожусь в своем собственном доме № 35 по проспекту Ленина. В квартире этажом ниже нашей. Но это, если в прямом смысле.
А в кривом? Это как?
Я, честно, не знал.
— Ну, ты подумай. Пораскинь мозгами, — сказала Принцесса, разливая по чашкам кофе.
